Творцы и памятники
Шрифт:
— Несколько дней тому назад, — сказал Смидович, — Советским правительством принят декрет о конфискации всего имущества Общества электрического освещения 1886 года и передаче его в собственность Российской республики.
— Но ведь и не только акционеры препятствовали! — воскликнул Графтио. — Есть много инженеров, моих, с позволения сказать, коллег, которые тоже против станций на реках. Они стоят за тепловые. Есть и просто люди, которые по уровню своих знаний находятся где-то в конце прошлого века.
— Владимир Ильич Ленин, — сказал Смидович, — интересуется вашим проектом Волховской станции. Просьба: в ближайшее время подготовить все материалы, составить приблизительную
Графтио проводил гостя до двери, вернулся в кабинет, достал папки с проектом Волховстроя.
Да, голод, холод, разруха… Но нет самодовольных и косных чиновников, нет господ землевладельцев, которым свои интересы дороже интересов всего государства, нет хитроумных концессионеров, на все готовых, лишь бы не допустить уменьшения прибылей. Путь для осуществления проекта Волховстроя открыт. Разве не этого ждет он всю жизнь?
И вот прошло несколько лет, полных напряженной, трудной работы. Страна воевала; стройка то замирала, то возобновлялась вновь. Если бы не поддержка Владимира Ильича, ее не удалось бы довести до того этапа, на котором она сейчас находится. Идет 1923 год, за пять лет сделано очень много. Но и сейчас еще есть люди, считающие, что от Волховстроя надо отказаться. Настал переломный момент. Миновать его — и ничто уже не сможет остановить строительство.
Один раз в день — целый день
В четыре часа утра рабочий день Генриха Осиповича Графтио, начавшийся в полдень накануне, завершился. Он работает один раз в день — целый день. Так говорят о нем на стройке. Начальник и главный инженер строительства Волховской гидроэлектростанции отодвинул учебник шведского языка — скоро ехать в Швецию за турбинами, — встал из-за стола, взглянул на неутвержденные пока чертежи здания гидростанции, развешанные по стенам кабинета. Мысль возвращалась к ним в свободные промежутки времени. Мало этих промежутков — иначе разве стал бы он работать до такой поры. Только ночью можно оторваться от волнами набегающих неотложных дел, почитать специальные журналы, поразмышлять.
Тишина. Лишь со стройки доносится неясный гул. Лучи прожекторов стелются над Волховом. Дома в поселке на левом берегу реки погружены в темноту; только в кабинете Генриха Осиповича Графтио светло. Графтио надевает шерстяные носки, заправляет в них брюки — грязь, закалывает булавками. Подбитые гвоздями солдатские ботинки, фуражка инженера-путейца, кирка вместо палки. Графтио выходит на крыльцо, ежится от порывов холодного ветра.
Какое-нибудь средство да найдется
Графтио неторопливо шел по берегу, заваленному бревнами, щебнем, камнем, изрытому ямами и канавами. Узкоколейки пересекали строительную площадку в разных направлениях. Маленькие паровозики, гудя, выпуская пар, тащили платформы с песком и камнем.
В дизельной шумели два двигателя, обеспечивающие электроэнергией всю стройку. И почти не слышен был вечный грохот воды среди волховских порогов. Его заглушал шум компрессоров, подававших сжатый воздух на дно реки, в кессоны [7] . Там под этими огромными колпаками, защищенные их стенками и сжатым воздухом от воды, согреваемые горячим паром, который идет сверху, из котельных, голые по пояс люди бурят в дне ямки, закладывают в них динамит, поджигают фитиль. Гремит взрыв. Пыль и дым заполняют кессон, но из компрессорной все время подается свежий воздух.
7
Кессон — камера, представляющая собой водонепроницаемый ящик. Применяется для устройства фундаментов под основание гидросооружений. Наибольшая глубина погружения кессона — 35–40 метров. Давление сжатого воздуха в кессонах составляет 3–4 — 5 атмосфер. (Атмосфера — 1 кг/см2.) Давление воздуха на поверхности земли составляет одну атмосферу. В связи, с этим условия работы в кессоне очень тяжелые и регулируются особыми правилами.
Так взрывают и разламывают известняк, добираясь до гранитных пород, разравнивают площадку, на которой должны встать и плотина и станция.
Тяжелый, самый тяжелый труд на строительстве. И очень опасный.
Попробуй поднимись быстро на поверхность! Азот, растворенный в крови, от мгновенной перемены давления вскипит — и человек умрет. Кессонная болезнь — слова, хорошо известные всем, кто имел дело с подводными работами. Недаром наверху постоянно дежурит врач, при малейших признаках нездоровья в кессон не пускает.
Навстречу Генриху Осиповичу идет утренняя смена. Кессонщики переговариваются.
— Ты вот в Севастопольском порту работал, на дно моря опускался, — говорит один из молодых рабочих кессонному мастеру Алексееву. — Скажи-ка, там пострашней Волхова будет?
— Да нет, — отвечает Алексеев. — Волхов поопаснее. Но вы, ребята, не робейте. На всякую его хитрость у инженера Графтио какая-нибудь хитрость да найдется.
Широкое, с глубокими морщинами лицо Графтио задумчиво. Рабочие не знают, какой ответственный момент наступил, сколь серьезно решение, которое инженер Графтио должен принять. Возможно оно определит судьбу Волховстроя. А лично для него, инженера Графтио, успешное его завершение означает, что главное дело жизни будет выполненным. И среди десяти тысяч человек нет ни одного, кто не знал бы, что сооружают они первую в стране гидроэлектрическую станцию, кто тайно или явно этим бы не гордился. Инженер Графтио думает о завтрашнем, решающем совещании.
«Решение, которое мы должны принять, — особенное»
За длинным столом сидели начальник работ Василий Иванович Пуговкин, гидротехник Георгий Сергеевич Веселаго, молодой инженер Иннокентий Иванович Кандалов, заведующий электротехническим отделом Спиридон Дмитриевич Мавромати и другие. Графтио внимательно оглядывал своих помощников. Это люди, на которых он оставляет стройку во время частых своих отлучек в Москву, Петроград, за границу.
Генрих Осипович придвинул к себе блокнот, написал дату совещания, фамилии участников, слово «плотина», поднял голову. Все знали его привычку — на каждом обсуждении какого-нибудь дела вести протоколы, чтобы и много времени спустя можно было установить, какой вопрос разбирался, кто что говорил, какое принято решение.
— Товарищи, — сказал Генрих Осипович. — Мы уже построили основание под гидроэлектростанцию. Теперь надо сооружать водосливную плотину. Вы знаете, что длина ее составляет двести десять метров. Сооружений подобного рода не только в нашей стране, но и в мире немного. Реку между левым берегом и станцией надо перегородить. Предлагайте способы.
— Зачем нам изобретать? — сказал инженер Совримович. — Надо воздвигнуть перемычку. Так делается всегда и везде…
— А я думаю другое. — Василий Иванович Пуговкин встал, в волнении начал крутить ус.