Творения

Кирский Феодорит

Глава 19. О святом Василии, епископе кесарийском и о том, что сделали против него Валент и префект Модест

Словом сказать, лишив каждую церковь ее пастыря, Валент отправился в Кесарию, в которой обитали каппадокияне. Настоятелем ее в то время был Василий Великий, светило вселенной. Царь послал к нему префекта, приказав или убедить его, чтобы он вступил в общение с Евдоксием, или сослать, если не согласится. Так как слава этого мужа еще прежде достигла до Валента, то он не хотел напасть на него вдруг, чтобы, твердо встретив нападение и отразив его, Василий не явился образцом мужества и для других, ибо древние сказания последующим арихереям служили в пользу и, как бы твердыни, ограду веры делали недоступною. Но коварство его оказалось подобным паутине паука. Прибыв в Кесарию, префект послал за Василием Великим и, приняв его с честию, стал говорить с ним ласково, убеждал его уступить обстоятельствам времени и непротивостоять столь многим церквам, ради некоторых догматических тонкостей. При этом он обещал Василию и дружбу царя, за которою последует для него много благодеяний. Но этот божественный муж сказал, что такие речи приличны детям, ибо только дети и подобные им люди обольщаются вещами сего рода, а напитанные святым учением не согласятся уступить из божественных догматов ни одной буквы и, если бы понадобилось, потерпят за них все виды смерти. Что же касается до дружбы царя, то я высоко ценю ее в соединении с благочестием, а без благочестия считаю гибелью. От этих слов префект пришел в ярость и сказал ему, что он безумствует, но божественный Василий отвечал: «Желаю всегда иметь такое безумие». Потом ему приказано было выйти и, одумавшись, завтра объявить свое намерение. К этим словам присоединена и угроза. Но тот всехвальный муж, говорят, сказал: «Я и завтра останусь тем же, да и ты не изменяй своего намерения и исполни угрозы». После такого разговора префект, встретив на дороге царя, передал ему слова Василия, рассказал о доблести этого мужа и объявил о мужестве и

бесстрашии души его. В то время царь смолчал и въехал в город, но когда увидел, что Бoг ниспослал на дом его различные несчастия — потому что и сын [ ^[271]] его заболел и находился при дверях гроба, и жена подверглась различным недугам — тогда понял причину сих бедствий, и того божественного человека, которому угрожал казнию стал просить о посещении своего дома. Исполнителями этого царского повеления были военачальники. Пришедши в царские чертоги и видя, что сын царя находится при смерти, Василий Великий обещал возвратить его к жизни, если он сподобится всесвятого крещения от православных, и, сказавши это, удалился. Но царь, подобно безумному Ироду, вспомнив свои клятвы, приказал крестить дитя находившимся при нем сообщникам ариан, и сын его тотчас после того скончался. Раскаявшись и сообразив, он вошел в божественный храм, слушал поучение Василия Великого и принес к алтарю обычные дары. Потом Василий, позвав его за священную завесу, где стоял сам, много говорил ему о божественных догматах и царь слушал слова его. При этом присутствовал некто по имени Демосфен, царский стольник [ ^[272]], и укорил вселенского учителя, будто он допустил варваризм. Тут божественный Василий, улыбнувшись, сказал: «Видно и Демосфен неграмотен». Когда же тот рассердился и начал угрожать ему, тогда великий Василий сказал: «Твое дело заботиться о при правах к похлебкам, а не слушать рассуждения о божественных догматах, потому что твои уши заграждены для этого». Таков–то был ответ ему. Между тем царь был так восхищен этим мужем, что бедным, которые находились под его попечением, были расслаблены все телом и требовали особенной заботливости, подарил прекрасные принадлежавшие ему в Кесарии земли. Таким–то образом Василий Великий избежал первого нападения со стороны Валента. Во второй свой приезд в Кесарию царь, забыв прежнее, потому что льстецы овладели его умом, стал снова убеждать Василия перейти к противникам и, не могши убедить его, приказал написать указ о его ссылке: но когда хотел он скрепить это определение подписом своей руки, то не мог начертать ни одной буквы, потому что трость сломилась. То же произошло с другою, и третьею, а он все–таки хотел утвердить нечестивый свой указ, пока наконец не начала трястись и дрожать его рука. Тут ужас объял его душу, и он обеими руками разорвал бумагу. Промыслитель всяческих показал этим, что и другие страдали только по Его попущению и что Василия он поставил выше устрояемых ему козней, желая в окружавших его опасностях явить свою силу и, с другой стороны, прославить мужество людей доблестных. Таким образом Валент, возобновив нападение, еще раз обманулся в своей надежде.

Глава 20. О смерти святого Афанасия и рукоположении Петра

Когда победоносный Афанасий после многих битв и стольких же венцов освободился от трудов и преставился [ ^[273]] в другую жизнь, где нет скорбей, настоятельство в Александрии получил отличный муж Петр. Сначала избрала его та блаженная глава — и с ее выбором согласились все, как лица духовного сословия, так и высшие чины; народ же при этом выразил свое удовольствие радостными восклицаниями. Петр принимал участие во всех трудах Афанасия, оставался при нем, был ли тот дома, или в чужой стране, и вместе с ним терпел различные опасности. Потому–то и соседние архиереи, и те, которые проводили жизнь в местах подвижничества, оставив их, сошлись в Александрию и требовали, чтобы Петр наследовал престол Афанасия.

Глава 21. Об изгнании Петра и о возведении на его место арианина Люция

Как скоро на архиерейскую кафедру посадили Петра, начальник области, собрав толпу эллинов и иудеев, окружил стены церкви [ ^[274]] и стал убеждать его выйти оттуда. В противном случае грозился выгнать его насильно. Так поступал он, желая, с одной стороны, делать угодное царю, с другой — подвергать бедствиям христиан с противным образом мыслей, собственно же говоря, увлекался нечестивою яростию, потому что предан был идолослужению и смятение церкви считал для себя величайшим торжеством. Увидев эту неожиданную войну, дивный Петр вышел тайно и, сев на корабль, отплыл в Рим. Потом через несколько дней прибыл в Антиохию Евзой в сопровождении Люция, и этому Люцию, которого нечестие и беззаконие испытал уже и Самосат, отдал церкви. Народ, напитанный учением Афанасия, видя теперь совсем иную пищу, отстал от церковных собраний, но Люций, пользуясь военною стражею из идолопоклонников, одних сек, других заключал, иных принудил бежать, а у некоторых, подражая варварам, опустошал дома. Все это дивный Петр гораздо лучше описал в своем послании. Я расскажу еще только об одном злодействе Люция, а потом внесу в свою историю самое послание Петра. В Египте некоторые мужи, поревновав житию ангельскому, ушли от городского шума и, предпочетши жизнь в пустыне, песчанную и безплодную пустыню сделали плодоносною, положили законом приносить самый прекрасный и приятный Богу плод — добродетель. Много сияло вождей этого жития, но превосходнейшим руководителем в исполнении подвижнических уставов был тот многохвальный Антоний, сделавший пустыню местом подвигов добродетели для подвижников. Его–то учеников (сам он величайшими и прекраснейшими стяжаниями достиг уже безветренной пристани) стал гнать этот бедный и крайне жалкий человек. Выведши из пещерного убежища настоятелей сих божественных сонмов: славного Макария, и другого, ему соименного, также Исидора и иных, он сослал их на один остров, населенный людьми нечестивыми и невидывавший в своих пределах ни одного учителя благочестия. Когда судно подплывало к острову, чтимый тамошними жителями демон, оставив идола, который долго служил ему жилищем, вселился в дочь жреца и беснующуюся привел к берегу, к которому гребцы направляли судно. Пользуясь языком девицы как орудием, он начал произносить с воплем то же, что произносила в Филиппах имевшая прорицательного духа служанка (Деян.16,16). Все мужчины и женщины слышали, как тот демон говорил следующее: «Уж это могущество ваше, служители Христовы! Отовсюду изгоняли вы нас, — из городов и сел, с гор и холмов, и даже из необитаемой никем пустыни. Живя на этом островке, мы надеялись избежать ваших стрел, но обманулись в надежде. Гонители сослали вас сюда не для того, чтобы причинить вам скорбь, а для того, чтобы вашею силою изгнать отсюда нас. Мы уходим и с того островка, потому что изгоняемся лучами вашей добродетели». Сказав это и другое тому подобное, они повергли девицу на землю, а сами совершенно исчезли. Между тем, божественный сонм подвижников, помолившись, воздвиг девицу и отдал ее отцу смыслящею и здравою. Очевидцы этого чуда, упав к ногам тех святых, умоляли их дать им средства к спасению, разрушили идольское капище и, озарившись лучами учения, сподобились благодати всесвятого крещения. Как скоро весть об этом распространилась в городе, все собрались и порицали Люция, говоря, что им угрожает гнев Божий, если тот божественный сонм святых не будет возвращен. Посему, боясь возбудить в городе волнение, Люций позволил тем Богоугодным мужам возвратиться в пещеры. И этого уже достаточно, чтобы показать его непотребство и нечестие, но послание дивного Петра еще яснее показывает беззакония, на которые он отваживался. Желая избежать растянутости, я внесу в свое сочинение только середину того послания.

Глава 23. О военачальнице сарацинской Мавии [ ^[275] ] и о рукоположении монаха Моисея

В то время [ ^[276]] пределы Римской империи опустошаемы были племенами измаильтян. Ими предводительствовала Мавия, которая, несмотря на ее пол, имела дух мужчины. После многих битв она заключила с римлянами мир и, озаренная светом богопознания, просила рукоположить своему народу в архиерея некоего Моисея, жившего на границе между Египтом и Палестиной. Получив эту просьбу, Валент повелел сего божественного мужа препроводить в Александрию и там преподать ему благодать архиерейства, потому что Александрия была ближайшим к тому месту городом. Но когда он прибыл туда и увидел, что возложить на него руку старается Люций, то сказал: не бывать тому, чтобы ты возложил на меня руку, ибо по твоему призыванию не снидет на меня Дух. А Люций спросил; «на чем основывается выражаемая сими словами твоя догадка?» «Не догадка это, — отвечал он, — а ясное знание, ибо ты вооружаешься на апостольские догматы и говоришь вопреки им: богохульным же твоим словам соответствуют и беззаконные твои дела. Какой нечестивец, судя по тебе, не смеялся над церковными причтами? Какой достохвальный муж тобою не изгнан? Какой варварской свирепости не скрывают ежедневные твои дерзости? " И это говорил он Люцию безбоязненно. А сей слушал его слухом убийцы и жаждал его смерти, только боялся, как бы снова не возжечь прекратившейся войны, потому повелел препроводить его к другим епископам, которых он требовал. С этой дивной верой, получив благодать архийерейства, Моисей прибыл к тем, которые просили его, и апостольским учением, равно как чудодействиями провел их к истине. Так вот какие дерзости совершал Люций в Александрии, и вот что устроил тогда промысел божий! [ ^[277]]

Глава 24. О дерзких поступках (ариан) в Константинополе

В Константинополе же последователи Ария, наполнив корабль благочестивыми пресвитерами, пустили его в море без балласта. Потом, посадив некоторых своих единомышленников на другое судно, приказали им поджечь корабль, на котором были пресвитеры. Когда это было сделано, плаватели, борясь с огнем и морем, наконец погрузились

в глубину и приняли мученический венец. Между тем Валент, очень долго живя в Антиохии, всем — и эллинам, и иудеям, и другим, которые, нося имя христиан, проповедывали противное евангельскому учению, внушил дух религиозной безопасности. Находившиеся в заблуждении начали (явно) совершать языческие обряды, и он снова позволил процветать той лжи, которая после Юлиана была истреблена Иовианом. Таинства Зевса и Диониса и оргии Деметры отправлялись не в тайниках, как бывало в царствования благочестивые; напротив, (язычники) с неистовством бегали по городской площади. Царь враждовал только против чтителей апостольского учения. Сперва он изгнал их из храмов, тогда как всехвальный Иовиан отдал им и вновь построенную церковь; потом, когда они начали сходиться у подошвы горы, чтобы там славословить Господа песнопениями и питаться словами Божественного Писания, перенося неблагоприятные перемены погоды — то дождь, то снег, то стужу, а иногда сильнейший зной — он не позволил им наслаждаться и этой, с таким трудом приобретаемой пользой, но послал воинов и разогнал их.

Глава 25. О том, как в Антиохии собрали церковь православных Флавиан и Диодор

Но напор волн, будто перед некими оплотами, сокрушался перед Флавианом и Диодором. Тогда как пастырь их Мелетий принужден был жить вдали от них, они сами стали заботиться о пастве и волкам противопоставляли свое мужество и мудрость, а об овцах имели приличную заботливость. Посему, когда отогнали их от подошвы горы, они начали пасти овец на берегах соседней реки, ибо не хотели, подобно вавилонским пленникам, повесить свои арфы [ ^[278]], но Творца и Благодетеля воспевали на всяком месте владычества Его [ ^[279]]. Что ж? Враг не потерпел, чтобы и здесь сходился собор благочестивых пастырей, исповедовавших во Христе Владыку. Посему, чета этих дивных вождей начала собирать святых своих овец на военном поле и там указывала им духовное пастбище. Мудрый и мужественный Диодор, подобно прозрачной и великой реке, доставлял своему стаду питье и потоплял богохульство противников. Ни во что ставил он знатность своего рода и охотно переносил все труды за веру. Равным образом и превосходный муж Флавиан был рожден от благородных родителей, но благородством почитал одно благочестие. Подобно какому–нибудь начальнику гимназии, он помазывал на битву и великого Диодора, будто пятинаградного подвижника, ибо в то время сам не проповедывал в церковных собраниях, а только делавших это обогащал наставлениями и мыслями священного Писания — и они то уж бросали стрелы против Ариева богохульства, которые Флавиан доставлял им из своего ума, будто из какого колчана. Препираясь с еретиками как в частных домах, так и в общественных собраниях, он легко разрывал их сети и доказывал, что их возрождения — паутина. С ними вместе подвизался и тот Афраат, которого жизнь мы описали в «Истории Боголюбцев» [ ^[280]]. Предпочетши своему безмолвию спасение овец, он оставил хижину подвижника и принял на себя труды пастыря. Какое собрано им богатство добродетели, говорить здесь считаю излишним, потому что писал об этом в другом сочинении. Теперь я расскажу только об одном его поступке, которого описание весьма уместно в этой истории.

Глава 26. О святом Афраате монахе

С северной стороны царских чертогов (в Антиохии) протекает река Оронт, а с южной надстроен над городской стеной огромный двухъярусный портик с высокими на обеих сторонах башнями. Между царскими же чертогами и рекой проложена большая дорога, на которую вступают все идущие из города через ворота и направляющиеся в загородные поля. По этой–то дороге шел божественный Афраат на военное поле — с намерением исполнить дело надлежащей заботливости о святых овцах. В это время царь с высоты царского портика заметил его и увидел, что он был одет в кожаное платье и, несмотря на свою старость, шел поспешно. Тут кто–то сказал, что это Афраат, которого влиянию подчиняется множество граждан, и царь спросил проходившего: «Скажи, куда ты идешь?», а тот весьма мудро и кстати отвечал ему: «Иду молиться за твое царствование». «Но тебе следовало бы, — сказал царь, — оставаться дома и, по монашескому закону, молиться в уединении». На что тот божественный муж отвечал: «Ты, царь, весьма хорошо говоришь: так нужно было бы мне поступить; так я и поступал доныне, пока овцы Спасителя пользовались миром. Но когда они подверглись великому смятению и когда им угрожает важная опасность быть увлеченными от зверей, тогда является необходимость употребить все средства к спасению стада. Скажи мне, царь, — продолжал он, — если б я был девицей и сидел в своем тереме, но, заботясь о доме, вдруг увидел бы, что показалось пламя и отеческий дом загорелся, — скажи мне, что тогда надлежало бы мне делать? Сидеть ли в комнате, не обращая внимания на то, что горит дом, и ждать, пока пламя ринется и на меня? Или оставить свой терем, бегать вверх и вниз, носить воду и заливать огонь? Очевидно, это последнее, скажешь ты, ибо так свойственно поступать догадливой и благоразумной девице. То же самое, царь, делаю теперь и я. Ты бросил пламя в отеческий наш дом, и мы всюду бегаем, стараясь погасить его». Так говорил Афраат, и царь пошел молча. Но один из царских постельничих, при том дерзко угрожавший божественному мужу, вот что потерпел. Так как ему вверено было попечение о царской бане, то немедленно после этих слов он ушел, чтобы приготовить ее для царя, но, пришедши в баню, как будто помешался, бросился в кипящую, нестерпимо горячую воду и умер. Между тем царь сидел и ждал, когда ему доложат, что можно идти, и наконец, по прошествии значительного времени, должен был послать других, чтобы уведомили его о причине замедления. Пришедши в баню, посланные все осмотрели и, наконец, нашли его уже мертвым и в чрезвычайно горячей воде разложившимся. Когда это дошло до слуха царя, то все поняли силу молитвы Афраатовой, хотя и не отступили от нечестивых догматов, но, подобно Фараону, ожесточили свое сердце. Узнав и об этом чудодействии святого, Валент продолжал неистовствовать против благочестия.

Глава 27. О святом Юлиане и Антонии Великом

В сие же время и тот всехвальный Юлиан [ ^[281]], о котором я уже прежде упоминал, принужден был оставить пустыню и прийти в Антиохию. Когда люди, воспитанные во лжи и весьма искусные в сплетении клевет — разумею ариевых единомышленников — стали утверждать, что тот великий муж принадлежит к их обществу, то светильники истины, Флавиан, Диодор и Афраат послали к упомянутому восхваленному мужу другого подвижника добродетели, разумного Акакия [ ^[282]], который после с величайшею мудростью управлял берийскою церковью, и умоляли его сжалиться над бесчисленным множеством народа, обличить ложь противников, и вместе с тем утвердить проведение истины. Сколько раз (по этому случаю) он приходил и опять уходил, и сколько совершил чудес в самом великом городе, все сие описано нами в «Истории Боголюбцев», где легко могут прочитать желающие знать об этом подробнее. А что он в наше собрание привлек все население города, в том, думаю, не сомневается никто, исследовающий человеческую природу, потому что вообще дивное привлекает к себе всех. О великих же его чудодействиях свидетельствуют самые враги истины. То же делал в Александрии, еще задолго прежде, во времена Констанция, Антоний Великий [ ^[283]]. Оставив пустыню, он обошел весь тот город и внушал всем, что Афанасий есть проповедник апостольского учения, а последователи Ария суть противники истины. Так–то знали те божественные мужи, что в какое время прилично делать, когда нужно предаваться уединению, а когда пустыням предпочитать города.

Глава 28. Какие другие монахи просияли в то же время

В то же время были и другие, сиявшие лучами монашеского любомудрия. В пустыне халкидской подвизались Авит, Маркиан, Авраамий, и с ними бесчисленное множество других, и все они в страстном теле старались вести жизнь бесстрастную [ ^[284]]. В пределах Апамеи стояли на высоте любомудрия Агапит, Симеон, Павел и другие [ ^[285]]. На пределах Зевгмы славились Публий и Павел, а близ Киресты [ ^[286]] — всехвальный Акепсима, живший в тесной кельи в продолжении шестидесяти лет, никем не видимый и не слышимый. Дивный же Зевгматий, и быв лишен зрения, везде ходил и укреплял овец, сражаясь с волками, за что они сожгли подвижническую его хижину. Впрочем Траян, истинный христианин–военачальник, построил ему новую и оказывал другие благодеяния. В пределах Антиохии пустынножительствовали Мариан, Евсевий, Аммиан, Палладий, Симеон, Авраамий и, кроме этих, другие, сохранившие в себе образ Божий нерастленным. Мы уже описали жития и этих и тех. Подобными же цветами украшалась и гора, принадлежащая великому городу (Антиохия). На ней сияли — Петр галатийский и соименный ему египетский, также Роман, Север, Зинон, Моисей, Малх и весьма многие другие, неизвестные для многих, но знаемые Богом [ ^[287]].

Глава 29. О Дидиме александрийском и Ефреме сирском

В то же время блистали: в Эдессе дивный Ефрем, а в Александрии Дидим [ ^[288]] — оба излагавшие догматы против врагов истины. Последний рассеивал лучи благодати Святого Духа, пользуясь языком сирским. Хотя он вовсе не учился по–гречески, однако ж, тем не менее, обличал хитросплетенные заблуждения греков и обнажал слабость всех еретических злоухищрений. Так как Армоний [ ^[289]], сын Вардесана, еще задолго сочинил некоторые песни и через соединение нечестия с приятным их напевом, доставляя удовольствие слушателям, вел их к погибели, то Ефрем, заимствовав от них гармонию напева, присоединил к нему свое благочестие и тем доставлял слушателям сколько приятное, столько же и полезное врачевство. От этих песней даже и в нынешнее время праздники в честь мучеников делаются более торжественными. А Дидим, еще в детстве лишившийся чувства зрения, тем не менее знал поэзию и риторику, арифметику, геометрию и астрономию, силлогистику Аристотеля и красноречие Платона — и все эти науки изучал одним слухом, не как источники истины, а как оружие, которым истина может пользоваться против лжи. Он изучил также и Божественное писание, изучил не просто слова, но и смысл его. Так эти–то мужи сияли тогда в местах подвига и в убежищах добродетели.