Творцы
Шрифт:
29 августа 1940 года в Президиум Академии наук на имя ее непременного секретаря П. А. Светлова ушло письмо, подписанное четырьмя физиками. В этом письме, озаглавленном «Об использовании энергии деления урана в цепной реакции», авторы писали:
«Исследования последних двух лет открыли принципиальную возможность использования внутриатомной энергии путем осуществления цепной реакций деления урана».
Оговорившись, что многие необходимые количественные данные пока отсутствуют и нужно расширить исследования, чтобы накопить эти данные, авторы продолжали:
«По нашему мнению, программа работ на ближайшее время должна заключаться в следующем:
1. Определение условий разветвления цепи в массе металлического урана.
Эта задача может быть решена в ЛФТИ при помощи установки Винн-Вильямса научным сотрудником Г. Н. Флеровым при условии предоставления институту чистого металлического
2. Выяснение влияния нейтронов, возникших при расщеплении урана с атомным весом 238, на ход цепной реакции в смеси урана и воды.
Эта задача может быть решена профессорами Ю. Б. Харитоном и Я. Б. Зельдовичем (ЛИХФ).
В результате подсчетов с применением данных по пункту 1 может возникнуть необходимость постановки опытов со смесью металлического урана в количестве до 300 кг с водой. Естественно, что в этом случае возникнет необходимость организации специального производства металлического урана.
3. Выяснение величины эффективных поперечных сечений для захвата медленных нейтронов тяжелым водородом, гелием, углеродом, кислородом и другими легкими элементами.
Эта задача ввиду ее актуальности для осуществления цепной реакции и трудности измерения и методики должна решаться независимо в ряде институтов и может быть поручена научному сотруднику Л. Русинову (ЛФТИ), академику А. Лейпунскому (УФТИ) и научному сотруднику И. Гуревичу (РИАН).
4. Выяснение условий осуществления цепной реакции в смеси уран-тяжелая вода.
Эта задача должна быть поручена проф. Ю. Б. Харитону и Я. Б. Зельдовичу, результаты расчета которых должны содержать ответ на вопрос о количестве воды и урана, необходимых для самопроизвольно идущей цепной реакции, и на вопрос о том, какие количества тяжелой воды и урана необходимы для экспериментального наблюдения начала развития цепи.
5. Выяснение вопроса о получении тяжелой воды в больших количествах.
Ориентировочные расчеты показывают, что необходимое количество тяжелой воды для цепной реакций составляет величину в несколько тонн. В связи с высокой стоимостью этого количества тяжелой воды (порядка десяти миллионов рублей) необходимо произвести технико-экономическую оценку вопроса о производстве тяжелой воды в большом количестве у нас в Союзе.
Эта оценка могла бы быть произведена акад. Бродским.
6. Обогащение урана изотопом с атомным весом 235.
Решение этой задачи потребует постановки ряда исследований, в первую очередь в небольших масштабах, по разделению изотопов различными методами. Вопрос о месте проведения этих работ должен быть решен в физических и химических отделениях Академии наук СССР.
Мы считаем необходимым:
1. Созвать в конце сентября 1940 года специальное совещание при Президиуме Академии наук, посвященное проблемам урана.
2. Создать при Академии наук СССР фонд урана в количестве нескольких тонн для опытов по цепной реакции».
Письмо подписали четыре физика: проф-доктор И. В. Курчатов, проф-доктор Ю. Б. Харитон, ст. науч. сотр. Л. И. Русинов, науч. сотр. Г. Н. Флеров.
…Мы теперь знаем то, чего не могли знать авторы письма П. А. Светлову, когда подписывали его. В других странах уже интенсивно шли работы по овладению урановой энергией. Крупнейшие физики — экспериментаторы и теоретики — Энрико Ферми, Лео Силард, Артур Комптон, Джеймс Чадвик, Роберт Оппенгеймер, Эдуард Теллер, Отто Фриш, Виктор Вайскопф, Роберт Пайерлс в Америке и Англии; Вернер Гейзенберг, Вальтер Боте, Пауль Хартек, Карл-Фридрих Вайцзеккер, Отто Ган, Фриц Хоутерманс, появившийся снова в Германии, — все эти выдающиеся ученые экспериментировали, рассчитывали урановые котлы, создавали предпосылки для ядерного оружия. Мы можем сейчас объективно сравнить программы их работ с программой Курчатова и его помощников. И, сравнивая их, должны подчеркнуть два момента.
По пониманию того, какие пути ведут к овладению урановой энергией, по полноте частных задач, без решения которых нельзя решить задачу главную, создание уранового реактора, программа Курчатова — как, впрочем, и составленная на два месяца раньше программа Хлопина — не уступала уже осуществляемым на Западе, а кое в чем и превосходила их. Так, немцы выбрали в качестве замедлителя нейтронов только тяжелую воду, что, как мы нынче знаем, очень задержало выполнение их программ, а американцы, отвергнув тяжелую воду, обратились к углероду — Курчатов же намеревался исследовать все практически годные замедлители, в том числе и тяжелую воду, и углерод.
И второе, главное. Программа Курчатова (как и Хлопина) дышит миром, в ней нет акцента на военную сторону проблемы, хотя авторы письма отлично знали о военной стороне, которая в Америке вскоре стала сутью программы, зловещей ее душой. Курчатов с помощниками верят в мудрость человечества, не сомневаются, что создание сверхистребительного оружия антиморально, — и намека нет, что они предлагают заняться урановой бомбой.
Если бы программа Курчатова была осуществлена с запланированным размахом, первый атомный реактор заработал бы у нас гораздо раньше. Франция в дни, когда писалось письмо, лежала под пятой гитлеровских солдат в ней прекратились ядерные исследования, с такой интенсивностью проводившиеся еще недавно: перед вторжением немцев Жолио выкладывал экспериментальный урановый котел, рассчитанный Френсисом Перреном. И можно считать обоснованным, говорят сейчас на Западе историки науки, что если бы не война, то первые реакторы для производства ядерной энергии были бы пущены во Франции и Советском Союзе
А Курчатов испытывал удовлетворение. Он наметил грандиозную программу. В технике назревал переворот. Наука подошла к вратам царства внутриядерной энергии. Ворота пока глухо затворены, но уже создан волшебный ключ, отпирающий их. Навалиться, покрепче толкнуть. «Толкните — и отворится!» — повторял он про себя древнее изречение Он крепко толкнул. Не может быть, чтобы дверь не отворилась!
13
Письмо четырех физиков ушло в Москву. Непременный секретарь Академии наук передал его — по принадлежности — председателю Комиссии по проблемам урана.
У нас нет документов, показывающих, с каким чувством Хлопин читал письмо Курчатова и его помощников. Но зная, что произошло потом, можно это чувство правдоподобно восконструировать. Вероятно, его удивило, может быть, даже обидело, что авторы обратились непосредственно в Президиум, игнорируя специально для этих проблем созданную урановую комиссию, членами которой двое из них состояли. И он, конечно, сразу же определил сходства и расхождения своего плана и программы Курчатова. Оба они обсуждали одну проблему, ставили одни и те же вопросы, предполагали получение одних и тех же ответов. И Хлопин не мог не заметить, что собственный его план тщательней разрабатывал круг конкретных тем, требующих изучения, привлекал гораздо больше научно-исследовательских учреждений, гораздо больше специалистов. Его программа была шире и комплексней, она создавала надежную основу для последующей конструктивной работы. Ибо она была программой предварительной, программой изучения, а не свершения, всесторонне исполненных научных оценок, а не разработкой производственных конструкций.
И Хлопин, несомненно, сразу увидел, что Курчатов, хоть и наметил меньше конкретных вопросов, в главных идет гораздо дальше того, что планировали они с Вернадским. Уже разница в названиях показывала неодинаковость намерений. С одной стороны, скромный «План по проблеме урана на 1940–1941 гг.», с другой — категорически звучащее: «Об использовании энергии деления урана в цепной реакции». Сдержанность, нечто, старательно расписанное по годам с учетом возможностей каждого года, — и напористость, почти нежелание считаться со сроками, с реальностью дня. Предварительное выяснение сторон и пунктов было и здесь, но все поглощалось жаждой скорого конечного успеха. В этом было решающее различие — Хлопин хотел вдумчивого изучения, Курчатов нетерпеливо требовал осуществления; один концентрировался на уяснении, другой — на создании! Различие было прикрыто одинаково звучащими терминами, невнимательный взгляд мог бы и не заметить его, но Хлопин не принадлежал к числу тех, о которых говорят, что они невнимательны.
И со все нарастающим удивлением он повторял про себя требования Курчатова. Ну, один килограмм чистого металлического урана для Флерова еще можно было бы закупить на валюту, у нас в стране его нет. Но ведь тут же — дайте еще 300 кг этого высокочистого металлического урана! А для того, ни много ни мало, как срочно создать заводское производство урана! На чем его создавать? Где соответствующая рудная база? Или и руду закупать за границей? И дальше предупреждение — нужна также тяжелая вода, несколько тонн, не граммы! Да во всем мире нет и тонны тяжелой воды! Какой-то остряк скорбно пошутил: «У нас тяжелой воды добудут граммы, а после пишут о ней килограммы статей». Где взять эту тяжелую воду? Кто дал бы валюту на покупку, если бы вода была? Научно программа Курчатова обоснована, этого никто не смог бы отрицать, но она забегала за возможности сегодняшнего дня, это становилось для Хлопина все ясней.
— Фантастика! — сердито шептал он про себя.
Вернадскому и Светлову он высказал свои впечатления сдержанно, но определенно. Непременный секретарь спросил, не следует ли обсудить записку четырех физиков на Комиссии по проблемам урана.
Нет, — сухо возразил Хлопин. — Она адресована Президиуму академии, значит, на Президиуме ее и обсуждать. Вряд ли решение урановой комиссии будет достаточно авторитетно для авторов записки.
Вскоре Курчатова вызвали в Москву. Физики поехали целой бригадой из Физтеха — каждый из сотрудников представлял собой особую тему исследований и аппаратур: вопросы будут задавать разные, надо на каждый отвечать компетентно и исчерпывающе.