Творения

Кирский Феодорит

Посему и видим тотчас, что не все приносили одну и ту же жертву. Кто закалал тельца, кто агнца, кто козла. Один приносил большее, а другой меньшее число жертв. Кто и сего не имел и жил в бедности, тот приносил пару горлиц или птенцов голубиных.

У кого же и в этом был недостаток, тот приносил несколько пшеничной муки и какую–либо малость ладана. А из сего мы, конечно, познаем, что праведный Судия взирает на качество расположения, а не на количество даров. И мы приносим в дар сии скудные слова наши не с тем, чтобы самомалейшею каплею придать что–нибудь бездне премудрости, но стараясь показать подобающее служителям усердие и имея в помышлении обличить дерзость подобных нам рабов, возложить даже и на них владычнее иго. Ибо весьма прискорбно для нас видеть, что клевещут они на Божию всем распоряжающуюся премудрость. Почему и прияли мы на себя труд настоящего слова и постараемся прекратить хулу обличениями. Что крайне неразумно жалуются они на кажущийся недостаток единообразия в жизни и в заблуждении своем не усматривают того, что должны были видеть, — сие достаточно открыло предыдущее слово, показав пользу бедности и недостаточность богатства. Но поелику не на бедность только жалуются, но также оплакивают рабство, сетуют о данях, вносимых царям, и о многом другом, что весьма сообразно с настоящею жизнию, то поговорим несколько и о сем. Будем же в этом подражать наилучшим врачам, которые, видя, что больные ничего не едят и чувствуют отвращение от всякой предлагаемой им пищи, какими–либо врачебными пособиями преодолевают в них сие отвращение. К сладостям примешав сухое и пряное, казавшееся больному отвратительным делают приятным. И восстающие против Промысла Божия, подобно больным, порицают все видимое и совершающееся в мире. Но одним

приключается болезнь против их воли, от пищи воздерживаются они по причине крайнего страдания и желали бы вкусить, но препятствует болезнь, а других одолевают страдания добровольные, от них самих зависящие, и имеют они отвращение не от хлеба и от съестных припасов, но от всего, что премудро и правдиво устрояется Божиим промышлением. Если сеют, желают дождей, а если отправляются в путь, жалуются на дожди. Нужно им, чтобы лучи солнечные стали более знойными и плоды посеянного привели в зрелость, и в то же время негодуют и жалуются на жар. Ради чрева всякий труд принимают на себя: и земледелие, и кораблеплавание, и дальние путешествия — и делаются опять строгими обвинителями чрева, будто бы узаконено ему не служить мановениям души, а господствовать. Жалуются на громы, град и подобные наказания, и также обвиняют Божие долготерпение. И правосудие, и долготерпение не уважаются ими. Напротив того, сами и погрешая в великом, желают пользоваться долготерпением, а кто их оскорбил, о том молят, чтобы строго поразило его правосудие. Увидят нищего — и тотчас подвигнут язык против Промысла, множеством насмешек осыплют бедность. Увидят богатого, который выступает на концах ногтей, озирается по–львиному, поводит плечами, ездит на колесницах, окружен множеством служителей и жезлоносцев, — и хулу свою обращают на богатые имения. С негодованием смотрят на жизнь, как на исполненную неравностей, — и ненавидят смерть, которая полагает конец всем неравностям, тела наши делает равночестными. Между тем, порицающим смерть должно было бы дивиться жизни, или обвиняющим жизнь — восхвалять смерть, потому что смерть и жизнь прямо одна другой противоположны. Они же хулят все без разбора, и все одинаково охуждают. Пока они дети — завидуют мужам, а став мужами, — достойными зависти называют детей. И должно ли пересказывать все клеветы одержимых этою злою болезнию? Ничего такого не бывает в мире, чего не коснулась бы стрела злоречия, пущенная языком их. Посему, употребив врачебные способы, докажем им, что доныне их оскорблявшее — весьма приятно. И как в предыдущем слове достаточно говорили мы о богатстве и бедности, о кажущемся в рассуждении их недостатке единообразия, доказывая пользу и бедности, и богатства, так теперь объясним о рабстве и господстве, что не Сам Творец и не вначале установил сие разделение в естестве нашем.

Итак, обратись к сему первоначальному нашему созданию и смотри: один муж создан из земли, а подобная ему жена созидается не подобно ему и не из земли, потому что Творец, взяв ребро мужа, из него сотворил женский пол, чтобы жена по инаковой наружности не почиталась принадлежащею к иному естеству. Посему из земли создан муж, из мужа — жена, а от обоих — весь род человеческий. Ибо Творец вначале не уделял одним рабства, а другим господства, но создал единый род всех. И Ною повелев построить ковчег и в награду за праведность устроив его спасение, в приготовленный им ковчег повелел войти ему и супруге его с сыновьями и женами их, и никто не вошел туда рабом, потому что в роде человеческом не было еще сего разделения, единственными же, в подлинном смысле, рабами были роды безсловесных, которые для сего самого Творец всяческих и ввел в жизнь сию.

Но поелику впоследствии увидел, что от безначалия происходит великий безпорядок и люди небоязненно отваживаются на всякое беззаконие, то разделил человеческий род на начальствующих и подначальных, чтобы страх, внушаемый начальниками, уменьшал множество грехов, потому что страх в состоянии обуздать стремления неразумных страстей и ослабить в душе склонность к худшему; и часто, в чем не помогал разум, в том успевал страх. Поелику род наш уклонился в худшее, обуреваемый страстями и погрязший в них ум оставил тело, чтобы, подобно не имеющей груза ладье, носиться в безпорядке, то необходимо нужными стали для нас законы, как некий якорь, который останавливает ладью, препятствует ей нестись вперед и дозволяет кормчему изникнуть из глубины и взяться за кормило. Но невозможно было бы постановить сии законы, если бы все имели равную власть и пользовались равными правами. Ибо и в городах, имевших народное правление, где народ был полновластным распорядителем дел, не все равно во всем участвовали, но одни были законохранителями, другие — законодателями, иные военачальниками, а иные — состоявшими в числе подначальных; народоправитель же имел власть над чиновниками и начальниками. И в городах, управлявшихся малоначалием, многие состояли в списке подданных, не многие же, превосходя других благоразумием и отличаясь добродетелию, получили в удел общественное служение и управление. И одни были народными смотрителями, другие — начальниками кораблей, иные же блюстителями порядка и управляли народною толпою, как им казалось лучше. Так грех ввел потребность законов, а законы возымели нужду во власти издающих законы, и не только издающих, но и тех, которые могли бы наказывать преступников.

И хотя грех ввел неустройство, однако же Правитель всяческих и в неустройство вложил порядок, и стремление греха, как бы некою уздою, остановил законами, а бразды узды сей, как браздодержцам, вручил правителям. Ими управляются и города, и веси, и воинства. Ибо кто мог бы выносить самоуправство обидчиков, если бы этого пламени их любостяжательности от стремления вперед не удерживал страх законов? Подобно рыбам поедали бы большие меньших, если бы закон не показывал изощренного меча и пылающего костра, и всего иного, что измышлено начальствующими в наказание злодеев. Ибо если, когда и законы угрожают, и начальники наказывают, есть люди, которые в расположении к ближнему свирепее всякого зверя: приводят в ужас как скорпионы, угрызают как змеи, бесятся как псы и на единоплеменных рыкают как львы на зверей иного с ними рода, то чего не сделали бы они, когда бы не было законов и наказывающих начальников? Теперь же, хотя совершаются иными беззакония, однако же отваживающиеся на оные, боясь законов, стараются их утаить и усиливаются прикрыть неправду искусством слова. И обиженный небоязненно приходит к судиям, подает жалобу в обиде, не боится могущества обидчика, не трепещет знатности богатого, но как в пристань прибегает в судилище, описывает причиненные ему обиды, просит предложить на среду законы и по ним судить умоляет судию. И судия произносит приговор, велит возвратить обиженному отнятое у него — дом или поле, или сосуд, нередко же отважившегося на обиду наказывает денежною пенею. По сему–то страху и подламывающие стены, и придорожные хищники не въявь, но скрытно производят грабеж и самым покушением утаиться провозглашают о своей боязни. Ибо иначе, взяв нож, стали бы убивать всякого встречающегося и грабить его имущество. Но из боязни многие не пускаются на злодеяния, да и отваживающиеся на худое дело подстерегают на путях менее проходимых или в городах злодействуют ночью, в помощь к разбою прияв тьму, ночь и общее безмолвие. И если двое или трое из них пойманы и наказаны по законам, то делаются достаточно полезным примером для других, которые, смотря на казнь подобных им нравами, начинают ненавидеть порок как причину позорной смерти.

Но не знаю, как, вознамерившись объяснить причину рабства, вошел я в сии рассуждения. Поэтому время уже возвратиться к тому, с чего начал. Что вначале Создатель всяческих единым соделал естество всех людей: от одного мужа и от одной жены наполнил целую вселенную человеческим родом, сему свидетель — Божественное Писание. А с Божественным Писанием свидетельствует и природа. Получившие себе в удел страны, лежащие на востоке и на западе солнечном, также южные и северные, и обитающие в странах средних имеют один вид устройства, то же число чувств, различаясь только нравами и цветом. Но нравы образуют обычаи и душевная свобода. Сие же различие можно находить и у нас самих. А инаковость цвета производит положение страны. У живущих вдали от лучей солнечных поверхность тела белее, а у населяющих восточные и западные страны к южному полюсу тело чернеет, подобно дровам, которые от долгого сближения с огнем обугливаются и принимают на себя черный цвет. Поэтому одна человеческая природа и в начальниках и в подначальных, и в подданных и в царях, и в рабах и в господах. Но и будучи единою, проповедует справедливость Создателя, и разделившись со временем на рабство и господство, но в рабах и в господах сохранив одно и то же отличительное свойство, как обвиняет грех, произведший потребность сего разделения, так и в этом самом показывает правосудие Творца, потому что тождество сущности сохранил Он до конца, а безпорядочность греха отвратил порядком верховной власти и притяжательность его подчинил правилу законоположения, как и строитель корабля по нити выравнивает доски и обсекает лишнее.

Поэтому, видя рабство, не Создателя обвиняй, но бегай греха и хулы, за что род человеческий и разделен на рабов и господ. Когда видишь, что ладья несется попутным ветром, пловцы сидят спокойно, гребцы или действуют веслами, или тянут продольный канат, или исполняют другое какое приказание, передовой высматривает подводные камни, песчаные и каменистые мели и указывает их кормчему, а кормчий над всеми начальствует и правит ладьей посредством кормила, тогда дивишься порядку, не приказываешь быть всем кормчими, не всем вверяешь полную власть на корабле и, видя, что иной остается в покое, другой исполняет приказанное, один сказывает, что видит, а другой всем вместе отдает приказы, не гневаешься и не обвиняешь в неустройстве, а напротив того, не перестаешь дивиться порядку. Но тебе не угодно, чтобы домы управлялись подобно кораблям, ты негодуешь, видя, что в доме один начальник, а другие — подчиненные. И дом, и корабль, что касается до управления, весьма между собою сходны. Хозяин дома, как кормчий какой, взявшись за кормило дома, над всеми делается набольшим. А первенствующий между служителями, которому вверено попечение о всех прочих, уподобляясь передовому на ладье, вразумляет хозяина, что, по его мнению, полезно. Из прочих же служителей одни, подобно гребцам, неся на себе порученные им частные работы, исполняют, что им приказано, а прочие, подобно пловцам, оставаясь среди них, зависят от их распоряжений и через них получают необходимое. Итак, почему же ладью, когда так она управляется, хвалишь, а над домом, в котором введено то же управление, смеешься? Думаю же, похвалишь и воинство, в котором предводительствует военачальник, малые дружины охраняются начальниками дружин, полки в устройстве выводятся полковниками, сотники же и тысячники разносят им распоряжения военачальника и войско расставляют, то в отряды, то в одну сомкнутую дружину, иногда же разводят полукругом, а в ином случае, каждое крыло растянув на большое пространство, окружают неприятелей и не дают им возможности спастися бегством, со всех сторон равно поражая стрелами и побивая всех до одного. Но всего этого не было бы, если бы войско не разделялось на начальствующих и подначальных, потому что в войске наипаче всего вреднее многоначалие, которое, рассекая его на многие части, препятствуя единомыслию и покушаясь распоряжаться им со многими целями, более вредит ему, нежели управляет им. Поэтому не странно ли тебе, который дивишься на корабле начальству одного и в воинстве хвалишь порядок, производимый приказами военачальника, порицать дом, управляемый таким же образом?

Но говоришь: тяжело быть в рабстве, в том, чтобы пользоваться необходимым, зависеть от власти господ и изнурять себя непрестанными трудами.

Если с искренним желанием узнать истину вникнешь во все тебе сказанное, то, оставив свои возражения, найдешь, что в этом, хотя много неприятного, однако же много и великой пользы. Хозяин дома стесняется многими заботами, рассуждая, как доставить потребное домашним, как внести царям установленную подать, как излишнее из прибытков продать и купить, в чем настоит нужда. Если земля неблагодарна была земледельцам, подражая в этом несколько человеческой неблагодарности Творцу, он безпокоится, перебирает в уме заимодавцев, пишет обязательства и навлекает на себя самопроизвольное рабство. И если земля принесла плоды, обременена своими порождениями, покрыта жатвами и древесные ветви заставляет наклоняться к ней от тяжести многих плодов, опять у него другого рода скорбь: перебирает в уме покупщиков на плоды и не находит, обилие плодоносия и для него самого делается не менее обременительным, как и для дерев. Заботы сии не днем только нападают на них, остеняют (т. е. жалят. — Ред.) и мучат душу, но и ночью еще неприязненнее тревожат ее, потому что душа, безмолвствуя и освободясь от внешних дел, полнее чувствует собственное свое состояние — и доброе, и худое. А у слуги, работающего телом, душа свободна и изъята от всего этого. Не сетует он о безплодии земли, не оплакивает непродажу съестных припасов, не печалится, видя заимодавца, не боится толпы сборщиков, не принужден ходить по судебным местам, не страшится вызова глашатая и судии, обращающегося с грозным взором. Мерою получает продовольствие, но свободен от заботы. Спит на полу, но никакое попечение не гонит от него сна; сладкий сон, лиясь ему на вежды, не дает чувствовать жесткого ложа. И это, дознав из естествословия, сказал премудрый: сон сладок работающему (Еккл.5:11). Одною одеждою прикрывает свое тело, но тело его крепче, нежели у господина. Ест хлеб из отрубей, не пользуясь ни малой при нем приправой, но с большею приятностию, нежели господин, принимает пищу. Тот, непрестанно угождая чреву и преступая пределы сытости, отталкивает от себя снеди и с принуждением передает их чреву, а он, измеряя вкушение потребностию и данную долю ломая бережливо, принимает пищу с вожделением и легко переваривает, прияв в содейственники труд. Но ты смотришь на рабство, а не смотришь на здоровье, видишь служение, а не усматриваешь довольство, жалуешься на труд, а не ублажаешь беззаботной жизни, охуждаешь обязанность быть в услугах, а не взираешь на приятный сон.

И здесь должно было тебе усматривать Божий Промысл, видеть равномерность Божия смотрения. Поелику греховная нужда разделила естество человеческое на владычество и рабство, то смотрение Божие с владычеством сопрягло заботы, жребием его назначило бдительность и уделило ему многие болезни, а рабству дало больше здравия, приятное наслаждение пищею, сон сладкий и продолжительный, который может успокоить тело после усталости и сделать его более крепким для трудов следующего дня. Поэтому не смотри на одни только труды, но обрати внимание и на утешения после трудов и за все восхваляй Правителя всяческих.

Да и почему ты, с такою легкостью клевещущий на все, охуждаешь труды? Какое из благ человеческих заслуживается без труда? Какое благополучие не трудами приобретает род человеческий? Трудами приобретаем блага земледелия, плоды торговли, с трудом предуготовляя, создаем города, при помощи предшествующих трудов пользуемся тем, что живем в домах, покрываем тело одеждою, имеем на ногах обувь, вкушаем всякого рода снеди. И должно ли перечислять все, удовлетворяющее человеческим потребностям и производимое трудами?

Но ты представляешься каким–то трутнем, воспитан в праздности, пожинаешь плоды чужих трудов, а сам ничего не вносишь в жизнь, кроме одного языка, которому вменилось в обязанность все осмеивать. Да и это пустословие породила в тебе праздность. Кто прилежен к трудам, тот говорит мало, а делает весьма много. Поэтому если каждое из благ заслуживается трудом, то не охуждай, друг, рабства по причине трудов.

Обрати же внимание, что многие из господ трудятся не меньше слуг, лучше же сказать, гораздо их больше, если и заботы причислишь к делам. Но ты рассмотри сам рачительных нынешнего времени, а я покажу тебе древних, потрудившихся больше слуг. Смотри, как блаженный Ной рубит дерева, очищает их топором, обтесывает под прямым углом, строит ковчег, как было повелено, от дерев негниющих четвероугольных (Быт.6:14), смыкает связи клиньями и таким образом все приводит в один состав, обмазывает горною и древесною смолою и преграждает ток водам. И великий патриарх Авраам, господин трехсот восьмидесяти домочадцев, сам трудится, прислуживает странникам, идет в стадо, ведет тельца; и супругу побуждает изготовить немедленно хлебы, и она также месит муку, печет потребники (Быт.18:6), и не допускает до служения рабынь, а сам чудный оный старец предстоит странникам, не разделяет с ними трапезы, но исполняет должность служителя. Смотри, как и Ревекка, дочь Вафуилова, внука Нахорова, в таком возрасте, когда вступают в супружество, отличаясь красотою, не хочет сидеть в тереме, но сама работает, носит воду, идет на источник за город и не только носит воду домой, но сама трудится для приходящих; и им, и верблюдам черпает и наливает воду; в целости хранит прекрасное достояние целомудрия, неприкосновенным блюдет девство и со всем усердием принимает на себя труды, ими украшается более, нежели сколько блистает красотою. И сын ее, великий Иаков, как сын такой матери, двадцать лет проводил в трудах, пас стада, боролся со зверями, терпел солнечный зной и ночью не мог в сытость вкушать сна; да и супруги его, для которых терпел сии труды, как находим в истории, пасли стада. И сыновья Иаковлевы были скотопитатели (Быт.46:34), сами работали, пасли стада и многократно несли на себе труды слуг. Да и божественный Моисей сорок лет проводил такой же образ жизни, и жена его, дочь иерея, пасла овец и, его помощию избавленная от обиды пастуxов, испрошена им в жену. Но излишнее дело длить слово и изводить на среду всех, которые, по сказанию Божественного Писания, в трудах протекли поприще жизни.