Твердый сплав(Повесть)
Шрифт:
Ася снова, не отрываясь, смотрела на сцену, и Шилков был рад этому: она не заметит, что он уже не следит за действием, а, уставившись в одну точку, напряженно думает.
Несмотря на положительное в основном впечатление, которое сложилось у Шилкова от беседы с Савченко на заводе, он все-таки испытывал пока что необъяснимую неприязнь к инженеру. Ему почему-то хотелось тогда, во время разговора, уловить в рассказе Савченко какое-либо несоответствие, какую-нибудь фальшь. Он понимал, что так нельзя, что ему обязательно надо освободиться от этого предубеждения. Но он ничего не смог с собой поделать.
Удивляло, как Савченко говорил о разыгравшейся в лесу трагедии. Восстанавливая это в памяти, сопоставляя с тем, что говорил Пылаев после встречи с профессором Трояновским, Шилков по-настоящему насторожился. Вчера он попросил Пылаева снова рассказать о беседе с Трояновским. Подполковник рассмеялся. «Ох, до чего же ты дотошный! Я уже и забыл, наверное, все подробности», — но все же стал вспоминать слова профессора:
— В 1943 году, примерно в августе, ко мне домой пришел человек…
— Нет, нет, не то. Помните, вы передавали рассказ профессора о гибели его сына? Мне бы хотелось услышать, как он об этом говорил…
— Это, капитан, труднее вспомнить… Вот так, кажется: «Владимир Викторович шел с нами». Это, конечно, слова Савченко. Профессору они, вероятно, так целиком и запали в память. Что дальше? Да! «Нас настигли эсэсовцы». Не ручаюсь за точность, но примерно…
— А потом: «Он начал жечь все бумаги»?
— Кажется, так. А что?
— И еще: «Но было уже поздно. Я не успел сжечь эту тетрадь…»?
— Да, да, что-то в этом роде. Я теперь сам припоминаю. Именно так. А вы откуда знаете, как говорил профессор?
— Товарищ подполковник, во-первых, вы на «оперативке» докладывали. Тогда вы все помнили лучше. Во-вторых, я беседовал с Савченко. Он мне повторил все слово в слово. Теперь меня это заинтересовало…
— Что именно? Совпадение?
— Да, слишком все сходится: даже слова одни и те же.
Пылаев задумался. Шилков исподлобья смотрел на него.
— Действительно, интересно. Думаешь, заученный рассказ?
— Не то чтобы заученный… Но, сами понимаете, странно… Как думаете: профессор его словами говорил?
— Трояновский, конечно, переживает, когда вспоминает, волнуется. Но здесь… здесь, по-моему, он говорил языком Савченко. Это бывает. Запал человеку рассказ, потряс его душу, и человек уже передает его потом дословно. Впрочем, Трояновский может нам помочь… Но лучше не надо. Лишний раз заводить с профессором разговор о сыне — это жестоко. Не надо, капитан.
— Я об этом и не помышляю. Но проверить бы хотелось… Может быть, прав я…
— Хорошо, предположим, что ты прав. Ну и что? Разве это поможет делу?
— Но мы тогда Савченко из виду не выпустим.
— А вы и сейчас его не выпускайте, — посоветовал Пылаев. — Подозревать не надо, но и терять из виду, забывать о нем не следует.
Вот тогда и мелькнула у Шилкова нелепая — он это понял сейчас — мысль: а что если Савченко и есть тот мнимый Дробышев, которого Ася видела на почте? Пылаев криво усмехнулся:
— Фантазер ты, капитан, не в обиду тебе будет сказано. Смешно, ей-богу. Не станет этот «Дробышев» ходить у нас под носом! Встреча с Асей его напугала, конечно. Он, безусловно, подумал, что она была у нас. Если это разведчик — он уже далеко или сменил и внешность и фамилию. А Савченко… что Савченко? Он ведь давно на заводе.
— Все-таки я хочу познакомить инженера с девушкой.
Пылаев лукаво подмигнул. Шилков покраснел и горячо заспорил:
— Да нет же! Вы не подумайте! Просто неплохо бы…
Пылаев уже хохотал: капитан так и не понял, одобряет он его предложение или нет. Это было вчера…
…И вот сегодня в театре опыт Шилкову не удался. С Асей, оказывается, Савченко знаком, и никакого Дробышева она в нем не признала. Да, не туда ты пошел, капитан, «загнул», мягко выражаясь.
Шилков сидел и злился на себя. Он не заметил, как кончилось второе действие, и очнулся только тогда, когда снова вспыхнул свет. Он видел, что Савченко и молодой его приятель опять поднялись и направились к выходу. Они обязательно пройдут мимо. Шилков наклонился к Асе:
— Может быть, вы хотите подойти к ним?
— Нет. Пойдемте лучше в фойе. Там макеты декораций. Хотите посмотреть?
— Конечно, Ася…
А Савченко, выходя из зала, говорил в это время:
— Борис, здорово все-таки моя-то играет, а?
— Класс! — чмокнул губами Похвиснев.
— Я и не думал, когда женился, что у нее такой талант. Это, веришь ли, меня самого поражает.
— Эх, мне бы!..
— Что тебе? Нос не дорос! Ты за девчонками все бегаешь, стиляешь. Это, брат, не то. Искусство надо любить. Женщина — это тоже искусство, ее понимать надо… Да, знаешь ли, сходим-ка за кулисы.
Но когда они прошли за кулисы, уже прозвучал второй звонок. Савченко хотел вернуться в зал, но Борис тянул его за руку: «Пойдем, время есть, еще успеем». Третий звонок застал их у выхода на сцену. Артисты ждали поднятия занавеса, но Татариновой среди них не было. Борис спохватился:
— Я и забыл, что жене твоей еще нескоро выходить. Она у себя, пошли.
Дверь уборной Татариновой им открыла Жаннет. Савченко спросил:
— Мария здесь?
— Да, да, проходите, — кокетливо пригласила Васильева. Она уже заметила за спиной Савченко молодого человека. — А, злополучный лихач! Вы еще…
Похвиснев мгновенно изменился в лице. Испуганным жестом он поднес палец к губам. Жаннет на секунду замолчала, но потом продолжала тем же тоном:
— Я рада вас видеть. Вы не приходили и не звонили. И мне стало скучно.
Хотя Борис быстро справился с испугом и пауза в словах Васильевой была очень короткой, Савченко заметил все. Но он как ни в чем не бывало разговаривал с женой:
— Напрасно ты волновалась. Твоя Катерина, пожалуй, запомнится так же, как Катерина Тарасовой. Я горжусь тобой, дорогая… Но нам, кажется, пора. Да и вам, Жаннет, тоже скоро выходить.