Твоими глазами
Шрифт:
— Дедушка лежит в ванне, и я должна заниматься им. Сначала я красила ему лаком ногти на ногах. А теперь, когда он лежит в ванне, я мажу ему губы помадой. Тут он встаёт. У него эрекция. Он приближает член к моему рту. Тут всё становится чёрным. Я не теряю сознание, но всё погружается в черноту.
Я увидел ту черноту, о которой она говорила. Мы все втроём увидели её. Я чувствовал, что и ассистенты должны были её увидеть.
В ушах у меня шумело море. А может быть,
Откуда-то издалека я услышал голос Лизы.
— Можно остановиться на этом страхе?
Наверное, я отключился. Не знаю, долго ли это продолжалось. Одна из ассистенток поддерживала мою голову, Кабир протягивал мне стакан воды.
Аня с Лизой сидели как прежде, они смотрели на меня, очень внимательно.
— Ты потерял сознание, — сказала Лиза. — На несколько секунд. Ты можешь продолжать?
Я кивнул.
— Мы в ванной, — продолжала Лиза. — Член дедушки перед твоим лицом.
Я снова провалился в черноту. Но на сей раз я глубоко дышал. Явственно ощущал под собой формованную пластмассу стула. Пытался твердить себе, что это моделирование. Чернота отступила.
Но легче не стало. То, что я увидел, было не лучше. Это было хуже.
Я увидел дедушку в ванне. Его торчащий член. Увидел помаду на его губах, ярко-красную, нелепую на фоне щетины. Я увидел, как девочка встаёт перед ним на колени. Потом я увидел ещё больше.
На меня обрушился огромный, стремительный поток информации.
Лиза отдала какое-то распоряжение. На краю поля моего внимания что-то делали ассистенты. Море, в которое меня вынесло, вновь сжалось. Я пришёл в себя. Наверное, они отключили трансмиттер, который передавал прямо в мой мозг сигналы Ани. Из её мозга и тела.
Я сразу почувствовал облегчение. И одновременно, как ни парадоксально, возникло ощущение потери.
Мы долго сидели не двигаясь. Ноги у меня тряслись, не слушаясь меня, так, как они тряслись, когда я висел на стене Пти-Дрю.
Не знаю, сколько так продолжалось, пока Лиза не заговорила.
— Что ты видел?
Она обращалась ко мне. Она была терапевтом. Аня была пациенткой. Я был всего лишь помощником терапевта. Тем не менее их внимание было направлено на меня. Как будто я тут был главным действующим лицом.
— Я видел дедушку, — сказал я.
Они ничего не сказали.
Я заметил, что ассистенты теперь сидят у стены. Все в зале молчали.
— Я видел и другие случаи, — продолжал я. — Наверное, все случаи. Не как последовательность событий. А как единое целое. Похожее на смерть. Смерть, собравшую в себе множество смертей. Должно быть, так сохранило их твоё сознание.
— Что ещё ты видел?
Это снова был вопрос Лизы.
— Я видел тебя, — ответил я. — Видел тебя и твои отношения с другими людьми. Здесь, в институте. И отношения с людьми во всём этом здании. С несколькими сотнями человек. Словно это колесо. А ты — ступица. А взаимоотношения — это спицы колеса. Мне кое-чего не сказали. Меня держали в неведении. Ты командуешь всем этим заведением. Не только клиникой. И здесь всё время дежурит полиция.
Я встал. Снял шлем. Снял халат. Вышел из комнаты.
Никто мне ничего не сказал. Никто не попытался меня остановить.
* * *
Дети должны были жить у меня всю следующую неделю. Их мать собиралась со своим другом в отпуск.
В тот вечер, после моделирования насилия, мы с ней встретились у меня. После того как я уложил девочек спать, нужно было ещё обсудить последние практические вопросы.
Мы всё обговорили и, как обычно, какое-то время посидели у перил, отделяющих кухню от гостиной, глядя на детей, спящих на большой кровати.
— Они никогда не сталкивались с насилием, — сказал я. — Даже ни с чем подобным.
Она молчала.
— Мы никогда об этом не говорили, — продолжал я. — Но сегодня я кое-что понял. Что всякий раз, когда ты или я отвозили их к подругам с ночёвкой, к дедушкам и бабушкам, в летний детский сад, всякий раз, при том что мы об этом не говорили, мы оба сканировали взрослых, которым мы их передавали, чтобы понять, можем ли мы на них положиться. Чтобы удостовериться, что педофилия совершенно исключена. Была такая само собой разумеющаяся, негласная мера предосторожности.
— Да, — ответила она. — Так было всегда. Так оно и сейчас.
— Сегодня я понял почему. Сегодня я кое-что увидел.
Мне вдруг захотелось рассказать ей о клинике. Об Ане. О чёрном омуте насилия.
Но я передумал.
— Я заглянул во тьму, — сказал я. — И увидел я там в том числе и то, что тьма эта есть и во мне самом. В каждом мужчине скрывается потенциальный насильник.
В комнате между нами незримо присутствовали проведённые вместе годы, наша сексуальная жизнь, наша любовь, рождение детей, глубокое, на клеточном уровне, знание друг друга, которое может возникнуть только у людей, любивших друг друга.
— А в каждой женщине, — ответила она, — есть нечто, что запросто может сделать из неё потенциальную жертву.
*
В ту неделю я смотрел на дочерей иначе, чем прежде. Я наблюдал за ними. И обращался к воспоминаниям.
Несколько раз они приглашали домой других детей.
Прежде я пользовался такими случаями, чтобы заняться какими-то домашними делами. Но сейчас я поступал иначе. Я садился на кровать, спиной к стене. И смотрел, как они играют.