Твой час настал!
Шрифт:
— И с тем бродягой повенчаная...
— Тебе ли не знать, атаман, что с бродягой она не венчана и супругом к себе в постель не потащена.
— Не великую ты мне тайну открыл. Стоило ли выходить на мороз?
— Тебе поспешить бы, атаман, поднять тот мешок, дабы не опередил бы тебя пан Сапега. Ян Сапега уже нацеливался сей мешок поднять, да своих пока опасается. На смех поднимут, король прогневается. Почему бы тебе, атаман, вождь казацкий, не стать супругом вдовой царицы, да еще и венчаной на царство.
— То твоя правда, что мешок валяется на дороге. Не напрасно говорят, что ты князь всякому лукавому
— И навоз сладостью покажется, если вспомнить, как ляхи казачьих атаманов в медных котлах живьем варили.
— То было... Из той песни, слова не выбросишь.
Шаховской приговаривал.
— Погляди на себя, атаман! Поди, каков молодец! Статный, голубоглазый, плечи богатырские. Не тебе ли полонить царицу Московскую?
— Что же ты, князь, за других стараешься? Подыми сам мешок с золотом, что на дороге валяется.
— Подобрал бы, если бы за мной стояли казацкие таборы.
— Сватом набиваешься?
— В хорошем деле, почему бы и сватом не быть? Не медлил бы, потому как царству наследник надобен.
— А тебе на чужом пиру похмелье ?
— Чай, не обнесешь чарой!
— Не обнесу! Я не Шуйский.
Шаховской сел на коня и ускакал «заводить дело».
Заруцкий вернулся к атаманам, и едва переступив порог, молвил:
— Если уж , братцы, к нам Шаховской прискакал, время нам о себе крепко подумать. С ляхами нам не по пути, для них мы навечно быдлом останемся. С цариком еще возможно поиграть, да ить и с ним далеко не уйдем, а нам думать куда прибиться.
Казакам думу думать, то ж думу думать приспело и Марине. Жизнь в тушинском лагере научила ее вникать в настроение поляков и русских. Как бы она не очаровывалась своим саном царицы, а не могла не видеть, что она царица без царства. В смуте, что началась в тушинском лагере, она воочию увидела., что нет у нее среди поляков ни сторонников, ни защитников, а еще того меняя у русских тушинцев, они откровенно тянули более к Богданке, чем к ней. И осталась у нее одна опора, одна надежда, порезираемый ею жидовин. Ныне же и Богданка терял, что имел. Рухнула ее вера в польскую честь. Оставалось найти виновника ее бед. Мысли ее обратились к польскому королю. Не в сражении рушился на глазах тушинский лагерь. Скопин еще не дошел, раскол внесли королевские комиссары. В досаде и в обиде, Марина села писать королю письмо, полагая, что он может одуматься и защитить ее право на московский престол.
Легко ложились строчки на бумагу: «Если кем-либо на свете играла судьба, то, конечно, мною. Из шляхетского звания она вознесла меня на высоту московского престола для того, чтобы бросить в ужасное заключение. Только лишь проглянула обманчивая свобода, как судьба ввергнула меня в неволю, повидимому, в лучшую, но на самом деле еще более злополучнейшую, так, что я не могу жить сообразно моему сану. Все отняла у меня судьба ; осталась только справедливость и право на московский престол, обеспеченное коронацией и укрепленное двойною присягою всех сословий Московского государства. Я имею надежду, что Бог — мститель неправдам, охранитель невинности не дозволит моему врагу Шуйскому пользоваться плодами измены и злодеяний. Ваша милость должны помнить, что кого Бог раз осиял блеском царственного величия, тот не потеряет этого блеска никогда, так как солнце
Подписала четкими, большими буквами «ЦАРИЦА МОСКОВСКАЯ».
В глубине души сохранялась надежда, что король внемлет ее словам и признает ее права царицы Московской. Но разум с холодной строгостью убеждал, что король, с того часа, как взял в осаду Смоленск, самый жестокий ее враг, а с ним встанет против нее и польское рыцарство.
Так оно и сошлось. Будто бы угадав ее мысли, к ней явился князь Шаховской. Беспрепятственно прошел сквозь охранение, сразу приступил к делу.
— Шуйского племянник Михайло Скопин завтра будет в Москве. Тушинский стан от одного дуновения его войска рассыпется. Не хочет же, государыня, быть плененной самозванным царем и убийцы ее супруга?
Марина ответила, сама не веря своим словам:
— Неужели польское рыцарство столь беспомощно, что не устоит против лапотников?
— Не устоит! А казаки не станут оборонять поляков, им о себе подумать бы.
— Ну и что надумали?
— За царицу Московскую надумали постоять! Атаман Заруцкий дает тебе охранение, чтоб ты уходила бы из Тушино, хотя бы в Калугу, а там будут видно.
— Меня стерегут.
— То наша забота, увести тебя из под стражи. Одна просьба: переоденься в казачью одежду. Изобрази из себя казачёнка и будь готова.
— Я готова!
И опять в своих хлопотах Шаховской явился к Заруцкому и объявил:
— Невеста просватана, дело за женихом. Марина согласна, чтобы казаки вывезли ее из Тушино.
— Поворотлив ты, князь!
— Нынче промедлим, завтра будет поздно.
— Для скорости я сам Марину спрошу! А ты, князь, до поры отойди в сторонку.
Марина не ожидала, что так скоро явится посланец от казаков, и уж никак не ожидала атамана. Марина вдруг увидела в полной тьме просвет. Заруцкий поклонился ей, как царице, и спросил согласна ли она встать под защиту казаков.
— Помнишь ли атаман, — ответила она, — как на пиру с панами я подняла бокал за твое здравие?
— Как не помнить? Паны-панами, а царствовать тебе над русскими людьми.
— Я выбор свой сделала, а русские люди? А казаки как?
— От Шуйского нам не ждать добра, и король нам не друг, и тебе он недруг. А супруг твой под именем Дмитрия не складен.
Супруга моего убили, я вдова, а того, кого вы же называли Дмитрием, я вам не навязывала, вы мне навязали.
— Не так мы об этом думали. Думали, что ты искала у него поддержки, иначе мы давно повернули бы все по другому.
— Куда же повернули бы?
— За царицу мы встали бы венчаную на царство, а не за жидовина, которого нам подсунули поляки.
— Вы не поняли меня, а я не поняла вас. Мне все в один голос говорили, что русские люди пойдут только за именем Дмитрия.
— И другие имена были. И Петрушка, и Сидорка, и Илейка. Поляки пристали к жидовину. Что им помешало встать за твое законное право?
— Кто? Король!
— Королю не царствовать на Руси. Скорее царица венчаная на царство получит польскую корону к царскому венцу, чем король усядется в Москве на царство. Утонет король в русском болоте, только пузыри пойдут, но крови русской успеет напиться. Русским людям король без надобности, как и Шуйский. И царик тушинский не потребен.