Творцы
Шрифт:
Курчатов не сомневался: скоро его вызовут в Москву для доклада правительству. Он был спокоен — доклад выйдет убедительным.
16
Николай Николаевич Семенов 21 июня 1941 года праздновал награждение Сталинской премией. На торжественный вечер в Дом ученых в Лесном были приглашены сотрудники институтов Химфизики и Физтеха. Шумное застолье шло под речи и тосты, молодежь устроила танцы, сам виновник торжества лихо отплясывал гопака, одной рукой выводя в воздухе замысловатые фигуры, другой поправляя спадающую прядь волос — ее уже успели назвать «лысо-защитной». Курчатов, сидевший с Мариной Дмитриевной напротив Семенова, поздравил его не только с премией, но и с тем, что в наградном дипломе стоит № 1: все награжденные равны, но быть первым среди равных —
…Ни сам он, ни другие присутствующие на банкете не могли, конечно, знать, что через шестнадцать лет правительство введет для ученых другую, самую высокую награду — Ленинскую премию — и что первым лауреатом Ленинской премии станет Курчатов и что его так же будут поздравлять друзья, в том числе и Семенов, и с самой премией, и с тем, что номер ее — первый! И еще меньше могли в тот вечер догадываться, что Семенов добавит к своим наградам и Нобелевскую премию, а его друзья и ученики, сегодня такие молодые и малоизвестные, станут потом знаменитостями, людьми, которыми гордится Родина. Устав от яств, питья и танцев, гости разбились на оживленно беседующие группки. Зельдович рассказывал товарищам, что вчера долго гулял с Варей по пустынным улицам и в лесочке, была чудесная белая ночь. Вдруг они услышали грохот и скрежет, на дороге показалась колонна танков, танки двигались на запад. Какое тревожное время! Не к войне ли идут события? Рейнов услышал, что заговорили о войне, и громко запел: «Если завтра война», песню дружно подхватили. В зале загремело грозное предостережение агрессорам: «Если завтра война, если враг нападет, если черная сила нагрянет, — как один человек, весь советский народ за свободную Родину станет». Песня вселяла бодрость, тревога рассеивалась.
— Пора и честь знать, друзья, время к рассвету! — сказал кто-то под утро. Рассвета, впрочем, не было — белая ночь в воскресенье 22 июня была как-то по-особому проникновенно светла и тиха.
Кто жил подальше, тот шел к трамваю, он уже начал ходить Над Ленинградом висело безоблачное сияющее небо. Курчатов достал из почтового ящика только что вложенные туда свежие газеты. Корреспондент «Правды» взял интервью у Неменова. Неменов описывал внушительный размер циклотрона, гарантировал пробные пуски во второй половине года, сдачу в эксплуатацию 1 января 1942 года.
…В полдень Курчатов услышал по радио, что Германия напала на Советский Союз.
Часть вторая
ПРОБЛЕМА ВАЖНАЯ, НО ЛОКАЛЬНАЯ!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ИЛИ СЕГОДНЯ?
1
Ночи без сна выпадали часто, бессонница — впервые. Радио сообщало о бомбардировках советских городов, о митингах на предприятиях, о гневе народа. Вечер Курчатов провел у родителей, надо было успокоить больного отца, узнать у матери, нужна ли помощь. Борис Васильевич, живший с родителями, поймал немецкую передачу на русском языке, диктор кричал о прорыве всей пограничной обороны — фашистская сводка вещала о скорой победе. Борис Васильевич с отвращением выключил приемник. Отец задремал в своей комнате, мать с Мариной Дмитриевной хлопотали на кухне. Курчатов спросил, что брат собирается делать. Борис Васильевич ждал приказа: теперь никто не может самостоятельно распоряжаться собой.
— Считаешь, что я неправ, Игорь?
— Не знаю. — Курчатов помолчал. — Приказ — приказом. Я сам должен подумать о себе. Я лучше всех знаю, чего от меня можно потребовать. Имеем ли мы право пассивно ждать приказов?
Борис оглянулся, прикрыта ли дверь к отцу, и понизил голос:
— Как тебя понимать? Считаешь, что война будет длиться долго?
Курчатов раздраженно тряхнул головой. Вздор! Война не продлится долго, слишком уж мощные силы брошены в пекло сражений. Жестокость схватки предъявляет особые требования. От каждого нужен немедленный эффект — срочная помощь стране! Можно ли заниматься прежними исследованиями, зная, что помощи от них в ближайшие критические дни наверняка не будет? Не означает ли это, что самоустраняемся от воины? И что такой самоустраненностью объективно помогаем врагу? Она ведь ему выгодна!
— Говорю тебе, понадобимся — призовут. Сверху видней, кто и где нужен. Чего ты хочешь конкретно?
Ответить конкретно Курчатов не мог. Чувство, охватившее его, еще не стало четким. Это было смутное томление, а не ясное желание. Они возвратились с Мариной домой поздно, еще поговорили, еще попили чай, еще послушали ночную сводку. Марина уснула не сразу, он совсем не уснул. Так началось то, чего он никогда не знал, — бессонница, отсутствие сна не от занятости, а от мучительного ощущения пустого времени, текущего сквозь тебя, — оно было пусто, потому что все, чем он мог заполнить его, не отвечало грозной сути момента.
Курчатов тихо встал, тихо ходил по комнате, стараясь не разбудить жену. Он приказал себе покончить со смутными ощущениями. Томление нужно заменить пониманием. Исследовать самого себя — чего хочу, что могу? Исследования были его профессией — самоанализ должен привести к ясности. Но в мозгу вспыхивали картины, а не рассуждения. Курчатов думал о битве, сотрясавшей землю, мысленно участвовал в сражении.
Под утро он задремал в кресле. В этот день он опоздал в институт. В коридорах было полно, никто не работал, шли слухи, что готовится реорганизация Физтеха. Курчатова остановил Алиханов. Как им быть с их лабораториями? Он понимает одно: в момент великих сражений не до исследований спектров быстрых электронов. Он еще не знает, где и кому понадобятся он сам и его сотрудники, но готов ко всему. В их разговор вмешался проходивший мимо Соминский, заместитель Иоффе. Он не уполномочен решать судьбы ядерных лабораторий, но может сказать, где сейчас нужны люди. Тот, кто пойдет к Александрову или Кобзареву, не раскается, штаты там увеличиваются, тематика для физика интереснейшая! Алиханов раздраженно махнул рукой и удалился к себе. Курчатов пошел к Иоффе.
Иоффе был мрачнее тучи. На его стол лились нескончаемым потоком предупреждения и предписания, напоминания и приказы. Требования характеристик на призываемых сотрудников он передавал в отдел кадров, часть бумаг рассылал по лабораториям, остальные оставлял под рукой.
— Где вы были, Игорь Васильевич? Столько вопросов решать! Главный — перераспределение средств и сотрудников.
И он объяснил, что лаборатории, работающие непосредственно на оборону, расширяются, в них будут направлены новые люди. Это относится, прежде всего, к группе Юрия Борисовича Кобзарева, разрабатывающей системы радиолокации. Опытные радиолокаторы Физтеха прошли испытания на Дальнем Востоке, получили высокую оценку, надо налаживать их серийное изготовление. Расширяется и лаборатория Анатолия Петровича Александрова, та тоже работает по заказам военведа, и лаборатория броневых материалов, возглавляемая Владимиром Лаврентьевичем Куприенко. Что до исследовательских групп, не связанных непосредственно с обороной, то ассигнования на них уменьшаются, штаты сокращаются, а освобожденные сотрудники вливаются в оборонные группы. В ядерных лабораториях программа исследований сильно сокращается.
Курчатов слушал, хмуро уставясь глазами в пол. В сообщении директора института не было ничего неожиданного. Вчера Курчатов говорил брату и о том, что ассигнования на ядерные работы сократят. Иоффе извещал, что надо теперь сконцентрироваться на «горячих темах», а Курчатов с горечью думал, что и старые масштабы ядерных работ, если бы они сохранились, были бы уже неэффективны. Только значительное расширение исследований, только набор новых сотрудников, пуск мощных строящихся установок мог бы дать ощутимый, хотя тоже не быстрый результат. Именно такого расширения работ он добивался еще недавно от Иоффе, от Академии наук, от правительства, настойчиво доказывал, что без этого освобождение атомной энергии не состоится. А ему объявляют сокращенные штаты, урезанные ассигнования… И не возразить — война!
Иоффе, подписывая бумаги, непрерывно вносимые секретарем, закончил:
— Игорь Васильевич, на вас есть броня. Наметьте, кого перебросить в другие лаборатории и срочно прикиньте сокращенный план работ.
Курчатов негромко сказал:
— Я полностью прекращаю работы, Абрам Федорович.
До Иоффе не сразу дошел смысл, он даже одобрительно покивал, сортируя бумаги. Лишь когда Курчатов повторил, что закрывает свою лабораторию, Иоффе оторвался от стола. Умные, почти всегда холодноватые глаза впились в Курчатова. Закрываете лабораторию? Полностью? И всех сотрудников освобождаете? Даже тех, кто не получил повесток? Курчатов на все отвечал коротким: «Да». И тогда Иоффе рассердился: