Творцы будущих знаков

Айги Геннадий

Крученых-критик. Хочется упомянуть лишь о его стиле: это острая блестящая проза, — соперником Крученых в этой области был только его любимый ученик — Игорь Терентьев.

Крученых-издатель. В истории отечественного книжного дела он произвел настоящую реформу со своими «писанными от руки книгами»: литографическими, гектографическими, даже — автографическими, — поэт работал рука об руку с Казимиром Малевичем, Михаилом Ларионовым и Натальей Гончаровой, Владимиром Татлиным, Ольгой Розановой (книжные наклейки-коллажи самого Крученых 1916–1917 годов — прекрасные образцы малевичианской школы в изоискусстве).

Столетие со дня рождения Алексея Крученых удалось отметить в 1986 году лишь в Херсоне, — благодаря большим усилиям литературоведа С. М. Сухопарова. В методической рекомендации, изданной по этому случаю, приведено в пересказе содержание моей телеграммы на адрес юбилейной комиссии: «Именно последние

достижения в изучении творчества А. Крученых позволили поэту и переводчику Геннадию Айги поставить его имя в ряд выдающихся имен европейского искусства ХХ века — Хлебникова и Малевича, Маяковского и Аполлинера, Бретона и Пикассо». Это мое убеждение я повторяю и здесь.

Несколько слов — о предлагаемой подборке. В 1961–1967 годах я неоднократно записывал на магнитофон мастерское чтение Алексеем Крученых его стихотворений. Большинство из этих произведений, напечатанных полвека назад, Крученых продолжал перерабатывать, — таким образом то, что сохранилось в магнитофонной записи, можно считать окончательными авторизованными текстами, с которыми я и сверил машинописные перепечатки. Стихотворение «Любовь тифлисского повара», «Велимир Хлебников в 1915 году» и стихи 1942–1953 годов печатаются впервые.

«Дыр бул щыл…»

Дыр бул щыл убешщур скум вы со бу р л эз

1913

Высоты

(Вселенский язык)

е у ю и а о о а о а е е и е я о a e у и e и и e e и и ы и е и и ы

1913

Весна гусиная

те ге не рю ри ле лю бе тьлк тьлко хо мо ло ре к рюкпль крьд крюд нтпр иркью би пу

1913

Отчаяние

из-под земли вырыть украсть из пальца прыгнуть сверх головы сидя идти стоя бежать куда зарыть кольца виси на петле тихо качаясь

1913

Любовь тифлисского повара

Памяти Нико Пиросмани

Маргарита, твой взор и ледяные бури острей, чем с барбарисом абxазури, душистей молодого лука сверx шашлыка, но, как полынь, моя любовь горька, ч и x а ю, сам не свой р ы ч у н а в з р ы д, — потерял я запаx вкусовой. Уже не различаю чеснока, острой бритвой мне сердце режет молодая луна — твоя золотая щека. Страдаю, как молодой В э р т э р, язык мой, — г о л ы й д ь я в о л, — скоро попадет на вэртэл!.. Шен генацвали, шен черимэ, М э р и м э! Бросаю к твоим сливочным ногам бокал с к о л б а с о й и утопиться бегу в Куру — ВЕСЬ ГОРЯЩИЙ

и босой!

1918, Тифлис — февраль 1964, Москва

Эх, господи! Ляпач!

В полночь притти и уткнуться в подушку твоей любви — Завтра уеду в Москву! — Освободятся сЕльтерские ноги мои, ими, как локтем пропеллера, взмахну! сто лет с тобою проживши не позабыл о Ней Единой. ЧЕРЕЗ закорючки капусты, по крышам, летит мой дух лебяжий На — фта — линный!

1919

«У меня изумрудно неприличен каждый кусок…»

У меня изумрудно неприличен каждый кусок Костюм покроя шокинг во рту раскаленная клеем облатка и в глазах никакого порядка… Публика выходит через отпадающий рот а мысли сыро-хромающие — совсем наоборот! Я В ЗЕРКАЛЕ НЕ ОТРАЖАЮСЬ!

1919

«пошел в паровую любильню…»

Я пошел В ПАРОВУЮ ЛЮБИЛЬНЮ Где туго пахло накрахмаленным воротничком Растянули меня на железном кружиле и стали возить голым ничком. Вскакивал я от каждого соприкосновенья как будто жарко ляпали СВИНЦОВЫМ ВАРЕНИКОМ! кивнули — отрубили колени а голову за Шили В ЮБКИ БАЛОН. . . . . . . . . . . . и вот развесили сотню девушек ВЫБЕЛИТЬ ДО СЛЕЗ НА СОЛНЦЕПЕКЕ а в зубы мне дали обмызганный ремешок чтоб я держал его пока не женюсь на безбокой только что вытащенной ИЗ МАЛИНОВОГОваренья!..

1919

Смерть кувырком

Стосковалась моя железка по кислице салату и стукальцам небылиц и закинув несгораемую хату ввысь подымаюсь как накрахмаленная певица! Забросил я память от жажды нового — дыма и шипа бугорчатых машин негра кочегарно-танцующего голого, без пиджака… испола! Терпентин! АРМАТУРЮ! В ТАНЦЫРЬ ЗАКОВАННЫЙ над пропастью взлетаю как пученье морской буркоты — И ДЕВЫ ВЛЮБЛЕННЫЕ ДО КОСТИ ИЗЖЕВАНЫ ПОСЛЕДСТВИЯМИ КРАСОТЫ!.. и вот собрались все телесными ерзая выступами коленями пригнули меня к земле в лоб мягко выстрелили чмок! квю! будля умрюк!

1919

«Я прожарил свои мозг на железном пруте…»

Я прожарил свои мозг на железном пруте Добавляя перцу румян и кислот Чтобы он поправился, музка тебе больше Чем размазанный торт Чтоб ты вкушала Щекоча ноготком пахнущий терпентином (смочек) Сердце мое будет кувырком Как у нервного Кубелика СМЫЧЁК

1919