Творческие работники
Шрифт:
Продолжение сна Савелия
Назавтра он не раздумывал. Тут же стал собираться. Еще через час был на
вокзале и покатил в город Н. Этот город располагался недалеко. Несколько часов езды. Паровоз добродушно попыхивал дымком, и, весело постукивая, катились вагончики.
Но когда он приехал в Н., были сумерки. Стал искать Зеленую улицу и на удивление быстро ее нашел. Совсем неподалеку от вокзала. Уже горели фонари, когда ступил он на нее. И впрямь очень зеленой была эта узкая улица, обсаженная с двух сторон старыми липами. Их кроны почти смыкались над головой. Свет фонарей, пробиваясь сквозь листья и ветви,
Медленно он шел по улице. В одном месте деревья расходились, и неожиданно он увидел двух дворничих. Одна – на одной стороне, другая – напротив. На фоне заборов резко белели их фартуки. У каждой – по метле. Молодые, румяные… Кто из них? Посмотрел на одну. На другую. Глаза блестят, метла, как винтовка у часового, белый фартук плотно обтягивает бабий живот. Кто?.. Оборотень… Остановился… Одна – вторая? У второй вроде мелькнуло в зрачке и
пронеслось… или показалось ему… Вдруг сердце стукнуло – эта!
– Эта! – громко сказал он и понял – угадал…
Разом крутнулась молодая баба и пошла, будто танцуя. Он за ней. Не догнать. Пляшут, пляшут зайчики света. Белое пятно передника скачет, танцует. Ветер шумит. Рябит в глазах мостовая. И вот нет уже ее фигуры впереди. Только пятно света пляшет. Он бежит за ним, скачет. И нет его самого давно, давно и он световой зайчик на асфальте… Резко свернула.
Темный проход, проулок узенький. Ни одной лампочки. Скорей, скорей…
Не увидел, почувствовал, как подвинулась темная стена к нему. Приземистая фигура, за ней еще. Не разглядишь. Только от неведомого света чуть отдало светлым лезвие ножа, и чудом удалось ему перехватить эту руку… Рванул ее, вывернул и с хрустом, от которого заныли зубы, вошел нож в чужую спину. Тело сразу обмякло. Остальные с шорохом ушли, снова вжались в стену, и он почувствовал – путь свободен. Рванули и понесли ноги, но не от страха. Страха вообще не было. Он сразу как-то позабыл о страшном происшествии. Не упустить провожатую – вот главное!
Выскочил в конец переулка. Куда? Вроде мелькнул кто-то и скрылся за углом. Туда! Поворот. Другой, третий… Улица… Перед ним дверь старой церкви. Опять кто-то шепнул внутри: «Сюда». И не раздумывая, он вошел и рванулся по невидной под ногами лестнице. Вверх, вверх, на колокольню! Лестница давно истлела, и только чудом угадывал он, поднимаясь скачками, пустоту под ногами. Как он не провалился – неизвестно. Но обошлось. Вот и добрался до самого верха, туда, где должен висеть колокол…
Лунный свет еле видной кисеей затягивал здесь все внутри. Далекая всходила луна. Сквозь оконца-бойницы тянуло ночной прохладой. Чуть долетал шум деревьев.
Резко темнело в углу. А повыше как будто облачко серебрилось.
– То самое, – он, безошибочно угадав, повернулся к огромной, размазанной в черной тени фигуре. И не ошибся.
– Ты пришел, – сказал тихий, очень внушительный и ясный голос.
И ему показалось, что резче стал лунный свет, как полоснуло… Но, как и раньше, тщетно старался он разглядеть лицо в том месте, где парило облачко. Как будто и выглядывали черты, а стоило приглядеться, – исчезали. Одно он понял очень отчетливо и точно: все, что происходило с ним и происходит сейчас – не игра воображения. И хоть во сне дело, а чувства самые настоящие, почище, чем наяву.
Через одно из окошечек-бойниц опять
– Не бойся, – голос звучал по-прежнему тихо. – Я объясню тебе, зачем ты здесь и почему. Узнал меня?!
Узнал, узнал он, и сердце, этот жалкий кусок сырого мяса задрожало. «Дьявол!» – беззвучно прошептал он, не в силах поверить, и понял, что прав. От этой правоты ноги стали деревянными. Ни сдвинуться, ни шагнуть… Ужас заледенил теперь все тело. И этот-то ужас окончательно подсказал ему, кто перед ним. Какое там «перед ним»! Это он, его жалкая фигура и все его существование были выставлены перед… даже назвать не смог – такой почувствовал он дикий страх, какого никогда и вообразить не мог. Сердце, захлебываясь и булькая, подступило к самому горлу. Он беззвучно разевал рот, пытаясь закричать, а не издавал ни звука.
Луна встала прямо в окне, жарко и страшно плеснула всем своим светом…
«…Вот какой он, ужас, перед всем этим, – мелькнула, наконец, в отдалении мысль. – Пока не знаешь – думаешь, что эти все черти, дьяволы! А встретишь…».
Мысль приблизилась, заполнила перекошенный страхом мозг и вытеснила ужас. Он вдруг успокоился.
Перед ним был сам Дьявол, он говорил с Дьяволом. Он понял, поверил, принял и успокоился. Только задеревенел весь.
От тихого голоса немела душа. Но страх исчез.
– Видишь, люди пугаются меня, бегут от меня, потому что я темная сила (иронически), которая искушает, чтобы погубить. Бес рад несчастью – такое на мне клеймо! – а я скорблю! Я к человеку льну, смиренно сношу хулу и поношения. Я искушаю, чтоб в стойкости укрепить и вере пустынника грязного. Я и Он созидаем человека, но способ разнится. К Нему надо идти, Я появляюсь сам. Он требует отречения, Я – напротив, искушаю, маню прелестью этой жизни. Затем, чтоб искусив, мог выбрать я того, над кем не властно искушение. Выбрать того, кто, сладости не отринув, последует искушению, узнает все, попробует и выйдет с незапятнанной душой… Не всех я искушаю, лишь некоторых… Лучших, самых сильных, кто может убить, украсть, по-настоящему любить и ненавидеть – все сможет, все испытает и сохранит себя и душу.
«К чему он все это говорит?» – вяло шевелилась мысль.
Савелий смотрел не отрываясь в черноту, окутавшую, как мантия угол. Призрачное, белое облачко парило там, где быть должно лицо. А не мог рассмотреть подробности.
– Как мало тех, кто проходит испытание! Очень мало. Остальные, поскользнувшись, скользят и катятся вниз и не могут остановиться. Но проклинают меня.
Не слабость свою, а Беса казнят. Попутал, мол, нечистый. Не ведая замысел, порочат меня и средство. И каются, называя неудачу в испытании – пороком.
«К чему он все это говорит? – не отставая, крутилась мысль. – Если ему кто-то нужен, то разве мало вокруг. Но по его словам выходит, что люди порочные не нужны ему. Они – издержки его отбора. А отношение остальных к пороку – отношение к невыдержавшим экзамен. Но зачем? Зачем этот экзамен дьявола?»
Луна шевельнулась и сдвинулась. Косо протянула сквозь пыль холодный луч. Подуло холодом и сыростью по ногам. Он переступил ногами, поежился…
– …Зачем? – ты спрашиваешь. Затем, чтобы тому, кто сквозь осуществление всех соблазнов прошел и чист остался, вручить единственное, главное, чем живы души людей – истину. Чтоб нес ее в мирском, в жизни, изнутри мира светил вокруг себя, и люди не забывали о ней, о высшей истине…