Твоими глазами
Шрифт:
Мы с Симоном спали в моей кровати, Мария спала на матрасе на полу. Симон всегда заботливо укладывал её спать, хотя сам был ненамного старше. Мама говорила нам «спокойной ночи», гасила свет и закрывала дверь, и тогда он садился рядом с сестрой на матрас. У неё была тряпичная кукла, с которой она никогда не расставалась, он разговаривал с куклой, поправлял Марии одеяло и всегда под конец говорил: «Если что, я тут, рядом».
Потом он прижимался ко мне, и мы тихо разговаривали в темноте.
Постепенно его шёпот становился всё
А я лежал в темноте, думая о том, что должен о нём заботиться. Как о младшем брате.
Он заботился о Марии. Мария заботилась о своей кукле. Я пытался заботиться о нём. Мои отец и мать пытались заботиться обо мне. Мать Симона и Марии заботилась о них. И их соседи. Таков уж этот мир. В нём не только война, алчность и истребление видов. В нём есть ещё и множество людей, которые связаны один с другим и которые стараются заботиться друг о друге.
*
На следующий день я снова приехал к нему в больницу.
И тут стало ясно, что он уже начал понемногу замыкаться в себе.
— Вчера, — спросил я, — мне казалось, что мы вернулись в детство, в то время, когда всё начиналось, — у тебя не было такого чувства?
— Да, — ответил он. — Нет, может быть…
Вновь появилась вчерашняя медсестра — со словами, что время посещения закончилось. Мы вышли в коридор, она прикрыла дверь палаты, и мы на минуту остановились.
— Мы вместе росли, — сказал я, — а потом наши пути разошлись. Теперь мы снова встретились. Как бы я хотел оказаться внутри его головы, показать ему что-то очень важное и сказать: «Посмотри, вот этого тебе ни за что нельзя забывать».
— Мне однажды довелось столкнуться с чем-то подобным, — ответила она, — я видела, как человеку всё объясняют, изнутри. Я проходила практику, недолго, примерно неделю, официального названия учреждения уже не помню, но они называют себя «Клиника в конце пути». Это к югу от Орхуса, на самом берегу, одно из подразделений Университетской больницы. У меня где-то записан их телефон.
Какие-то неуловимые оттенки её интонации подсказали мне, что я столкнулся с фатальным стечением обстоятельств.
Она куда-то исчезла и вновь появилась — с номером телефона.
— Женщину, которая там всем руководит, зовут Лиза, — добавила она.
Я уже знал, что она назовёт именно это имя — ещё до того, как она его произнесла.
* * *
По номеру телефона я нашёл адрес клиники, оказалось, она находится чуть севернее музея Моэсгор, в одном здании с несколькими кафедрами медицинского факультета. Напротив номера было написано «Институт нейропсихологической визуализации».
Я набрал номер, трубку взяла какая-то молоденькая девушка.
— Мы не принимаем пациентов, обращающихся в частном порядке, — сказала она.
Я выжидающе молчал. Не сомневаясь, что судьба как-нибудь да поможет мне.
— Два раза в год у нас проводится день открытых дверей, — добавила она. — Следующий — в среду на будущей неделе.
*
После съезда с шоссе Орхус — Одден дорога несколько километров петляла между густо заросшими морёнными холмами. Внезапно впереди открылась широкая водная гладь. Огромное серое бетонное здание стояло на склоне, спускавшемся к самой воде.
Здание, похоже, проектировали без расчёта принимать посетителей, оно было замкнуто в самом себе, как и любое исследовательское учреждение.
У входа не было никаких табличек. В вестибюле за стойкой сидел охранник. За его спиной вдаль уходил коридор, по обе стороны которого виднелись открытые двери кабинетов и лабораторий. Я сказал, что мне нужно попасть в Отделение нейропсихологической визуализации. Он пристально и задумчиво посмотрел на меня.
— Тогда вам к этим милым девушкам в цокольном этаже, — ответил он.
Было что-то ускользающее в его интонации: какая-то смесь юмора, добродушия и настороженности.
Я обошёл здание. Оно вырастало из крутого склона, и чтобы с парковки попасть на уровень нижнего этажа, нужно было спуститься по лестнице. Как будто спускаешься в глубокий подвал. Но из-за местного рельефа выходящие на воду окна оказывались вровень с землёй.
Дверь открыла женщина в белом халате. Она протянула мне руку и сказала, что её зовут Лиза.
Я замешкался, она терпеливо ждала, я пожал её руку и назвал своё имя и фамилию. В её взгляде не было и тени узнавания.
Она была похожа на саму себя — на ту, которую я видел в последний раз, когда нам было по семь лет.
Конечно, это невозможно, но так мне тогда показалось. Что она как две капли воды похожа на себя в прошлом.
Мне доводилось подмечать такое и прежде, когда я смотрел на детские фотографии моих взрослых знакомых. Когда не возникает сомнений, что это один и тот же человек — тогда и сейчас. Как будто то, что мы называем развитием, представляет собой всего лишь совершенствование уже имеющегося в нас в момент появления на свет.
Или как будто нам не дают возможности совершенствоваться.
Как и тогда, в её внешности бросалось в глаза редкое сочетание — волосы были такими светлыми, что казались почти белыми, а кожа — совсем смуглой от загара.
Мне подумалось, что она наверняка много времени проводит на воздухе.
Позднее я узнал, что она так загружена работой, что солнце видит лишь те двадцать минут в день, когда обедает на улице в компании своих сотрудников.
Её волосы были собраны на затылке. У корней волос виднелся шрам, он тянулся по всему лбу и уходил под прядь над левым виском.