Тверской гость
Шрифт:
Проснулся первым Илья Козлов. Ежась от сырости, он оглядел товарищей, мокрый берег, неподвижные длинные облака, серые в ранний час балаганы и домики вдали, усмехнулся и потряс головой, густо поросшей черными жесткими волосами. Один за другим поднимались тверичи, мелькнуло заспанное лицо быкоподобного Рябова, вылез на палубу струга кто-то из иранцев и остановился, вглядываясь в ладьи русских.
Бронник Илья подмигнул Копылову, ткнул его в бок пудовым кулаком.
– Что с тобой?
– удивился Копылов.
Бронник засмеялся.
– Еще спрашивает! Ну и жулики!
Копылов недоуменно смотрел на бронника, и тот совсем развеселился.
– Ну и ловки! Ну и краснобаи! О-го-го-господи! Наговорят же семь верст до небес!.. И все - хо-хо!
– лесом...
Никитин обернулся на этот гогот:
– Что с ним, Серега?
– И все - хо-хо!
– лесом...
Никитин обеспокоено присел перед бронником на корточки.
– Илья, Илья, опомнись!
Нет, теперь бронника нельзя было провести! Он все разгадал. Ну и горазды же врать купцы об опасностях, о грабежах, о чужих, неприветливых землях. Вот он, Сарай. Всю Волгу уже прошли, а где эти опасности, чем страшен город Золотой Орды? Ай да гости! Умеют цену товарам набить!
Кое-как уразумев причину смеха бронника, Никитин тоже захохотал.
Копылов, смеясь, выговорил:
– Ой, удружил! Ну, Илья, голова! Первым купцом будешь!
Матвей Рябов покачал головой:
– Дурак ты, братец!
– Ладно!
– еще смеясь, ответил бронник.
– Валяй, валяй, ругайся! Все вижу...
Теперь хохотал весь караван. И казалось, качающиеся ладьи, живые струйки воды, зажженные солнцем полумесяцы на минаретах города - все смеется вместе с людьми.
Так весело началось утро. Весело снялись, весело миновали Ахтубу, весело вышли в Бузань. Этот волжский низовой рукав был последним ответвлением пути. Оставалось теперь миновать волжскую дельту, далеко обойдя Астрахань, а там и Хвалынь!
Плыли по Бузани осторожно, промеривая дно, среди скучных, ровных берегов.
Уже издалека кто-то заметил конного татарина, одиноко стоявшего справа, возле редких кустов. Освещенный солнцем татарин не шевелился. Как вкопанный стоял и его конек.
Вот татарин поднял руку, закричал что-то приближающемуся стругу. Конек тоже беспокойно зашевелился, двинулся бочком навстречу судам...
– Причаливать велит посол!
– передали по ладьям.
Встревоженные купцы подвалили к шемаханцам, ждали, что будет, приготовив оружие.
– Ники-и-итин! Ря-а-а-бов!
– крикнул с кормы струга Васька.
– Зовет Хасан-бек!
Афанасий и Матвей выпрыгнули на берег. Они видели, как влез на струг татарин, а взявшиеся точно из-под земли еще двое татар уселись охранять коня.
– Беда, ребята!
– шепнул купцам на палубе Васька. Али стоял возле каморки посла бледный, стиснув губы. Озабоченный Юсуф торопливо провел русских к Хасан-беку, встал у дверки, запустив пальцы в короткую бородку.
В каморке коптил светильник, сиротливо ютилась на краю ковра шахматная доска с попадавшими фигурками. Видно, ее резко отодвинули. Против Хасан-бека сидел на корточках давешний татарин в высокой шапке. Низкий лоб татарина рассекал багровый шрам. Плоское, с реденькими усами, угрястое лицо басурманина было бесстрастно.
Хасан-бек сделал знак рукой садиться, нагнулся в сторону татарина:
– Повтори все.... они знают язык.
Татарин приложил руку к сердцу, оскалил мелкие собачьи зубы:
– Да будет с твоими друзьями благословение аллаха, мудрый хан! Говорю ждет вас на Бузани султан Касым с тремя тысячами войска. Грабить будет, товары брать будет. Очень худой султан... Может, уже скоро на Бузани встречать будет.
Татарин опять приложил руку к сердцу, поклонился и умолк. Посол, морща лоб, покосился на русских.
– Откуда знаешь такое?
– спросил Никитин.
Татарин повернулся к нему, в один миг ощупал цепким взглядом, прикрыл красноватые веки.
– Я бедный пастух, немного коней пасу, езжу, слушаю, вижу...
– Где твой табун?
– Зачем не веришь? Я добра тебе хочу. Коней на Итиль оставлял, купцам навстречу с братьями скакал...
Никитин переглянулся с Рябовым, оказал Юсуфу по-русски:
– Объясни послу - без татарина совещаться надо.
Хасан-бек, которому Юсуф быстро нашептал на ухо, кивнул.
– Ступай, подожди!
– велел он татарину.
Пастух спокойно поднялся, сгибаясь, вылез из каморки. Юсуф тоже вышел и притворил дверцу.
– Опасная весть!
– сказал Хасан-бек.
– Может, врет!
– усомнился Рябов.
– Может быть, врет, а может быть, и нет!
– возразил Никитин. Остерегаться-то надо...
– Он обещает провести караван ериками незаметно, - сказал посол. Говорит только - плыть надо ночью.
– Если уж плыть, так ясно - ночью!
– ответил Никитин.
– В темноте уйти легче. Только подвоха бы какого не случилось.
– Какого?
– спросил Хасан-бек.
– А наведет, черт косоглазый, на своих нехристей!
– в сердцах выругался Рябов и тут же смущенно закашлял. Посол-то ведь тоже был и нехристь и косоват. Хасан-бек пропустил брань мимо ушей, но догадка Рябова показалась ему вероятной.
– Да, и это возможно. Как же быть?
Помолчали.
– Так ли, сяк ли, - первый начал Никитин, - выпускать вестников нельзя. Возьмем на борты всех троих. Подарки посулим. Пусть подумают - верим. Но самим надо начеку быть. В худом разе - боем идти.
– Так, - согласился Рябов.
– У Меня одна пищаль!* - пожаловался посол.
– Одна пищаль, и только пятеро стреляют из лука. Струг беззащитен.
______________ * Пищаль - древнее огнестрельное оружие.
– Ништо, - успокоил его Никитин.
– Тут быстро решать надо. Сколь человек еще струг возьмет?
– Еще пять поместим.
– Добро. Вот что, Матвей, одну ладью бросать придется.
– Зачем?!
– Сам суди: на трех кораблях пойдем - силу распылим. А если вправду бой? Все потеряем. Да на двух и проскочить сподручнее, шуму меньше, неразберихи меньше...