Твой враг во тьме
Шрифт:
Тело немного обсохло, и Дмитрий развязал багаж, оделся. Повесил на плечо сумку, взял ружье и пошел осматривать свою стартовую площадку.
Похоже было, здесь предполагали строить бассейн. На высоте второго этажа, очевидно, собирались устроить нечто вроде галереи, и вот тут Дмитрий и обнаружил не очень маленькую железную дверь в стене. За стеной темнело основное здание, но сколько он ни прижимался ухом к двери, не мог уловить ни единого звука. Скорее всего там какой-нибудь коридор или служебные помещения, в которых в такую пору никого нет: уже за полночь, вряд ли наткнешься на кого-то, разве что у человека бессонница. Ну что ж, значит, этому человеку сильно не повезет в жизни…
Дмитрий опять задействовал гениальный резак и буквально через минуту осторожно прислонил к стене срезанную с петель железную дверь. За ней обнаружилась еще одна, и тоже железная. Ее постигла та же участь, и наконец перед Дмитрием открылся коридор, слабо подсвеченный ночниками.
По полу тянулась дорожка, которая приглушала шаги. Пройдя несколько шагов, Дмитрий вернулся и осторожно поставил на место срезанную дверь, замаскировав таким образом проем. Вовсе ни к чему, чтобы его присутствие сразу бросилось в глаза первому же полуночнику!
И тотчас он увидел этого полуночника. Дверь, мимо которой он проходил, начала открываться. Это произошло настолько неожиданно, что Дмитрий всего-то и успел отпрянуть и прижаться к стене. Однако появившийся оттуда человек был, очевидно, вполне уверен в своей безопасности. Не оглянувшись, он торопливо пошел по коридору и скрылся за узкой дверью на противоположной стороне. Дмитрий успел увидеть, что человек этот – среднего роста, плотный, довольно крепкий, с седеющей, коротко стриженной головой.
Можно последовать за ним и взять «языка». Наверное, это было бы самое разумное, однако Дмитрия как магнитом тянуло заглянуть в комнату, откуда только что вышел незнакомец. Он сам не мог понять, что столь властно движет им, когда осторожно приоткрыл дверь и заглянул в слабо освещенный кабинет. Это, конечно, был рабочий кабинет: книжные полки, огромный стол, компьютер, стеллаж с дисками, вся мебель неудобная и безликая – одно слово, офисная. В дальнем конце распахнута дверь. Дмитрий опять высунулся в коридор – пусто. И решил рискнуть: в два шага проскочил кабинет и осторожно заглянул в ярко освещенную комнату.
И замер в дверях, забыв обо всем, забыв, что там могут оказаться другие люди, охранники, в конце концов, что он обнаруживает себя, подставляет под выстрел.
Он видел сейчас только Лёлю – Лёлю, которая лежала на столе, застеленном белой простыней, и лицо ее по цвету почти не отличалось от этой простыни. Она была одета в какую-то коротенькую рубашонку, а из вены на руке тянулась резиновая трубочка, подсоединенная к колбе. И яркий, кровавый цвет жидкости, наполнявшей колбу, был единственным живым пятном в этой мертвенно-белой комнате.
Лёля. Июль, 1999
– Ой, мамочка… – шепнула Лёля, с ужасом уставившись на экран. Эти последние слова слишком много говорили ей, чтобы можно было не обратить на них внимания.
«Хозяин приезжает 20-го. Успокоить невесту…» Да ведь это дневник доктора!
Так вот почему погиб Асан… А Лёля-то ломала голову, почему доктор решился на убийство «главного пса», почему рисковал вызвать неудовольствие, а то и гнев Хозяина! Он каким-то образом узнал, что Асан добрался до этого дневничка. Каким? Этого, конечно, никогда не узнать, можно только предполагать. Например, здесь не обошлось без Любочки. По словам бабы Дуни, она ведь была подружкой Асана. Она работала в усадьбе, случайно наткнулась на записи – например, на дискете или на сидироме, где доктор хранил копии. А может, это был и оригинал. Догадываясь или зная наверняка о скрытой вражде своего любовника и доктора, принесла добычу Асану. Что вообще тот понял в нагромождении медицинских терминов – неизвестно, но главное, с точки зрения Лёли, понял совершенно точно. И пришел ее защитить. Не из жалости – а просто как вещь, добытую им, Асаном, для Хозяина. И заплатил за это жизнью. Доктор понял, что Асан подобрался к его тайне…
Кстати, а Любочка? Асан подозревал, почему она погибла! Значит, доктор смекнул, кто за ним шпионил, и наказал бедолажку. О нет, его вовсе не тянуло поглазеть на труп, как со злой иронией думала Лёля. Он пришел на похороны потому, что надеялся что-то найти в доме Любочки! Например, этот ноутбук. Скажем, у него были основания опасаться, что Асан скопировал дневник – что и произошло на самом деле, – и оставил ноутбук у Любочки, ну, для сохранности. Обшарив здесь комнату кавказца, доктор ничего не нашел и отправился в деревню: добренький такой дяденька Петр Петрович! Он искал ноутбук, чтобы обезопасить себя наверняка. И ничего не нашел.
Лёля нервически хихикнула. А счастье было так близко, так возможно! Если бы доктор и его подопечные не были такими неряхами, такими лентяями, если бы они дали себе труд убраться в этой «тюремной камере», то дорогой Петр Петрович уже завладел бы желаемым. Но кто же мог предполагать, что Асан придет охранять «невесту», крепко прижав к груди ноутбук?
Так… Но почему доктор столь истерически разыскивал компьютер? Не только же из-за этой последней надписи, которую, строго говоря, можно истолковать как угодно, двойное дно в которой мог разглядеть только Асан, ненавидевший доктора и имевший какие-то основания не доверять ему?..
Значит, что-то еще есть в дневнике. То, что Лёля проглядела.
Она вернулась к началу файла – и снова замутило от этих кровавых словечек. Ну ладно, возьми себя в руки!
Записи начаты 18 декабря. Наверное, в руки Асана попала лишь часть дневника доктора.
Итак: «18 декабря. О. – температура N, давление N.
Гемоглобин – 125,0 г/л.
Эритроциты – 4,0х1012/л.
Цветовой показатель – 0,92.
Тромбоциты – 180,0х109/л.
Лейкоциты – 6х109/л.
Палочкоядерные – 1,5> – 64> – 0,20х109/л.
Моноциты – 6> – 19> – 2,1х1012/л.
РОЭ – 3 мм/час».
О. – конечно, Олеся. N – понятное дело, норма. Кстати, буква N в записях доктора встречалась довольно часто. Иногда он даже не писал цифровые показатели лейкоцитов и всего прочего, а против каждого слова ставил N, N… Значит, анализы у Олеси были хорошие. Ого! А это что такое? Рядом с записью от 19 февраля про консилиум совсем другая картина:
«Гемоглобин – 92.