Твой персонаж
Шрифт:
Пусть он и зажмурил глаза, но так и не сдвинулся с места. Нет. Уже тогда он не мог позволить себе дать слабину, ведь… Читатель.
Читатель смотрит.
…
Вообще-то он не жалел о том случае. Даже повторял периодически и быстро научился давать сдачи. От девчонки быстро отстали. Она и сама прекратила нарываться лишний раз и зачастила в крыло вонючей параллелки: чуть ли не каждый день приносила Чару яблоки, половинки от шоколадных плиток и новенькие комиксы про креветку-супергероя. Родителей всё чаще вызывали в школу, потому что по её уставу драки считались плохим поведением, требующим со стороны взрослых определённого вмешательства.
Из-за этого вмешательства однажды чуть было не накрылась их летняя поездка к морю, о которой Чар грезил весь учебный год. Но, к счастью, родители его быстро отошли – решили, что ничего не поделаешь, раз автор наградил их таким непоседой и упрямцем; и ему только на пользу пойдёт морской воздух. К тому же, должен ведь ребёнок где-то получать сюжетный опыт и новые эмоции, необходимые для развития любого действующего лица.
Это была удивительная поездка. Сначала – ещё в поезде, под стук колёс и ложечек в высоких стаканах на металлических подставках-пеньках – отец сказал Чару, что автор у них всех один, а читатели – разные. И даже прибавил, большим и указательным пальцами огладив усы: «Это непросто объяснить, но, так получается, что, по большому счету, у каждого человека – свой читатель». Чар тогда удивился. Затем обрадовался. А потом стал думать. А какой у него «свой читатель»? Если бы они учились в одной школе, то стал бы читатель его другом или получил бы от него по зубам? А любит ли читатель яблоки или шоколад? Кто бы ему больше понравился: отважный супер-креветка или его напарник Акул? И вообще, гордится ли им читатель, когда Чар дерется, не жалея сил, или смотрит тем же взглядом, что директор, набирая номер телефона родителей?
Правда, все эти мысли разом испарились из его головы. Потому что Чар повернул её к окну и увидел море.
Он ждал не дождался момента, когда сможет его потрогать – руками, ногами, всем телом разом. Но оказавшись наконец у самой морской кромки, провалившись по щиколотку в сырой коричневый песок, на долгое мгновение замер. Море захватило его, даже не касаясь кожи ни капелькой, ни единым брызгом. Перед ним было бескрайнее, блестящее, шумящее, но все равно отчего-то невероятно тихое густо-синее пространство. Как расплавленный космос со звездами. И все там, внутри, как в космосе: невесомость есть, кислорода нету.
И, стоя на границе этого невероятного водно-небесного измерения, Чар Актэр глубоко дышал, часто моргая от близкого сияния и, наверное, соли в воздухе. Развёл в стороны руки, но даже в таком положении оставался по сравнению с морем маленьким человечком, крошкой от самой малюсенькой звезды, блёклой песчинкой. Чар стоял перед морем и думал, ладно. Ладно он, но всё это… неужели всё это тоже кто-то придумал?
А в следующую секунду море – обманчиво прозрачное вблизи – коснулось его ног. Не вздрогнув, Чар взглянул вниз и пошевелил мокрыми, омытыми осторожной волной, пальцами. Они блестели. Не так сильно, как море, но тоже блестели. Море как будто его принимало. И Чар забежал в него по пояс, ухнулся с головой, и вынырнул уже весь блестящий – частью огромного моря, частью бескрайнего космоса.
В этот момент он был очень счастливый. И чуть позже, оправившись от солоноватого забытья, оглянулся на берег и сделал пару шагов по мягкому дну, размахивая руками:
– Мам! Пап! Сюда! Здесь так…
– Ты плескайся, сынок. Далеко не уплывай, сейчас папа к тебе зайдёт. Я… Я пока… – мама на ветреном берегу обхватила себя за локти. – Воздержусь. Какое-то море сегодня недружелюбное.
– Недружелюбное? – моргнул Чар и погладил море ладонью, точно живое существо. – Ну что ты! Оно такое нежное…
Оно и правда к нему почти что ластилось.
– Это потому что ты его таким видишь, – сказал отец, заходя в воду и ёжась от холода, хотя Чару было тепло-тепло. – Ты видишь море вот таким, а мама видит его иначе.
– Как же так? – с досадой спросил Чар, ведь его море было таким замечательным.
– Это мир. Мы видим его таким, каким видит его наш читатель.
Глава семейства Актэр плюхнулся на живот и поплыл, пару раз смешно прорычав «хор-р-рошо». Потом продолжил:
– Вам, наверное, еще рано такое в школе проходить, но я расскажу, если интересно. Не во вред все равно.
Чар подплыл поближе, ему было очень интересно.
– Наш мир, он ведь должен на чём-то строиться. Если человеку, – тут отец осёкся и сдул с усов блестящие капли. – Не кому-то из нас, а настоящему человеку – из тех, кто на нас смотрит – сказать «море», в голове у него, да и у любого, сначала всплывёт единый образ, основанный на базовых знаниях. А потом подключатся ассоциации, чувства, возможно, воспоминания… И вот этот набор уже у каждого свой. И, так как у каждого из нас свой читатель – и моря получаются разные. Автор только общую картину создаёт, а красками её наполняет читательская фантазия.
– Значит, автор не создавал море? – спросил Чар, активно, даже как-то лихорадочно гребя руками и ногами.
– Вот это конкретно – конечно, создавал. Но не один, понимаешь? Автор и читатель создали это море вместе.
– Для меня?! – чуть не задохнулся Чар.
И отец, подобрав его под живот, развернул к берегу.
– Ближе к суше давай: дыхалка у тебя слабая.
– А вот песок? Или тебя? Или… самих себя мы тоже видим по-разному?!
Отец кивнул, нырнув подбородком в воду.
– И раз у нас разные читатели, вы с мамой видите меня не так, как я себя в зеркале?!
– В этом нет никакой беды, – спокойно сказал отец и встал пятками на дно. – Если перед нами поставить в ряд сотню мальчишек, мы оба безошибочно укажем на тебя пальцем и скажем, что наш сын – вот. Какая разница, какой ты для нас на вид, если мы сходимся во взгляде, что мы семья и любим тебя?
Чар на миг ушёл плечами под воду – тоже встал на дно и отдышался.
– Глянь на меня, – задорно сказал отец. – Мои усы!
– А что с ними? – не понял Чар; это были усы, которые он видел чуть ли не каждый день, только мокрые.
– Их форма. Твой читатель их видит по-одному, мой по-другому; но разве от этого ты не узнаешь меня в толпе? Или маму?
– У мамы нет усов, – сказал Чар теперь отчего-то не очень уверенно.
А отец его расхохотался. И мизинцем выкручивая из ушной раковины воду, наклонил голову: