Творческий отпуск. Рыцарский роман
Шрифт:
Где моя бойна? жалуется Фенн спереди. Мне моей бойны не хватает, а моя бойна скучает по мне.
Бедная твоя бойна. Господи, я устала.
Моя верная бойна. Я тоже.
Та бойна была на тебе, когда мы впервые перевстретились – на острове Какауэй в Тыщадевятьсот семьдесят втором.
Я к тому времени носил ее уже десяток лет.
Те годы не считаются. Где была я?
Если я расскажу тебе историю моей бойны, она ко мне вернется.
История? Или где я была?
Ми бойна.
Как это?
Это другая история. Сперва
История о бойне Фенвика Тёрнера
Поздней осенью Тыщадевятьсот шестидесятого, когда вам с Мимс [26] было по пятнадцать, Графу [27]
26
Мириам Лиа По Секлер («Мим», «Мими» и т. д.), гетерозиготный близнец Сьюзен, умиленье их матери и унынье отца: бросила колледж и вступила в Корпус мира, недолго посидела в тюрьмах Тебриза и Тегерана, заключенная туда САВАКом, тогдашней тайной полицией Шаха, ими же кратко пытаема, и не одним, а двумя электрическими устройствами, – быть может, единственная гражданка США, кому выпало пережить такое злоключение. Ныне мается мороком в Феллз-Пойнте, Балтимор, как станет видно.
27
Манфред Херман Тёрнер («Граф», «Мэнни», «Фред»), брат-близнец Фенвика и гражданский отчим Сьюзен, впоследствии ее деверь: старший сотрудник отдела Негласных Служб ЦРУ (кодовое наименование КУДОВ). Бесследно исчез в марте 1979 года с борта тендера «Поки, о. Уай».
28
Мэрилин Марш Тёрнер (известных прозвищ не имеется, но своим первым мужем всегда зовется полным именем в девичестве), 49 лет, супруга Фенвика с 1950 года до их развода в 1970-м. Впоследствии вышла замуж вновь, вновь развелась, перевышла замуж, переразвелась и вновь переприняла, к легкой досаде Фенвика и Сьюзен, фамилию своего первого мужа. См. с. 403.
29
Оррин Марш Тёрнер («Оруноко»), 30 лет, сын Фенвика и Мэрилин Марш, в настоящее время, уже защитившись, занимается исследованиями по молекулярной биологии в Бостоне (где также осела и его мать) и вместе с женой ожидает первого внука Фенвика – и Мэрилин Марш.
Вот так зачин у тебя.
Попробуй уснуть. Твой отчим уже давно преодолел наше соперничество за Мэрилин Марш в студенчестве и сошелся с твоей матерью [30] . Кроме того, он уже давно вступил в Компанию и встал на путь к тому, чтобы стать Князем Тьмы. Деятельность Графа в то время осуществлялась где-то на оси Вашингтон – Лиссабон – Мадрид, хотя специальностью его по-прежнему оставалась советская контрразведка и он частенько бывал в Вене, Хельсинки, Нью-Йорке…
30
Кармен Б. Секлер (среднее имя неизвестно; Кармен утверждает, что оно – Брысь, балбес), возраст около 55 лет: отчасти еврейка, отчасти цыганка; в детстве пережила первые концентрационные лагеря нацистов, в которых убили остальных Б.; с 1949 года вдова Джека Секлера, владельца сети кинотеатров, от кого у нее Сьюзен и Мириам; с 1951 года гражданская жена, а нынче предположительно гражданская вдова Манфреда Тёрнера, от кого у нее Гас (см. примеч. на с. 48). В настоящее время вся сикось-накось в Феллз-Пойнте, Балтимор.
Иногда он бывал даже с Ма и с нами в Балтиморе, говорит Сьюзен. Ладно, буду тихо. Как ты думаешь, что это были за шумы, милый?
Чтоб мне провалиться, понятия не имею, Сьюз. Понятия не имею. Итак: я разжился степенью бакалаврика гуманитарных наук по политологии и магистерушки – в изящных искусствах по творческому письму и семь муторных лет пытался чего-то с ними добиться в О. К. [31] как вольный журналист и учитель вечерней школы, все это время втайне еще надеясь стать Писателем с большой буквы «П». Пристроил, как говорится, с полдюжины высокохудожественных рассказов в маленькие журналы, но мой роман-диссертация на магистерскую, сильно переписанный за годы, еще не, как говорится, нашел издателя.
31
Округ Коламбия. – Примеч. перев.
По-моему, я ненавижу эту часть.
Потерпи. Официальные мои карьеры тоже не слишком-то радовали: никаких заказов от газет, никто не предлагал работу ни в хороших журналах, ни в хороших колледжах. С брака моего, как говорится, сошел весь лоск: ММ все эти годы секретарила, чтобы помочь оплачивать счета, но эта работа ей прискучила. Она жалела, что не выучилась так, чтоб быть кем-нибудь поинтереснее, или не вышла замуж за кого-нибудь более преуспевающего. Генук.
Как говорится.
Тыщадевятьсот шестидесятый мы объявили нашим Вандеръяром: можно даже сказать, нашим творческим отпуском. Вдобавок то было испытание. Мы продали машину, сняли свои сбережения, выставили квартиру в субаренду, забрали Оруноко из школы и отправились зимовать на юг Испании, где я наконец должен был написать настоящий роман. Никто из нас раньше из страны не выезжал; план был как можно экономнее дожить до весны где-нибудь на Коста-дель-Соль, который еще не превратился в Майами-Бич; а затем автотуристами разведать западную Европу, о чем я стану вести полезный писательский дневник для будущих справок. Затем я либо вернусь домой к новой карьере с большой буквы «П» и так далее – или же вообще откажусь навсегда от этого честолюбивого замысла и устроюсь в газету на полную ставку.
Нельзя не заметить, не смогла не заметить Сьюзен, что в некоторых отношеньях ты был столь же невинен, сколь и беден.
Угу. Неудивительно, что в политической журналистике мне ничего не удавалось. Но мой кепарь.
Твой берет.
В Тыщадевятьсот шестидесятом Европу еще так же часто навещали как воздухом, так и морем. Мы пересекли Атлантику на «Ньё-Амстердаме» Голландско-американских линий и причалили в Ле-'Авре, три очень зеленых американца, премного воодушевленные, премного увлеченные и изрядно взволнованные тем, что жить нам предстоит ни под чьей не эгидой в краю, которого мы никогда раньше не видели и не знали ни одного здешнего обитателя. Через несколько вечеров после отхода экипаж устроил пассажирам международное кабаре: после того как со своими номерами выступили голландцы, англичане, французы, немцы и итальянцы, на гитарах заиграли три испанца с камбуза и запели испанские песни. В этом контексте Голландско-американских линий звучали они экзотичнее и, э-э, страстнее, нежели показались бы на борту т/х «Соединенные Штаты» или в ресторане О. К.; я обалдело поймал себя на осознании того, что Испания – не только состояние ума, но и место, ради всего святого; не просто задник для Дон Кихота или Дон Хуана, тореадоров и фламенко, но и настоящее место с поездами и таксомоторами, водопроводчиками и школьными учителями, а я везу туда свою семью вслепую, со скудным бюджетом, чтоб найти какой-нибудь городишко, куда можно забиться, пока я пытаюсь писать сраный, прошу прощенья, роман, – а что ж вообще с собою станут делать Мэрилин Марш и Оруноко, пока я этим занят, и почему, к черту, не взялся я за юриспруденцию или медицину или еще за что-нибудь настоящее и прибыльное, а не за эту, прости господи, писанину?
Короче говоря, хандра и паника. Северная Атлантика оказалась настоящей, Испания оказалась настоящей, Генералиссимус Франко и Гуардиа сивиль оказались настоящими – и вот из-за них всех я себя чувствовал до ужаса воображаемым. У ММ нервы тоже сдавали, как выяснилось: тем вечером мы с нею жутко, изнурительно поссорились.
Твоя бойна.
Ми бойна. В Ле-'Авре мы забрали «фольксваген-жук», заказанный еще из Штатов, и загрузили его своими пожитками; и поехали вниз через Францию и сквозь Пиренеи как можно быстрее, останавливаясь там, где в «Европе за пять долларов в день» велел мистер Фроммер [32] , а на самом деле нам удавалось, всем втроем, вписаться в десять или двенадцать, включая расходы на машину. Погода стояла слишком скверная и холодная, чтобы разбивать лагерь; замысел у нас был как можно скорее добраться до юга и зажить своим хозяйством, чтобы не тратиться на счета гостиниц и ресторанов; осмотру достопримечательностей придется подождать до весны и лета. В Париже, например, – у нас обоих с Мэрилин Марш то был первый визит – мы преимущественно занимались поисками, где бы купить походную печурку. Мы не были уверены, что у испанцев вообще бывают походные плитки, а нам такая потом понадобится…
32
Артур Фроммер (р. 1929) – американский писатель и журналист-путешественник, учредитель марки путеводителей, названной его фамилией (с 1957). – Примеч. перев.
Вспоминать все это достаточно уныло; но факт остается фактом – едва мы пустились в путь, как дух у нас воспрянул, хоть меня вся эта иностранная реальность несколько и оглушала. Чтобы американский мальчонка держал хвост пистолетом, ничто не сравнится с посадкой за руль. Мэрилин Марш, должен я тут заметить, не говорила ни по-французски, ни по-испански; я на обоих языках худо-бедно читал, но ни на одном не говорил хорошо; слишком занят я был разбирательствами с таможенниками, валютами, дорожными картами, правилами движения, консьержами и официантами в ресторанах, чтобы делать писательские заметки в пресловутой записной книжке.
Дух перевели мы только в Мадриде. Туда на несколько недель приехал Манфред – заниматься своей Дьявольщиной под прикрытием посольства, и мы уговорились, что позволим ему три дня показывать нам город. Точнее сказать, Мэрилин Марш, Оррин и я днем занимались тем, что рекомендовал «Путеводитель Мишлен», учитывая присоветованные Манфредом приоритеты, а он разбирался с темными делишками, с какими и приехал сюда разбираться, – фактически, полагаю, наблюдал за неким КГБ-шником, который наблюдал за нашими секретными учениями ВВС, предназначенными для подавления гипотетических восстаний левых сил против Франко, дабы защитить наши воздушные базы в Испании. В конце каждого дня мы с ним встречались у нас в гостинице – «Европе», совсем рядом с Пуэрта-дель-Соль, полезная подсказка Фроммера, – и вместе проводили вечер в городе.