Твое сердце принадлежит мне
Шрифт:
Потом, попытавшись выразить благодарность, Райан обнаружил, что он онемел, и неспособность произнести хоть слово напомнила ему встречу с Уильямом Холденом на берегу черного озера, когда он тоже лишился дара речи.
И внезапно человек, который считал ему пульс, уже не сиял желтой аурой. Нет, он прятался в желтом сиянии, хитрый и расчетливый, и совсем его не любил, наоборот, Райан видел рядом с собой ту самую темную фигуру, которая шла по берегу озера, и к ней он уже направился, когда его остановил мистер Холден.
Большой и два других пальца, охватывающие
Со сдавленным криком, схватившись за ограждающий поручень, Райан сел на больничной койке, в тускло освещенной комнате, где сильно пахло сосновой отдушкой дезинфицирующего раствора.
От простыней шел запах отбеливателя. При прикосновении они потрескивали, как накрахмаленные.
В освещенном лампой углу мужчина в белой рубашке и брюках отложил книгу, которую читал, и поднялся с кресла.
Основание лампы и абажур поблескивали, то ли изготовленные из нержавеющей стали, то ли никелированные. Виниловая обивка кресла тоже блестела, напоминая свежий плод авокадо, опрыснутый оливковым маслом.
Все предметы в комнате то ли смочили водой, то ли покрыли слоем лака. Поблескивало все: и пол, выложенный белыми плитками, и синее изголовье, и краска стен.
Даже тени чуть блестели, будто подсвеченное матовое стекло, и Райан понял, что всеобщий блеск – результат воздействия принятого им успокоительного.
Он чувствовал, что полностью проснулся, голова работала, как часы, органы чувств даже обострились, но вот этот дьявольский блеск однозначно указывал, что лекарство по-прежнему действует. И он провалится в сон, едва голова коснется подушки.
Он чувствовал себя совершенно беспомощным, ему грозила опасность.
На окна давила мутная, неприятная, желтая темнота ночного мегаполиса.
– Плохой сон? – спросил медбрат.
Уолли. Уолли Даннаман. Входящий в семерку доктора Хобба. Ранее он побрил грудь и живот Райана.
– У меня пересохло в горле, – пожаловался Райан.
– Доктор не хочет, чтобы вы много пили перед утренней операцией. Но я могу дать вам несколько кусочков льда, чтобы они растаяли у вас во рту.
– Хорошо.
Уолли снял крышку с термоса. Ложкой с длинной ручкой (такой сверкающей ложкой) достал кусочек льда (блестящего льда) и положил Райану в рот.
После третьего кусочка закрыл термос и убрал ложку.
Глядя на часы, Уолли Даннаман посчитал Райану пульс.
– Вам нужно поспать, – мягко произнес он, отпуская руку пациента.
Райан не мог этого объяснить, но реальность сна не уступала реальности больничной палаты. Обе реальности существовали на равных правах. И глубоко в душе Райан знал, что это правда, пусть и не понимал, как такое может быть.
– А теперь поспите, – настоятельно добавил Уолли.
Если сон – это маленькая смерть, как когда-то сказал поэт, то для Райана в этом сне смерти было куда больше,
Но едва опустил голову на подушку, более поднять ее не смог.
Беспомощность и опасность.
Он допустил ошибку. Не знал, в чем именно ошибся, но чувствовал тяжесть этой ошибки, придавливающую его к кровати.
Он еще пытался не закрывать глаз, но все поверхности заблестели еще сильнее, просто засияли, грозя ослепить его.
«Колокола. Предсказанные колокола и теперь колокола».
Удары, удары, удары, удары, удары, суровый бой колоколов вырвал Райана из сна.
Поначалу он подумал, что колокольный звон ему приснился, но нет, удары не прекратились и когда он попытался сесть, обеими руками схватившись за ограждающий кровать поручень.
Темнота все еще царствовала в мире за окном, и медбрат стоял по эту сторону окна, выглядывал из него, смотрел куда-то вниз, на накатывающие волны звука.
Огромные, тяжелые колокола сотрясали ночь, словно хотели обрушить ее, в их тональности слышалась угроза.
Райан обратился к Уолли Даннаману не один раз, прежде чем тот услышал и ответил, не отходя от окна.
– На другой стороне улицы церковь.
Впервые попав в эту комнату, Райан, выглянув из окна, увидел храм, расположенный в соседнем квартале. Колокольня поднималась выше четвертого этажа, где находилась его палата.
– Им не положено звонить в такой час, – продолжил Уолли. – И это еще не все. В церкви не горит ни огонька.
Странные поблескивающие тени, похоже, подрагивали в ритме ударов колокола, в которых слышались заунывные стоны.
Дребезжание стекол, тряска стен, вибрация костей напугали Райана, сердце застучало, как паровой молот. Раздувшееся сердце, пока еще его собственное, такое слабое и больное, и он подумал, что оно просто разорвется, не выдержит такой нагрузки.
Он вспомнил мысль, мелькнувшую при просыпании: «Колокола. Предсказанные колокола и теперь колокола».
Предсказанные когда, кем и что означало это предсказание?
Если бы успокоительное, замутившее кровь, не туманило рассудок, он бы, наверное, смог ответить на этот вопрос, если не полностью, то на две трети.
Но лекарство не только отлакировало каждую поверхность в палате, не только подсветило каждую тень, но и одарило его синестизеей [31] , поэтому он и слышал звуки, и обонял их. Палату заполняли запахи гидроокиси железа, окиси железа. Короче, ржавчины.
31
Синестезия – явление восприятия, когда при раздражении одного органа чувств наряду со специфическими для него ощущениями возникают и ощущения, соответствующие другому органу чувств.