Тверской гость
Шрифт:
По словам посла выходило, что берега пустынны, изредка заходят в здешние степи кочевые орды, но с ними лучше не встречаться. Опаснее же всего идти вдоль кавказского берега: там живут кайтаки, разбойничий народец, хоть князь их и женат на сестре старшей жены ширваншаха...
– Н-да, - протянул Никитин, - весело... Свояки-то, видать, у вас, как и у нас, - дружные. Ну, иного пути нет
– Не унывай!
– притронулся к его руке Хасан-бек.
– Ты хорошо дрался, я скажу шаху, он вас не бросит.
– Заступись, боярин!
–
– Дал бы бог... Пойдем лодки смотреть?
Лодки были не похожи на русские: нос широк, бока выпуклы, а корма узкая. Вместо руля - особое кормовое весло. В одной из лодок оказалась рыбачья сеть. Никитин обошел обе посудины, осмотрел их со всех сторон. На худой конец, и такие лодки хороши. Сшиты они, правда, чудными деревянными гвоздями, но зато просмолены на совесть, аж черны от смолы. Плыть, видно, можно. Юсуф сказал, что такие лодки на Хвалынском море называют "рыбами".
– Смотри, - тыкал он пальцем, - башка большая, бок круглый, хвост тонкий... Рыба!
Прикинули, вышло, что в лодках поместятся все.
Копылов окликнул Никитина:
– В Шемаху, значит?
– Куда же нам теперь?
– А на Русь?
– С чем? На зиму глядя? Да и убьют!
– Погибли... Вот где конец пришел.
На татарских лодках, собрав кое-что по берегу, стали осторожно спускаться вниз. Крутились между островками, густо поросшими ветлами и ивами. С берегов над водой нависали красные ягоды паслена. На протоках покачивались глянцевитые листья лилий, на мелководье торчали космы осоки.
С прибрежных ветел при появлении лодок срывались крикливые бакланы: не один, не два - тучи. В развилках деревьев видны были их большие, темные издалека гнезда.
По совету Хасан-бека выбрали укромный островок, вытащили на него лодки, закидали их камышом, а сами занялись охотой на бакланов: нельзя же было без припасов в море выходить.
Из глубины островка нанесли сухого тростника, валежника, развели костры Бакланов выпотрошили, выдернув из них внутренности деревянными дрючками, обвернули птиц листьями лилий, облепили глиной, сунули в жар - пусть пекутся. Часть путников осталась присматривать за огнем, часть отправилась ловить рыбу. Погнали на маленькой лодке вниз, в култуки.
Чем дальше заплывали, тем трудней было грести - за весла цеплялись лилии и кувшинки, еще какие-то неведомые цепкие растения. Иные протоки сплошь затягивали темно-зеленые широкие листья чилима - рогатого водяного ореха. Торчали над водой точеные, на длинном черешке листочки незнакомых трав. Течение покачивало огромные сизые листья лотоса. Юсуф зачерпнул пригоршней воды, плеснул на один такой лист - вода, сверкая, скатилась с листа, никаких следов не оставила, словно тот был воском натерт. Юсуф восторженно поцокал языком,
– Самый красивый цветок на земле, - сказал он.
– Большой-большой. Бутоны яркие, алые почти, потом лепестки светлеют. Если долго вдыхать запах, мысли затуманятся.
На островах и косах тянулись знакомые заросли рогоза, ежеголовника, куртины резухи, уже надоевший тростник. Птицы поднимались в култуках тысячами - белощекие и черные качки, гуси, шилохвости и кряквы, пеликаны и чомки, лысухи и поганки. Осень привела их сюда, на благодатные рукавчики и заливы волжской дельты, где вдосталь было корму и спокойно отдыхалось перед дальним путем на юг.
Околки ежеголовника и широкие местами заросли его вдоль полесов позволяли подгонять лодку вплотную к птицам.
– Тсс, - произнес Юсуф.
Охотники увидели пеликанов. Зайдя в реку полукругом, зобастые птицы шумно били крыльями по воде, замутили ее, погнали рыбешку на мелководье. Потом началась расправа. Зобы у пеликанов вздулись. Вдруг откуда ни возьмись на пирующих налетел орлан. Выбранный им в жертву пеликан попытался взлететь, но ему было трудно: туго набитый зоб тянул вниз. Пеликан недолго увертывался. Видя, что дело плохо, что орлан наседает, он вытолкнул рыбу из зоба. Орлан тотчас подхватил пеликанову добычу и взмыл, а пеликан обиженно, зло крикнул что-то ему вслед и, ерошась, опять заковылял к воде.
– И у них как у людей выходит, - мрачно сказал Копылов, - один ловит, а другой жрет!
Для ловли рыбы Юсуф выбрал протоку почище. Вылезли из лодки, растянули сеть, стали заходить.
– Рвать будет из рук - бросай!
– советовал Юсуф.
– Аль по сто пудов рыбы-то?
– насмешливо спросил Копылов.
– Как же! Так я тебе и брошу сеть!
– Порвет!
Едва Копылов зашел в воду по колено, как почувствовал, что об ноги его ударяют, проплывая, десятки рыбин. В море шел осенний сазан. Шумно дыша, Копылов забрел по грудь, резко опустил сеть и почти тотчас же ощутил: она вырывается из рук.
Багровый от натуги, Копылов попытался сделать шаг против течения кое-как это удалось. Но уже через минуту его волокло вниз. Он оступился, окунулся с головой, хлебнул води, но сети не выпустил.
– Сеть, сеть брось!
– с тревогой кричали ему.
– Не брошу!
– захлебываясь, отвечал Копылов.
– Утопнет!
– встревожился Никитин.
– Бросай сеть, Юсуф!
Они разжали руки Копылову сразу стало легко. Он высунулся, блестя мокрыми плечами.
– Порвало?
– с испугом окликнул он и, увидев, что приятели бросили сеть, принялся честить их.
Его угомонили, принялись ловить снова. В три захода навалили лодку доверху сазанами; крупные рыбы бились, посверкивали на солнце.
Вечером Копылов с москвичами ушел ловить раков. Наловили их множество, все сразу в котел не влезли. Отнесли раков послу. Тот прислал в ответ орехи чилима.
– Чего с ними делать-то?
– недоверчиво спросил кто-то из москвичей.
Юсуф объяснил, что шарики надо очищать, толочь и есть.
– Сдохнем!
– плюнул Микешин.
– Поганым все равно, что жрать, а православные непременно подохнут.