Тверской гость
Шрифт:
Разведя чернила, добыв и очинив перо дивной жар-птицы, он согнулся над листами. Мыслью не растекался, а написал коротко, откуда пришел, какие города проплывал. Дописал до татарского грабежа, вздохнул. Чернила, на пере сохли, листы шевелились от ветерка...
Хасан, просунув голову в клеть, дважды позвал:
– Господин... Господин...
Вскинул глаза, посмотрел не узнавая:
– А? Что?
– Ходжа Сулейман пришел, ходжа Хусейн зовет. На базар идут. Пойдешь с ними?
Закрыл тетрадь, спрятал в мешок. Потом допишет. Города-то еще и не видал. Надо пойти.
Сулейман был озабочен. По секрету поведал - война с кафирами идет пока неудачно. Махмуд Гаван главной крепости раджи не взял, хотел поморить индусов голодом, но те не сдаются. А скоро начнутся дожди. Наверное, бидарские войска на это время уйдут в свои города. Есть опасность, что кафиры нападут на Чаул. Их корабли, по слухам, где-то недалеко. Он, Сулейман, должен оставаться здесь. Может быть, придется драться. Его долг предупредить обо всем...
– Зачем здесь сидеть?
– улыбнулся Хусейн.
– Завтра караван в Джунар будет. Я иду, собирайся и ты. Джунар - надежный город.
– Да, - подтвердил Сулейман.
– И дорога в Бидар лежит через него.
– А товар там есть?
– спросил Никитин.
– Мне тоже бестолку ходить нельзя. Мне до главных торгов добраться надо, почтенные. А то не я на жеребце наживусь, а он меня сожрет.
Сулейман усмехнулся, Хусейн вздел руки.
– Аллах свидетель, где же торг, как не в Джунаре и Бидаре?
Сулейман посоветовал купить перцу и гвоздики. Их, мол, отсюда по всей стране везут. Хусейн поддакнул, а улучив минутку, шепнул:
– Не бери ничего, кроме опиума. Только молчи. Тшш...
Афанасий насторожился:
– Почему?
– Запрещено им открыто торговать. Большие деньги наживешь... А где взять - я скажу.
Предложение было соблазнительное, и решать приходилось немедля, если завтра идти. Никитин колебался.
– Не бойся, - уговаривал джунарец.
– Риск малый. Я сам опиум повезу.
И все же он отказался. Риск риску рознь. Позаришься на деньги, да и пропадешь с ними. Наживется и на пряностях. С него хватит пока. Надо наперед все про Индию вызнать.
Пошли на базар. Музаффар пристал к ним, спрашивал у Сулеймана, куда ему идти.
– Хочешь - тут оставайся. Воины и здесь нужны. Хочешь - добирайся до Бидара, - сухо отвечал Сулейман.
– Таких, как ты, сейчас много...
Музаффар примолк, пошел в сторону.
– Воины, дармоеды!
– тихо выбранился Хусейн.
– Только и знай плати налоги, чтоб они жрать могли.
– Они защита все же!
– отозвался Сулейман.
К путникам опять привязался народ. Все глядели на Афанасия.
– У тебя и впрямь странный облик, - признался Сулейман.
– Так у нас все таковы!
– с деланым равнодушием ответил Никитин, хотя в душе шевельнулась тревога.
Но больше никто про его бороду и кожу не заговаривал, и Афанасий стал смотреть по сторонам.
Много любопытного попадалось по дороге! Вот несколько индийцев - два мужика, старуха и несколько детишек разложили на улице костерок, что-то варят в маленьком горшочке, разговаривают спокойно между собой, словно огорожены толстыми стенами.
Неужели у людей дома нет, что тут расселись?
А вот малый с едва заметной бородкой поджал ноги на пестрой циновке. Перед малым - высокая корзинка. На руках у него - длинный пушистый зверек. Малый что-то лопочет, окликает людей, подзывает, скалит зубы.
Сулейман швырнул малому монету, тот живо открыл корзину, отодвинулся, спустил зверька с коленей. На зверьке оказалась цепочка, как на собаке. А из корзины - отвратная змеиная башка. Черная, глянцевитая, с разводами.
Башка надулась, зашипела, змея стала выбираться из корзины, зверек заволновался, подпрыгнул.
Малый с застывшей улыбкой удерживал зверька, потом пустил. Змея метнулась к мангусту, тот увернулся, кинулся на гадину, но промахнулся и опять отскочил. Они дрались долго. Потом зверек взял верх. Прокусил гадюке шею. Погань дергалась, извивалась.
Афанасий плюнул. Ну и забава! Ему больше понравилось другое зрелище: игры обезьян, хвостатых человечков. Обезьяны чудно плясали под флейту, трясли руками, смотрели умными, не звериными глазами.
На базаре под жарким солнцем толклись потные чаульцы, ревели ишаки, качались над толпой морды верблюдов. Всякая снедь: зелень, сладости, мясо лежала прямо на земле. Над ней тучами роились гулкие мухи. В ходящем ходуном балагане мелькали руки ткача. Гремел товаром медник, вертел круг гончар.
Афанасий подивился огромным, с человеческую голову, орехам кокоса. Оказалось, не все орехи простые. В иных держали кокосовое же вино.
Вина покупать не стали, но Никитин захотел пить, хотел прицениться к разложенным перед старой индийской женкой арбузам. Женка что-то ответила, но возле тотчас вырос старый уже индиец, недовольно стал объяснять Афанасию: арбузов не покупайте.
Сулейман сказал:
– У этой женщины умер три дня назад сын. Кафиры верят, будто все родственники умерших две недели остаются нечистыми. В самом деле, неприятно. Пойдем.
– Эка!
– ответил Никитин.
– Не с голоду же ей умирать.
Старая женка тихо плакала...
Разыскав торговцев пряностями, Афанасий срядился, взял тючок гвоздики да тючок перцу. Велел снести в дхарма-сала.
С базара выбрались близко к полудню. Пекло сильно, но выносить этот жар было легче, чем ормузский. Сходили к морю, выкупались, поглазели на суда, на то, как моют слонов.
– Ну, как? Нравится в Индии?
– спросил Сулейман, попивая кокосовый прохладный сок.
– Да пока не обижаюсь!
– рассмеялся Никитин.
– Посмотрю, как дальше пойдет. Вот камней я еще не видал