Творчество Лесной Мавки

Покровская Мария

5

 Я лесную Россию увидел во сне.  На востоке — тоскую по Лунной Княжне!  Полюбил я печалью иную страну,  как земную юдоль, как чужую жену.  Ночь изрезал ножом моих песен больных —  оттого, что судьбы моей нет средь живых.  Я лебяжью царевну искал на земле —  в меня смехом швыряли, как в юродов-калек.  Я нездешнюю лиру безответно искал,  вам на дудках пастушьих песни неба сыграл.  И тоскую по той, что другим суждена,  что еще не была на Руси рождена…

Бакинская тетрадь

* В юность твою я незваной пришла. *

 В юность твою я незваной пришла.  Точно

по краешку жизни прошла.  Точно по краю ущелья прошла.  Время — седая зола.  Замерла ночь на гитарной струне.  Древний Баку улыбается мне.  Дымный закат догорел в тишине.  Каспий вздыхает во сне.  Мальчик-волчонок — пронзительный взгляд —  этой тропой шел полвека назад.  Помнят деревья, и камни не спят,  помнит бакинский закат.  Город, печальный и мудрый старик,  помнишь ты ломкого голоса крик,  парня с гитарой таинственный лик,  помнишь бессмертия миг.

Лорелея

Диляре Юсуфовой

 Голос свой я оставила скалам,  песню вечную эхо лелеет.  Я прибрежною пеною стала —  Лорелея, твоя Лорелея.  Слушать песни немногие станут,  всем монетные звоны важнее.  Я оставила лик свой туману —  Лорелея, твоя Лорелея.  Были песни — как кровушка горлом,  об ушедших скорбя и жалея.  Но все беды с души твоей стерла  Лорелея, твоя Лорелея.  Нелегко быть любовью Поэта.  Я живая — не муза, не фея.  Я оставила душу рассвету —  Лорелея, твоя Лорелея.  Луч рассвета крадется по скалам,  где я шла, оглянуться не смея.  Я бессмертною нежностью стала —  Лорелея, твоя Лорелея.  Там далёко виднеется парус —  зов надежды, что солнца яснее.  Я в святой твоей песне останусь.  Лорелея. Твоя Лорелея.

Ане

 Восточный город, как скрижаль.  Душа обветрена.  Приметой родовой — печаль  тебе начертана.  Повеет горечь между строк —  дыханье Каспия.  Запомни — здесь и твой исток,  дитя славянское.  Господь над всеми суд вершит,  единый праведный…  Здесь родина твоей души  и церковь прадеда.

Кавказские стансы

I. Низами

 Здесь в пустыне ветренной и древней  проходил, отринутый людьми,  свойственником птицам и деревьям,  царственным бродягой — Низами.  И как русский сказочник, не каясь,  созидал мечтою корабли,  обещал любимой алый парус.  Алый парус распускался — нар-гюли [1] .  Пусть века, что лепестки, слетели.  Кто погибнет юным — вечно юн.  Вечность помнит, как прекрасной Лейле  роковую песнь сложил Меджнун [2] .

1

нар-гюли — цветок граната, цветущий гранат (азерб.)

2

Лейла и Меджнун — герои поэмы Низами

II. Брат и сестра

 Милая Русь, баджи [3] !  Были одной землей,  жили одной судьбой.  Не поддавайся лжи,  не воздвигай межи.  Россия, Господня дочь,  Кавказ ли не Божий сын?  Ты слышишь — не сотни верст,  а лишь протянуть ладонь —  от алых моих гранат  до кровных твоих рябин,  от гордых каспийских волн  до золота русской ржи.  О Русь, родства не предашь!  Нам на двоих судьба.  Верный Кавказ, кардаш [4] ,  на языке своем,  как горный поток, седом,  молится за тебя.

3

баджи — сестра (азерб.)

4

кардаш — брат (азерб.)

* Твоя гитара не по росту, *

Булату

 Твоя гитара не по росту,  как в лихолетье — отчий меч.  Судьба певцов — за свет бороться,  святое знамя уберечь.  Что, разве грозное оружье  напев отрадный и простой?  Да — против власти равнодушья  и дней, забитых суетой.  Вот знак: дитя зовет со сцены  к надежде, правде и добру!  Как в старину в седле военном,  едва подрос — в святом бою.

Танец Ревекки

Два солнца восходят на сером пляже:

одно из моря, другое из платья…

Литургию пульса танцуй, Ревекка.

В.О.

1

 Танцевала босая на кромке рассветного моря.  Я скользила смеясь, чтоб ни крыльев, ни ран не заметил.  Мы тогда были оба моложе на целое горе.  Мы с тобой заблудились в чужих и надменных столетьях.  Помнишь, хрупкий корабль напоролся на острые скалы.  Да вот море смеялось и нас сохранило живыми.  Чужеземная дева на кромке зари танцевала  и безсмертный художник плясунье придумывал имя.  Были счастливы двое, ни лютой судьбы не заметив,  ни, что после крушенья кровили ладони и губы.  Для Поэта плясала Ревекка на кромке безсмертья.  И заря возносилась — любви первородное чудо.

2

 И в страсти завета  в звериной тоске  сорвешь первоцветы  на рыжем песке.  Уходим далече  по кромке воды.  А море залижет,  как ранки, следы.

3

 Как кнутом, поблекший берег  полоснул прибой.  Запиши любовь в потери,  уходи к другой.  Ну, а вдруг вопьется в душу  прежняя тоска —  приходи сюда послушать  песню рыбака:  как царевна танцевала  в пламени зари,  и просвечивали алым  девы янтари,  как потом у синей кромки  потерялся след…  И сорвется голос ломкий  на чужой судьбе.  Пусть рыбак, тяжелый с хмелю,  врет, что видел сам,  как русалка подплывала  к рыжим берегам.  Будто с кем она прощалась  иль кого ждала…  Только песня и осталась.  Клочья пены. Мгла.  Если вдруг вопьется в душу  прежняя тоска —  приходи сюда послушать  песню рыбака.  А волна, как шут кривляясь,  хохоча со зла,  янтари с моих запястий  к скалам принесла.

4

 Заря над морем — в память о любви  возносится непрочный алый парус.  А нам двоим одна судьба досталась —  чужие дни и счастье на крови.

Из книги

«ВСТРЕЧА»

* Заплети мне косу, китежанин. *

 Заплети мне косу, китежанин.  Туго заплетешь, как приворожишь.  Я тебе приблудная, чужая,  Ну так что же.  Отблески свечей на стенах плачут,  Как на соснах терпкая живица.  Сумерки торжественные прячут  Наши лица.  Ты не первый день тревогой ранен.  Заплети мне косу, китежанин…  В новом доме ладно ли обжились?  Жди меня к зиме, чудную гостью.  Китежские звоны мне приснились  На погосте.