Творения, том 9, книга 1
Шрифт:
2. Вот и еще приобретение, еще учение, высказанное в виде защиты! "Свидетели Ему в сем мы". Какое великое дерзновение! Затем для большей достоверности слов своих (Петр) прибавил: "и Дух Святый, Которого Бог дал повинующимся Ему" (ст. 32). Видишь, как апостолы представляют в свидетели не себя только, но и Духа? Они не сказали: Его дал нам, но: "повинующимся", и свое являя смирение, и показывая величие Духа, и выражая, что и тем (иудеям) можно получить Его. Заметь, как они были поучаемы и делами и словами, но не внимали; за то и постигнет их праведное осуждение. Бог для того и попустил вести апостолов на суд, чтобы и те получили назидание, если бы захотели научиться, и апостолы явили дерзновение. "Слышав это, они разрывались от гнева и умышляли умертвить их" (ст. 33). Заметь крайнюю их злобу! Надлежало ужаснуться того, что они услышали; а они "разрывались от гнева и умышляли" без всякой вины "умертвить их". Впрочем, нужно повторить прочитанное выше: "но Ангел Господень ночью отворил двери темницы и, выведя их, сказал: идите и, став в храме, говорите народу все сии слова жизни" (ст. 19, 20). "Выведя"; не сам он отводит их, но отпускает; так и из этого открывается неустрашимость их, что они сами ночью вошли в храм и учили. Когда бы их выпустили стражи, как те думали, то они, если бы только согласились выйти, обратились бы в бегство, а когда бы те их изгнали, то они не явились бы в храм, а удалились бы. Это понятно для всякого здравомыслящего. "Не запретили ли", говорят, "мы вам накрепко учить"? Так; если они дали слово послушаться вас, то вы справедливо обвиняете; если же они еще прежде отказались от этого, то излишни обвинения, излишни и запрещения. Вот непоследовательность и крайняя бессмысленность обвинений! Далее апостолы хотят показать убийственные намерения иудеев, действовавших здесь не за правду, но желавших отомстить за себя. Потому и отвечают им не резко, – ведь они были учители, – хотя иной, привлекши на свою сторону весь город и получив такую благодать, чего не сказал бы и не выказал ли бы слишком многого? Но апостолы не так; они не гневались, но сожалели и плакали о них, и имели в виду, как бы отклонить их от заблуждения и ярости. Они даже не говорят им: сами судите (Деян.4:19); но так говорят: "Его возвысил Бог", выражая этим,
3. Посмотри и в самом начале, как был попечителен Петр, как он бодрствовал и заботился, как верующие оставляли имения, ничего не имели собственного, пребывали в молитве, проявляли единомыслие, постились. Скажи мне: это было действием какой благодати? Оттого-то и произошло, что обличили их (иудеев) сами их слуги, которые, как при Христе посланные говорили: "никогда человек не говорил так, как Этот Человек" (Ин.7:46), тоже возвратившись, возвестили, что видели. Заметь также здесь кротость апостолов, как они не противоречат, – и притворство первосвященника. Он говорит им с видом скромности, как будто чего боится, и готов скорее воспретить, нежели умертвить, так как этого он и не мог сделать. А между тем возбуждает всех и представляет им как бы крайнюю опасность: "хотите", говорит, "навести на нас кровь Того Человека" (ст. 28). Ужели еще он кажется тебе (простым) человеком? Сказал это потому, что считал необходимым сделать им побуждение. А Петр, посмотри, что говорит: "Его возвысил Бог десницею Своею в Начальника и Спасителя, дабы дать Израилю покаяние и прощение грехов" (ст. 31). Он здесь умалчивает о язычниках, чтобы не подать повода (к умерщвлению). "И умышляли", говорит (писатель), "умертвить их" (ст. 33). Заметь: они опять в недоумении и в печали, а те (апостолы) спокойны, благодушествуют и радуются. И не просто были печальны, но "разрывались".
Это значит: худо себя чувствовать и покушаться на зло, – как можно видеть и здесь. Апостолы были в узах, предстояли пред судилищем, а судьи были в недоумении и великом затруднении. И как бьющий по алмазу сам себе наносит удар, точно так и они. Они видели, что не только не уменьшается дерзновение апостолов, но что проповедь еще более усиливается, что они неустрашимы в слове, и между тем не подают никакого повода (к умерщвлению их). Будем, возлюбленные, подражать им и мы, будем неустрашимы при всех бедствиях. Нет ничего ужасного для того, кто боится Бога, но для небоящихся есть бедствия. Кто чрез добродетель становится выше страстей и на временные блага смотрит, как на тень, тот от чего потерпит бедствие? Чего будет бояться? Или что станет считать бедствием? Прибегнем же и мы к этой непоколебимой скале! Если бы кто-нибудь устроил для нас город и оградил его стеною, или лучше – если бы поселил нас на такую землю, где никто нас не беспокоил бы, и там доставлял бы нам изобилие во всем так, чтобы нам не нужно было ни с кем иметь никакого дела, то и он не дал бы нам такого спокойствия, какое ныне Христос. Пусть будет, если тебе угодно, этот город медный, огражденный со всех сторон твердою и неразрушимою стеною; пусть никто из неприятелей не нападает на него; пусть он будет иметь землю богатую и тучную, изобиловать и всеми остальными благами; пусть граждане его будут кротки и ласковы, и ни одного в нем злодея, ни вора, ни хищника, ни клеветника, ни судилища, но одни простые и мирные отношения, и в этом городе жили бы мы: и тогда мы не могли бы жить спокойно. Отчего? Оттого, что по необходимости возникнут у нас разногласия с прислугою, с женою, с детьми, и будут причиною многих неприятностей. Но здесь не было ничего такого; не было никакой причины к печали и неприятностям.
Но, что удивительно, – то самое, что, кажется, причиняет неприятности, было (для апостолов) источником всякой радости и веселия. Скажи мне: о чем им было печалиться, о чем скорбеть? Хочешь – представим кого-нибудь для сравнения. Пусть кто-нибудь из вельмож обладает большим богатством, живет в столице, никаких не имеет хлопот, только веселится, только в этом проводит время, и находится на высшей степени богатства, чести и могущества. Противопоставим ему Петра в узах и, если угодно, среди бесчисленных бедствий: и тогда мы найдем, что (Петр) имеет больше радости, – потому что если от избытка радости он и в узах радуется, то представь, как велика радость! Как облеченные великою властью не чувствуют бедствий, сколько бы их ни случилось, но продолжают радоваться, – так и апостолы по причине самих бедствий еще более радовались. Нельзя, поистине нельзя выразить словом того удовольствия, какое случается испытывать страждущим за Христа. Они радуются более среди бедствий, нежели во время благоденствия. Если кто возлюбил Христа, – тот понимает, что я говорю. Но что? Могли ли они для собственной безопасности избегать бедствий? Кто, скажи мне, и владея несметным богатством, мог бы избежать великих опасностей, имея дело со столь многими народами для преобразования государства? А они все совершали, как будто по царскому повелению, а лучше сказать, даже гораздо удобнее. Ведь не столько (сделало бы) царское повеление, сколько сделали все их слова, потому что царское повеление налагает необходимость (повиноваться), а они (обращали) людей по их желанию, по доброй их воле и по чувству великой благодарности. Какой царский указ убедил бы отказаться от всего имения и самой жизни, оставить дом, отечество, родных и собственную безопасность? А внушения рыбарей и скинотворцев произвели это, и оттого они радовались, были могущественнее и сильнее всех. Да, скажут, оттого, что они творили знамения. Но уверовавшие в числе трех и пяти тысяч, скажи мне, какие творили знамения, а между тем и они жили в великой радости? Точно так, и это потому, что уничтожена была причина всех неприятностей – владение имуществом: а оно-то, оно бывает виною войн, несогласия, скорби, печали и всех зол; оно делает жизнь тягостною и более прискорбною. И гораздо больше причин к неприятностям найдешь у богатых, нежели у бедных. Если кому кажется это неверным, то лишь по его мнению, а не по существу дела. Если же и богатые имеют некоторые удовольствия, то и это нисколько не удивительно, потому что и пораженные чесоткою ощущают великое удовольствие. Богатые нисколько не отличаются от них, и душа их такова же, как видно из следующего: их мучат заботы, и, однако, они охотно предаются им из-за временного удовольствия. Но те, которые избавились от забот, здравствуют и благодушествуют.
4. Что приятнее, скажи мне, что безопаснее: заботиться ли об одном хлебе и одежде, или о множестве рабов и свободных, о себе же не заботиться? Как тот печется о себе самом, так и ты – обо всем, что навлек на свою голову. Отчего же, скажут, избегают бедности? Оттого же, отчего многие удаляются и прочих благ, – не потому, чтобы эти блага сами по себе, были достойны отвержения, а потому, что на опыте они представляются трудными. Так и бедность не сама по себе отвергается, но потому, что трудна на опыте, так что, если кто может ее перенести, тот не откажется от нее. Почему не гнушались ее апостолы? Почему многие избирают ее и не только не гнушаются, но еще и прибегают к ней? Ведь то, что поистине достойно отвержения, не избирается, исключая одних безумных.
Если же из людей любомудрые и высокие прибегают к ней, как к некоему безопасному и безболезненному убежищу, то вовсе не удивительно, что прочим она не кажется такою. Богатый, по моему мнению, есть не что иное, как город, не огражденный стенами, построенный в поле и со всех сторон привлекающий к себе неприятелей; а бедность есть безопасная крепость, огражденная большою медною стеною и недоступная. Но бывает, скажут, совсем напротив, потому что бедных часто влекут в судилище, их обижают и подвергают тяжким бедствиям. Нет, не просто бедных, но бедных, желающих быть богатыми. Да я не об них и говорю, а о тех, которые хотят жить в бедности. Скажи мне, отчего никто не влечет в судилище живущих в горах? Если бедность притеснять легко, то всего скорее надлежало бы предавать суду их, насколько они всех беднее. Отчего никто не влечет в судилище нищих? Отчего никто не притесняет их и не клевещет? Не оттого ли, что они находятся в более безопасном месте? А как многим это кажется невыносимым, т.е. быть в бедности и просить милостыню! В самом деле, скажи мне, хорошо ли просить милостыню? Хорошо еще, если есть люди сострадательные и милосердые, если есть, кто бы стал подавать. Всякий знает, что такая жизнь чужда забот и безопасна. Впрочем, я не это хвалю, – да не будет! – но убеждаю не добиваться богатства. Скажи мне в самом деле, кого я назову более блаженными: тех ли, кто близок к добродетели, или тех, кто далек от нее? Без сомнения, близких. Но кто из них способнее усвоить что-либо полезное и отличаться любомудрием, – тот, или этот? Всякому ясно, что тот. Если же не веришь, то послушай. Пусть приведут с площади кого-нибудь из нищих, и пусть он будет слеп, хром, увечен; а другой кто-либо пусть будет красив на вид, крепок телом и вполне здоров, богат, знатен по происхождению и с великою властью. Приведем их в училище любомудрия и посмотрим, кто из них лучше усвоит предметы учения? Предложим первую заповедь: будь "кроток и смирен", так повелел Христос (Мф.11:29). Кто из них будет в состоянии лучше выполнить это, тот или этот? "Блаженны плачущие". Кто будет более внимателен к этому изречению? "Блаженны кроткие". Кто лучше выслушает?
"Блаженны чистые сердцем, блаженны алчущие и жаждущие правды, блаженны изгнанные за правду" (Мф.5-11). Кто из них скорее примет все это? И если хочешь, приложим все это к каждому из них. Не всегда ли гордится и надмевается один из них; а другой, напротив, не всегда ли бывает кроток и смиренно-мудр? Конечно, так. У внешних (язычников) есть на этот предмет такое изречение: Эпиктет – раб, по телу увечен, по бедности Ир, но друг (богов) бессмертных (Эпиктет – греческий философ. Ир – собст. имя нищего у Гомера). Таков бедный; но душа богатого исполнена всех зол: гордости, тщеславия, бесчисленных пожеланий, гнева, ярости, корыстолюбия, неправды и тому подобного. Очевидно, что душа первого способнее к любомудрию, нежели последнего. Но вы хотите узнать, что приятнее; о том именно, как я вижу, многие заботятся, какая жизнь приятнее? И в этом не должно быть сомнения; кто здоровее, тот и (живет) в большом удовольствии. А кто, скажи мне, более способен к исполнению правила, которое я хочу внушить, т.е. закона о клятве, бедный или богатый? Кто скорее будет клясться, тот ли, кто гневается на слуг, имеет сношение с бесчисленным множеством (людей), или кто просит только о хлебе или одной одежде? Последний даже не имеет и нужды в клятвах, если захочет, но всю жизнь проводит без забот. Или лучше сказать: всякий, научившийся не клясться, часто будет презирать и богатство и может увидеть как от этого блага открываются все пути к добродетели, – все, ведущие к кротости, к презрению богатства, к благочестию, к спокойствию души, к сокрушению.
Поэтому не будем беспечны, возлюбленные, но снова приложим большое усердие: исправившиеся – к тому, чтобы сохранить себя исправными, чтобы как-нибудь не отступить и не возвратиться вспять; а остающиеся еще позади – чтобы восстать и постараться восполнить недостающее. Между тем исправившиеся, простирая руки к еще не достигшим этого, как бы к плавающим в море, пусть примут их в пристань, чуждую клятв. Не клясться – это пристань поистине безопасная, пристань, в которой не утопают от поднимающихся ветров. Хотя бы вспыхнул гнев, вражда, ненависть, или что-нибудь подобное, душа остается в безопасности, так что не произнесет ничего такого, чего не должно произносить, потому что она не подчинила себя ни нужде, ни закону. Посмотри, что сделал из-за клятвы Ирод: он отсек главу Предтечи. "Но ради клятвы", говорит (Писание), "и возлежавших с ним не захотел отказать ей" (Мф.6:26). Что претерпели колена (израильские) из-за клятвы касательно колена Вениаминова (Суд.11:1-10)? Что потерпел из-за клятвы Саул (2Цар.21:2)? Он нарушил клятву, а Ирод совершил дело хуже клятвопреступления – убийство. Ты знаешь также, что потерпел Иисус (Навин) из-за клятвы касательно гаваонитян (Нав.9:15). Клятва, поистине, есть сеть сатанинская. Расторгнем же эти узы и устроим себя так, чтобы нам легко было воздерживаться от нее. Освободимся от этой сети сатанинской и убоимся заповеди Господа, приучим себя к лучшему, чтобы, простираясь вперед и исполнив эту и прочие заповеди, нам сподобиться благ, обещанных любящим Его, – по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 14
"Встав же в синедрионе, некто фарисей, именем Гамалиил, законоучитель, уважаемый всем народом, приказал вывести Апостолов на короткое время" (Деян.5:34).
1. Этот Гамалиил был учителем Павла и достойно удивления, как он, будучи так благоразумен и, притом, законоучитель, еще не уверовал. Не может быть, чтобы он остался совершенно неверовавшим, как видно и из слов его, в которых он предлагает свой совет. "Приказал", говорит (писатель), "вывести Апостолов на короткое время". Посмотри и на благоразумие его речи, и на то, как он тотчас привел их в страх. Чтобы не навлечь на себя подозрения в согласии с теми (апостолами), он обращается как бы к единомыслящим с ним, и выражается не слишком резко, но говорит им, как бы опьяневшим от ярости, так: "мужи Израильские! подумайте сами с собою о людях сих, что вам с ними делать" (ст. 35). Не поступайте, говорит, просто и как попало. "Ибо незадолго перед сим явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли" (ст. 36). Вразумляет их примерами, – именно, чтобы успокоить их, указывает на (человека), увлекшего за собою очень многих. Прежде указания на примеры, он говорит: "подумайте сами с собою"; а после указания выражает свое мнение так: "после него во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались. И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками" (ст. 37-39). Как бы так говорил: погодите; если и эти явились сами по себе, то ничто не помешает и им рассеяться. "Берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками" (ст. 39). Отклоняет их и невозможностью, и бесполезностью. Не сказал, кем те были истреблены, но просто: "рассыпались", может быть, считая излишним (говорить о том). А последующими словами научает их: если это дело человеческое, то не будет нужды вам беспокоиться, а если Божие, то и при всех усилиях вы не в состоянии будете преодолеть. Речь его показалась разумною, так что они послушались и (решились) не убивать апостолов, а только подвергнуть бичеванию. "Они послушались его", говорит (писатель), "и, призвав Апостолов, били их и, запретив им говорить о имени Иисуса, отпустили их" (ст. 40). Смотри, после каких чудес они подвергаются бичеванию. Но, несмотря на то, проповедь их еще с большею силою продолжалась, и они учили и дома, и в храме. "Они же пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие. И всякий день в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе" (ст. 41, 42). "В эти дни, когда умножились ученики, произошел у Еллинистов ропот на Евреев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздаянии потребностей" (Деян.6:1). Не в те именно дни, о которых говорится (выше), но, как обыкновенно употребляется в Писании, об имевшемся случиться впоследствии времени (писатель) говорит, как бы о происходившем тогда же; потому он так и выразился. Эллинами, я думаю, он называет тех, которые говорили по-эллински, потому что тогда и евреи говорили по-эллински. Вот и еще искушение; или лучше сказать, если захочешь вникнуть, то и ты увидишь, что с самого начала (у них) была борьба и извнутри, и отвне. "Тогда двенадцать Апостолов, созвав множество учеников, сказали: нехорошо нам, оставив слово Божие, пещись о столах" (ст. 2). Справедливо; необходимому нужно предпочитать более необходимое. Но смотри, как они тотчас же и об этом прилагают попечение, и проповеди не оставляют. А как они были достопочтеннее (других), то поэтому и получают высшее назначение. "Итак, братия, выберите из среды себя семь человек изведанных, исполненных Святаго Духа и мудрости; их поставим на эту службу, а мы постоянно пребудем в молитве и служении слова. И угодно было это предложение всему собранию; и избрали Стефана, мужа, исполненного веры и Духа Святаго" (ст. 3-5). Так и эти исполнены были веры, – которых и избрали, чтобы не случилось того же, что было с Иудой, с Ананией и Сапфирою. "И Филиппа, и Прохора, и Никанора, и Тимона, и Пармена, и Николая Антиохийца, обращенного из язычников; их поставили перед Апостолами, и сии, помолившись, возложили на них руки. И слово Божие росло, и число учеников весьма умножалось в Иерусалиме; и из священников очень многие покорились вере" (ст. 5-7). Но обратимся к вышесказанному. "Мужи Израильские! подумайте сами с собою". Посмотри, прошу, с какою кротостью здесь говорит Гамалиил и как кратко выражается пред ними; и не представляет древних примеров, хотя и имел их, но указывает на недавние, которые могли убедить особенно сильно. Потому и прикровенно выражается так: "незадолго перед сим", как бы говоря: за несколько дней. Если бы он прямо сказал: отпустите этих людей, то и на себя навлек бы подозрение, и речь его не имела бы такой силы; а при помощи примеров она получила надлежащую силу. Для того он и вспоминает не один пример, а и другой, хотя мог бы привести и третий, обилием их показывая и справедливость своих слов, и их отклоняя от убийственного намерения. "Отстаньте от людей сих и оставьте их".
2. Смотри, как он кроток. Он говорит не длинную речь, но краткую; и о тех (примерах) упоминает не с гневом: "И все, которые слушались его, рассеялись и исчезли". Говоря это, он вовсе не произносит хулы на Христа, но достигает того, чего преимущественно желает. "Если это", говорит, "предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится". Здесь, кажется мне, он предлагает им следующее умозаключение: если же не разорится, то, значит, это дело не человеческое. "Берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками". Сказал это с тем, чтобы удержать их и невозможностью и бесполезностью. "Если от Бога, то вы не можете разрушить его". Он не сказал: если Христос есть Бог, потому что самое дело доказывало это, не утверждал и того, что это дело не человеческое или что оно Божеское; но убедить их в этом предоставил будущему времени, и убедил. Если же он убедил их, то скажут, для чего они подвергли апостолов бичеванию? Неопровержимой справедливости слов его они не могли воспротивиться; но, несмотря на то, удовлетворили свою ярость; и, кроме того, опять надеялись таким образом устрашить (апостолов). К большему убеждению их ему способствовало и то, что он говорил это в отсутствии апостолов; и сладость его слов, и справедливость говоримого убеждали их. Он почти был для них проповедником евангелия; или лучше сказать, как бы обращается к ним с таким рассуждением: вы убедились, что вы не в силах разорить, – почему же вы не уверовали? Их проповедь так велика, что (получает) свидетельство и от врагов. Там восстали четыреста человек и затем много народа, а здесь первоначально было только двенадцать; следовательно, вам не нужно страшиться многочисленности, нападающей на вас. "Если это дело – от человеков, то оно разрушится". Он мог бы указать еще на другого египетского (возмутителя); но об этом говорить было бы уже излишне. Видел ли ты, как он в заключение речи своей устрашил их? Для того он и не высказывает своего мнения прямо, чтобы не показаться защитником апостолов; но выводит заключение из последствий дела. Он не решился прямо сказать, что это дело человеческое, или что оно от Бога; если бы он сказал, что оно от Бога, то они стали бы противоречить; а если бы (сказал, что оно) человеческое, то они тотчас бы восстали снова. Поэтому он советует им дождаться конца, сказав: "отстаньте от людей сих и оставьте их". А они опять угрожают апостолам, хотя и зная, что нисколько не будут иметь успеха, но все же настаивая на своем. Такова злоба: она часто домогается невозможного. После явился Иуда. Об этом подробнее можете узнать из книг Иосифа (Флавия), который обстоятельно излагает историю этих событий (Иуд. древн. кн. 18, гл. 1, и кн. 20, гл. 2). Видел ли ты, какое Гамалиил имел дерзновение, когда сказал, что это "от Бога", так как из самих дел убедил их в этом уже после? Действительно, велико дерзновение, велико беспристрастие! "Они послушались его", говорит (писатель), "и, призвав Апостолов, били их и, запретив им говорить о имени Иисуса, отпустили их". Они устыдились мнения советника и потому оставляют намерение умертвить апостолов, только подвергнув бичеванию, отпускают их. "Они же пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие" (ст. 41). Каких знамений это не удивительнее! Ничего такого не было с древними, хотя и Иеремия за слово Божие подвергался бичеванию, и Илии угрожали, и прочим; между тем, здесь и этим самым, а не одними только знамениями, они являли силу Божию. Не сказал (писатель), что они не скорбели, но что, и скорбя, они радовались. Откуда это видно? Из последующего их дерзновения, потому что и после бичевания они непрестанно проповедовали. Свидетельствуя об этом, (писатель) говорит: "в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе" (ст. 42). "В эти дни". В каких? Когда это происходило, т.е., когда их бичевали, им угрожали и когда увеличивалось число учеников, тогда "произошел у Еллинистов ропот" (Деян.6:1). Быть может, оно возникло по причине множества (учеников), потому что в таком случае не может не быть затруднения. "И из священников очень многие покорились вере" (ст. 7). Этим намекает и указывает на то, что и из тех, кто были виновниками смерти Христовой, многие уверовали.