Творцы и памятники
Шрифт:
— Нет, Александр Вениаминович, то, что вы предлагаете, сегодня для меня не программа. Прежде всего, рабочие — это не хамы. У нас с вами всегда было достаточно благ; но попробуйте встать на позицию человека, который не имеет ничего сейчас и не улучшит своего положения в будущем. Тяжелый труд сегодня, завтра и до конца жизни — вот таков был удел рабочих. С юности, со времен службы на железной дороге запомнил я один случай. Рабочий, кочегар, уснул на котельной решетке. Он проснулся не оттого, что одежда на нем начала тлеть, а кожа обгорела, а потому, что его растолкали. Вот до какого изнеможения доходили люди. А в Баку, в нефтяных ямах, по двенадцать часов
— Это было давно, с тех пор многое изменилось. Вы сами немало способствовали переменам…
— Нет. Решая чисто технические задачи, можно было добиться очень ограниченных социальных результатов. Рабочие совершили социальную революцию — я их приветствую.
— И все же, зачем вы, никогда не будучи политиком, вдруг увлекаетесь какими-то лозунгами?..
— Это не так. Ничтожного царя и бездарное его окружение я ненавидел всегда. Но, пожалуй, именно всю жизнь я и был Архимедом — жил в мире формул. А доходы от моих работ получали другие, и вы в том числе. Теперь об этом можно сказать…
— Кто же вам мешал открыть собственное дело?
— Вы знаете — мне всегда был неприятен мир коммерции.
— Это не разговор под занавес сорокалетней — не скажу, дружбы, но все же тесной связи. В нынешнее, трудное для меня время я ожидал услышать от вас иные слова.
— Но что же я могу вам сказать, — вскричал Шухов, — если считаю закономерным происходящее! Одно лишь. Советской власти нужны опытные и знающие люди; она охотно сотрудничает и с бывшими офицерами и с бывшими капиталистами, лишь бы только добросовестно работали. Вы человек великолепной энергии и огромного практического опыта. Даже сейчас, несмотря на годы, обладаете этими качествами. Оставайтесь работать на нашем заводе…
— И мне простят, что я был капиталистом, — сухо сказал Бари. — Это наивно, Владимир Григорьевич. Я не стану служащим предприятия, хозяином которого был сорок лет. Прощайте. Постараюсь уехать за границу. Кое-какие остатки капитала в иностранных банках у меня есть. В России мне больше делать не чего.
Шухов проводил Бари к выходу, постоял у пороса, Глохнет в ночной тишине шум шагов. Сорок лет, яСя жизнь, по существу, связывают с этим исчезнувшим в темноте старым человеком. Он вовсе не был злым или жестоким, но какое это имеет значение сейчас…
Мост на колесах
Как странно быть на железнодорожной станции и не слышать ни гудков паровозов, ни стука вагонных колес! Но откуда ж взяться этим звукам, когда через станцию прокатилась волна боев Красной Армии с отступающими войсками Колчака.
Мостовосстановительная группа расположилась в полуразрушенном здании станции. Уцелели служебные комнаты. Крыша пассажирского зала валялась здесь же на перроне, рядом со спиленным телеграфным столбом. Наружные стены станции покрывали большие черные пятна копоти. Бои были жестокими. Невдалеке от станции чернел сброшенный бак водокачки и виднелись в глубине паровозного депо подбитые машины. Вместо стен депо лежали на земле груды кирпичей. Остались стоять только массивные колонны.
Но самое главное — был разрушен мост. Если при виде вмятин и рваных дыр на баке у Владимира Григорьевича стало нехорошо на душе, то что же должен был он почувствовать, увидев рухнувший пролет. Верхушка перекосившейся фермы торчала из воды. Всякому тяжело видеть такое, а человеку, который всю жизнь проектировал и строил, просто невыносимо.
На ночь Шухова поместили в комнатке телеграфистов — аппараты все равно не
Утром он еще раз прошел к мосту, взяв с собой своего помощника, инженера Кандеева. По глинистому, скользкому склону спустились к воде. Мелкие волны огибали угол фермы. Тишина стояла над рекой, рассеивались клочья тумана. Всплескивали рыбы. Почему люди с такой злобой уничтожают то, что сами же с таким трудом сделали?
— Вот как я думаю, — сказал Шухов. — Вытащим ферму, посмотрим. Что можно — выправим; нет — заменим.
Кандеев молчал. Перекосившиеся фермы очень трудно выправлять. А материала для замены нет. Где взять двутавры и швелеры, когда заводы, делавшие их, не работают? Но он уже много лет трудился с Шуховым и привык верить ему. Вот когда правило, которым Владимир Григорьевич руководствовался всю жизнь — стараться использовать как можно меньше материала, позволяет добиваться цели. Теперь уже не для того, чтоб капиталист мог сэкономить на постройке, приходится напрягаться, а оттого, что иного выхода нет.
Любую балку, которая еще может служить, выпрямляют и пускают в дело. Пока что для восстановления мостов потребовалась всего лишь четверть нового материала, а на три четверти обошлись старым.
Осталось немного; надо думать, эта пропорция не изменится.
— А поставим ферму на опоры быстро, — продолжал Шухов. — Я придумал интересный способ…
И повернувшись, Шухов бодро полез по склону. Кандеев с изумлением глядел ему вслед. Даже здесь, даже в этом деле он что-то придумывает, ускоряет, улучшает… Какой неукротимый дух, какой огромный творческий заряд, какая необыкновенная бодрость мысли!..
Цепями, с помощью полиспастов, ферму втащили на берег. Несколько дней грохали кузнечные молоты, шипели автогенные резаки, скрипели, входя в металл, сверла. А чуть поодаль железнодорожные рабочие строили дополнительный путь.
Через несколько дней ферма была выпрямлена. Но как перетащить многотонную громадину, как поставить ее на опоры?
Вот тогда идея Шухова начала приобретать реальные очертания. На построенный дополнительный путь выкатили двадцать вагонных осей — разрушенных вагонов хватало. Ферму домкратами погрузили на эти оси и потихоньку покатили к пролетам. Мост на колесах — такого еще не видал никто.
— Ну вот, и с этим делом мы справились, — сказал Шухов своему помощнику, когда основаниями своими ферма легла на опоры моста. — Дальше все значительно проще. Нет таких широких рек и длинных пролетов. Осталось немного — будете доделывать без меня. Я возвращаюсь в Москву — строить радиобашню.
Самая высокая в стране
Мужичок с котомкой за плечами остановился возле строительной площадки, долго оглядывался. Ничего привычного глазу — куч цемента, ям с известью, горок кирпича. Кругом балки, балки и балки… Задрав голову, мужичок посмотрел вверх. Казалось, он попал в центр огромной паутины. Сквозь редкую сетку из железных балок просвечивало голубое небо. Тоненькие нити — там наверху — здесь, у самого основания сооружаемой башни, превращались в огромные железные полосы. И лесов никаких не возведено, Чудно! Мужичонка не выдержал.