Тверской гость
Шрифт:
Так миновали они один проулок, другой, третий и вышли в незнакомый Лисице тупик. Весь тупик был застроен амбарами, службами, теснившимися к богатому боярскому двору.
В ворота двора въезжал обоз.
Псарь дождался Федора, быстро спросил:
– Видал тебя кто у приказа?
– Нет, - удивленно ответил Федор.
– А што?
– Иди!
– подтолкнул его псарь.
– Живей!
Они проскочили в ворота за последним возом.
– Запри!
– приказал псарь челядинцу в тулупе.
– Где боярин?
– В хоромах.
Псарь провел Федора в избу для челяди, где в этот час никого уже не было, притворил дверь и, садясь на лавку, расстегнул ворот кафтана.
– Ну, мужик, счастлив твой бог!
– сказал псарь.
– Я и сам-то не отдышусь.
– Пошто?
– непонимающе, но уже тревожно улыбнулся Федор.
– Чего ты зазвал-то меня?.. Иль не принял князь челобитья?
Псарь оглянулся на дверь, понизив голос, ответил:
– Горе лыковое! Куда совался-то? Знаешь, как дело повернулось?.. Землю вашу монастырю отписали, а тебя схватить велено!
– Господи!
– опустился на лавку Федор.
– Неужто правда?
– В мыслях вдруг мелькнуло: "А купец?" Вспомнил его странный взгляд, то, как отстранился он и замешался в толпу. Уже знал!
– Мне врать незачем, - ответил псарь.
– А дело плохо, мужик. Молись богу за боярина нашего, это он велел сыскать тебя и упредить. Не встреться ты мне - сидел бы в пытошной.
– Да за што?! За што?!
– взмолился Федор.
– Нету вины на мне!
Псарь поднялся, громыхнув лавкой.
– Я-то верю. Там не поверили бы!.. Ну, сиди. Велел боярин оповестить, как ты сыщешься. Да не говори ни с кем, кто войдет. Пришел, мол, к дружку, к Васильке. Так меня зовут. И все.
Василька вышел из избы. Федор неподвижно сидел на лавке, сжав руки коленями. Такого он не ждал. Думал, сегодня радость понесет своим. Ан вона как вышло! Мысли Федора путались.
"Да что ж это?
– сумбурно думал он.
– Меня же и казнить?.. Никого не убивал. Земля-то наша! Ну, дрались, так не мы первые. Да наших же убили, а меня казнить... Господи!.. Как же теперь?.. Кому сказать?.. Ославят татем... Анисья и Ванятка-то ждут - приду. А как приду?.. Может, псарь-то напутал? Может, не так все?"
Но сердце сжимало тоскливое предчувствие: "Так! Так!" Федор потер лоб.
"Где ж правда?
– подумал он.
– Где?!"
Василька открыл дверь:
– Иди-ка к боярину.
На боярском дворе шла разгрузка обоза. Мужики и челядь перетаскивали в клети и кладовые привезенные снедь, шкуры, меха.
Боярский волостель взвешивал и считал добро, пробуя капусту, нюхая мясо, запуская грязный палец в кадки с маслом.
Гусятина показалась ему тощей. Взяв гуся за облезлую шею, волостель тыкал им в нос виновато переминавшегося мужичка.
– Это гусь?!
– орал волостель.
– Гусь?! Мощи это, а не гусь! Плуты, бестии! Своему боярину дохлятину везете, а сами, поди, шкварки жрете! Мяса нагуливаете! А вот на конюшне увижу, много ль нагулял!
Мужик был худ, бледен. Какие там шкварки! Хоть бы затирку не через день есть! Но он не возражал волостелю, а кланялся и бормотал:
– Помилуй, Семенко... Не доглядели... Помилуй!.. А тебе маслица, маслица привезли.
– Маслица!
– пробурчал Семенко.
– Не ори, дурак... Ишь, удивил! А гуся куда дену?.. Ну-ко, покажь других. Тоже тощи. Да. Вот эти лучше. Вот таких и вози, лапоть! Есть же хорошие-то! Вишь, какой разъелся. Что твой боров! Ладно, тащи всех... Эй, армяк, покажь, покажь барана-то!
Обойдя воз, Василька привел Федора к хоромам. Высокие, двухъярусные, обшитые тесом, с резными перильцами крылец и гульбищ, с цветными наличниками окон, с затейливыми петухами на коньках теремов, хоромы выглядели богато.
– Сюда!
– указал Василька.
Они вошли в дом с черного крыльца. Никогда не бывал Федор в боярском жилье, и случись ему попасть сюда в другое время, оробел бы и растерялся от множества невиданных вещей. Но сейчас ему было не до разглядыванья обитых тканью стен, изразцовых печей, узорных поставцев, шитых скатертей, обитых бархатом стольцев. Он словно и не видел всего.
Боярин Жито ждал Федора, сидя на покрытой медвежьими шкурами широкой лавке в дальнем, тайном покое.
Он махнул Васильке рукой: - Уходи!
– глядя на одного Лисицу, остановившегося с шапкой в руке у порога.
– Ну-к, подойди ближе!
– услышал Василька слова боярина, закрывая дверь. И хотя псарь, выйдя, прильнул ухом к двери, долго вслушивался в неясные голоса, он ничего больше не услыхал. А разговор был у боярина с неизвестным беднягой-мужиком длинный. Боярский голос то возвышался, то совсем пропадал, - не то пугал, не то поучал и на что-то подговаривал Жито своего гостя. Василька устал, у него заломило в ногах, когда дверь, наконец, отворилась.
Боярин хмуро спросил:
– Подслушивал, пес? Зря! Здесь не слышно. Мужика сам накормишь, сюда принесешь... Шапку и кафтан ему сыщи. И сам - никуда. Ступай!
Принеся Федору щей, Василька с любопытством взглянул на мужика. Лисица задумчиво глядел в оконце. Широкое, худое лицо его было мрачно.
– О чем с боярином-то говорил?
– оглянувшись, спросил псарь.
Лисица повернулся к нему, разглядывая, словно впервые увидел, потом с трудом усмехнулся.
– Спроси-ка у него у самого. Может, скажет. Вишь, верит он тебе... Верит, а ты любопытствуешь!
Василька не обиделся. Он и верно знал много боярских тайн, но молчать умел, за что и был не раз жалован подарками.
– Ладно!
– добродушно отозвался он.
– Мимо меня не пройдет. А тебе, видать, повезло. Боярин наш службы не забывает!
...Напрасно челядинцы епископа весь день поджидали рыжебородого мужика в сермяге возле приказа, напрасно переворошили никитинский и кашинский дома, напрасно сторожили выходы из детинца. Лисица как в воду канул.
С этого дня никто в Твери его больше не видал. Один горбоносый Василька, похоже, знал что-то, но он был нем.