Тверской гость
Шрифт:
– Человек подвержен слабостям, даже если он близок к престолу наместника Христа на земле!
– легким тоном, показывающим, что он видит в Афанасии равного, способного оценить шутку человека, начал нунций и чуть-чуть прищурился.
– Любопытство, погубившее род человеческий, живет и в нас, грешных. Но нынче я благословляю его, ибо оно вселило мне в душу желание увидеть путешественника, о котором идет столь много толков.
Афанасий усмехнулся:
– Не так уж я любопытен, отче. Слухам верить не стоит. Наговорят всякого.
– Но слухи подтверждены твоим богатым даром православной церкви.
Афанасий нагнул голову:
– Коли так, и я рад, отче.
– Правда ли, что ты был... в Индии?
– Да.
Нунций быстро потер руки.
– Сын мой!
– торжественно произнес он.
– Мы люди разных церквей. Но веруем мы в единого бога. Как брату по вере скажи мне, не ослышался ли я? И ты можешь подтвердить свои слова?
– Нет, ты не ослышался. А подтверждать свои слова не буду. Сроду не врал и сейчас не вру. Хочешь верить - верь, не хочешь - как хочешь...
Нунций огорченно возвел очи горе.
– Да не обидят тебя мои слова. Сожалею, что произнес их. Язык наш враг наш. Он не в силах передать истинных чувствований и движений души. Ведь Индия... Ведь Индию... Скажи, сын мой, верно ли, что столь сказочна сия страна?
Афанасий, смотревший в оконце, перевел взгляд на взволнованное лицо посла.
– Да, сказочна, - ответил он наконец.
Нунций сидел как на угольях. Он почувствовал внезапно, что осип, потер жирное горло мягкими, толстыми пальцами, сделал несколько глотательных движений, покашлял и лишь тогда обрел силы попросить:
– Сын мой! Расскажи мне об этой стране... Живут ли там христиане?
– Нет.
– Одни язычники?
– Там много вер, отче. Долго объяснять тебе.
– Но праведной веры там нету? Ведь так?
– Вопросом отвечу тебе, отче. Скажи, в чем венец желаний человеческих?
Нунций приподнял брови:
– Странен твой вопрос. Желания наши тщетны. Одно достойно лишь желание: удостоиться божественной благодати и заслужить рай.
– Есть в Индии веры так же, как ты, отвечающие, но верящие в другого бога. А есть такие, что признают мир юдолью страданий, но учат, что человек себя сам при жизни спасти может. А есть и ислам. Видишь, мой вопрос был не так уж странен.
– Так, так, так...
– Да. И свои мудрецы, свои святые, свои отшельники есть. Вот в Джунаре-городе видел я факира. Шесть лет на луну смотрел, почти пищи не принимал: избавлялся от мирского, созерцанием в мире раствориться хотел, божество познать. Такие люди, по индийскому поверью, сквозь стены видят, чужие мысли читать могут, любой предмет из ничего создать способны или с места на место одним словом перенести... Как наши подвижники, отче.
Нижняя мясистая губа нунция отвисла. Подметив взгляд Афанасия, посол быстро подобрал губу, странно при этом хлюпнув, словно слюну проглотил.
– На луну?..
– озадаченно переспросил он.
– С места на место? Любопытно... И это язычники?! И... богата страна
– Земля очень богата. Три урожая в год дает. Плоды и фрукты, звери и птицы такие, как там, разве что только в раю еще есть. Это земля. А страна... еще вопрос тебе задам, отче. О ком спрашиваешь? О народе или о правителях его?
– О правителях и о народе.
– Тогда раздельно отвечу. Правители в роскоши несказанной тонут, а народ нищ и гол. Доволен ли ответом, отче?
– Сын мой!
– нунций снова простер руки к Афанасию, глядел на него, как на родного.
– Сын мой! Прости мое любопытство. Но оно естественно. Возьми на себя труд поведать мне об этой земле подробней. Ты рассказываешь удивительные вещи...
Никитин не стал отказываться. Он много говорил о змеях, о львах, о гиенах, о маленьких, но свирепых индийских волках, о крокодилах, о быстроте рек, о густоте лесов, о каналах.
Но папского посла больше интересовало другое. Его привлекали индийские султанаты и княжества, он хотел знать об их армиях.
– А!
– догадался Никитин.
– Что ж ответить? Хоть и много там вер и султаны разные, а все живут дружно. И армии у всех огромны. Пищалями и пушками вооружены... Да и слоны пушек стоят. Их ничего не берет. Даже ядра.
Подметив на лице нунция растерянность, Афанасий удовлетворенно улыбнулся. Они говорили еще долго, но Афанасий на многие вопросы посла отвечал туманно, о пути в Индию умолчал, сказав, что сам-то найдет, а как другим объяснить - не знает. Ничего не записал, карт не везет.
– Теперь ты вернешься на Русь?
– полюбопытствовал нунций.
– Конечно.
– Ждешь ли ты наград?
– За что? Слава богу, буду на родине - какой еще награды желать?
– Но все же!
– поднял перст нунций.
– Человек твоих знаний заслужил награды и почести.
– Ну, мне лишь бы грехи замолить да с долгами старыми расплатиться! усмехнулся Никитин.
Нунций испытующе вгляделся в лицо русского путешественника.
– Сын мой!
– тихо и торжественно произнес нунций.
– Сын мой, я звал тебя не случайно и не из праздного любопытства. Встреча наша - верю в это! уготована самим господом, пекущимся о судьбе многих грешных рабов своих. Вижу в тебе мужа умного и смелого, коего ждет венец славы на путях служения Христу. Слушай меня внимательно, сын мой. Что твоя родина сейчас? Она страдает от татар, обессилена ими, еле дышит. Ей не по плечу великая миссия распространения учения нашей церкви. В ту же пору многие государи и короли европейские - испанский король, португальский, государи Франции и Англии, хотя последние и грязнут ныне в ересях, - уже многое сделали для утверждения правой веры в мире сем. Его святейшество папа денно и нощно скорбит о всех чадах своих, блуждающих во мраке язычества и мусульманства. Он будет обрадован, когда я расскажу ему о смелом христианине, проникшем в мир, чуждый нам. И я знаю, его святейшество обласкал бы человека, открывшего Индию. Великие почести и большие богатства были бы дарованы тебе, путешественник. Как знать - может быть, его святейшество соизволил бы поставить тебя во главе легионов христиан, которых ты, знающий дорогу, повел бы в Индию, чтобы словом и мечом утвердить там нашу веру... Но что с тобой?