Творческие работники

Цветков Евгений

Люди, переполненные горящей кровью, уже давно все делали молча, автоматически. Как в бреду, втискивались в транспорт и, почти теряя сознание, прижимались к потным, горячим, чужим телам своим таким же потно-горячим, липким телом. И с гулом, безостановочно все катилась и катилась раскаленная, душная, распаренная жизнь в шестом часу безумного августовского дня…

Оба сотрудника медленно шли, выбирая тенистые переулки. Одного из них в самом деле звали Васей, Василием Петровичем. Другого звали Андрей Петрович. Кровными братьями они, несмотря на одинаковые отчества,

не были. Но в остальном очень походили друг на друга.

Переулки кружили прихотливо, незаметно сворачивали, разбегались надвое, натрое, и причудливая их паутина запутывала прохожего… И где-то в этой липкой паутине душных улочек таилась беда. Паук поджидал жертву, готовясь быстро промчаться напрямик из центра и схватить прохожего в тот миг, когда, истомленный борьбой, он, ничего не подозревая, забудется на мгновение. Не доверяйте этим бесконечным московским переулкам. И если с вами ничего не случится, то выведут они вас в такое место, что и сам не поймешь, как же ты мог попасть сюда. Но зато в такой страшный, раскаленный день, как сегодня, в них хоть и душно, и липнет воротник рубашки к потной шее, а все же лучше, чем на просторных, прямых и широких улицах…

В такую сеть переулков и улочек и углубились наши двое знакомых.

Разговор

– Ну и денек, – распаренно промычал Василий Петрович. – Самоубийство, а не погода…

Андрей Петрович вытер рукой пот со лба и мрачно вздохнул. Василий Петрович жил здесь, неподалеку, а ему еще добираться черт знает куда. «Подохнуть легче, чем в такую даль ездить на работу», – угрюмо подумал он.

– Что ты сказал? – спросил его напарник.

– Ничего. А что?

– Вроде кто-то позвал меня…

– От такой жары свихнуться недолго. И ангелы запоют…

Они замолчали. Переулки бежали во все стороны, сплетаясь в сеть. Как птичек силками, город ловил свои жертвы…

– Ну я пошел, – Василий Петрович вяло махнул рукой.

Они постояли несколько секунд перед невысоким домиком, и второй, вздохнув тяжело, двинулся по переулку.

«Может, такси взять?» – подумал он, с трудом собирая мысли, растекающиеся в горячей, потной голове. Пошарил в кармане. Всего рубль. А надо два…

Город прел в изнеможении. Сомлев, застыли в беспамятстве листья. Асфальт переулка мягко, как тесто, месился под ногой. И судорожно теперь катился вниз ослепший, безумный солнечный диск…

Андрей Петрович шел медленно, глядя себе под ноги. Сейчас поворот, потом другой… метро… Там двадцать минут автобусом… «Господи! – взмолился он вдруг, хотя и не верил ни в какого Господа. – Господи! Спаси ты меня от всего этого!»

Тут он резко поднял голову и отшатнулся, выбросив вперед руку. Еще мгновение – и он изрядно стукнулся бы об автобус, тихо стоявший на обочине. Перед ним был катафалк. Тот самый. И номер тот же, и царапина, очень приметная, по жестяному боку.

Андрей Петрович стоял и собирался с мыслями. «Откуда он взялся здесь? Что за черт…».

Медленно он отошел и заглянул в окна. «Вроде сидит там кто-то? Неудобно как», –

подумал он и опять чертыхнулся. Потом подошел и, решительно открыв дверцу, заглянул внутрь.

На железном рифленом полу стоял гроб. Темные закутанные фигуры, застыв, сидели на скамьях по обе стороны…

– А-а… – заорал у него над ухом голос. – Любопытствуешь? Хватай его! Темные манекены ожили и кинулись на теряющего сознание Андрея Петровича…

* * *

Есть где разгуляться Случаю в городе-гиганте. Не то что в маленьких городках. Там все на виду. Все знают про всех и каждого. Негде развернуться Судьбе, и все течет ровно и тихо. И, может быть, написано кому на роду не так жить, но, видно, родился не в том месте. В маленьких городках судеб не бывает. А кто гонится за призрачным роком, тот уезжает. И, сойдя с поезда, самолета, попадает в каменные сети. Какая там теория вероятностей! Как написано на роду, так и случится.

Но кому в наше время интересна судьба отдельного человечка? Его и не видно среди миллионов других. Муравей он, и того хуже. Где он там в зарослях каменной плесени, раскинувшейся на десятки километров? Где? В наше время все массовое, и тут вероятность как раз и расцветает. И получается, что катастрофы происходят вроде чисто случайно. И от инфарктов гибнут так, как надо и как раз в нужной пропорции…

И при чем здесь судьба? Смешно! Пожимает иронически плечами мордастый субъект в дорогом костюме. Судьба? Улыбка скользит, и, как ядрышки, рядами белеют крепкие зубы.

Можешь – значит, и судьба тебе будет! А не можешь… ррраз его! Вот и вся философия. Куй железо, пока не остыло… Куй, чтобы быть кузнецом своего счастья…

Стоп! Так, значит, счастье-то есть? Есть или нет?!

Ну, счастье? Это вроде как радость большая. Так сказать, состояние души… Субъект мнется.

Души? Позвольте, выходит, и душа есть?

Тут вознегодует здоровячок. А город ухмыляется, наглыми желтыми глазами глядит не моргая в ту самую душу, и некуда спрятаться. Все на виду. Только обманчивое это море огня и шум, поток… Спешите жить, скорее. Ревниво следят горящие глазницы бетонно-этажных черепов. Все как один спешите! И летит, летит ночная нечисть на огонь, и бабочки, и мотыльки ночные все летят одной переливающейся шорохом толпой. Напрасно кричат Кассандры: «Остановитесь! Не тот это огонь! Все ложь. Никто вас не зовет в уютной дом, под кров, в тепло… Это не близкая душа вам светит и ждет. Нет! Это страшные желтые, подлые глаза Чужого смотрят, рассматривают вас».

Ухмыляется про себя каменная поросль-чудовище. Никто ее не распознает, не углядит за чистой случайностью. Все по науке. Щерятся ядрышки зубы у крепыша. Кует он счастье свое, кует и… бац! – посыпались зубы, хватил его удар, раком заболел!

И никакой теории вероятностей.

Заболел и помер Иванов Петр Сидорович! Не Сидоров Иван Петрович. Точно означенный номер. В ящик его и в крематорий. И рассказать некому, что вдруг почувствовал, что открылось неожиданно в последние минуты.

Некому и нечем…