Твой враг во тьме
Шрифт:
«Болевая активность пятьдесят пять процентов, – как сказал бы сейчас дорогой и любимый Гоша. – Снижение болевой активности. Сорок процентов… тридцать… нулевая отметка! Дыхание восстанавливается, пульс нормализуется, артериальное давление повышается. Гоша приходит в себя».
В данном случае следовало сказать – Лёля…
Она открыла глаза и тотчас зажмурилась, то ли не справившись с головокружением, то ли испугавшись того, что увидела: согнувшийся человек с окровавленным лицом, напротив стоит другой, вскинув двустволку… После кардиопона, знал Дмитрий, восстанавливаются мгновенно все жизненные функции – сколь надолго, это зависит от состояния организма, Лёля продержится час, а потом понадобится другой укол или активный отдых, но насчет этого пока ничего в волнах не видно, – и только память отстает от прочего. От одной до пяти минут человек не может контролировать себя и оценивать окружающее, поэтому со слезами Лёлиного восторга придется подождать.
– Так что там насчет научного эксперимента? – спросил он, с истинным удовольствием находя следы лютого страха в лице доктора. – И заодно насчет лейкемии…
– Лейкемией больна не она, – мрачно пробормотал доктор. – Это все делается ради ребенка, ради девочки. Вы должны знать, что ваша жена сама согласилась на эксперимент. Она добровольно решила стать донором, чтобы спасти этого ребенка.
– Это неправда…
Голос ее был похож на шелест сухой травы, но Дмитрий услышал. Не отводя глаз от доктора, протянул в сторону руку – и его словно током ударило, когда ледяные влажные пальцы слабо сжали его ладонь. Он стиснул их, согревая, и это прикосновение все сказало ему яснее всяких слов. Только что он боялся обернуться, взглянуть на нее, – теперь не боялся. Лёля смотрела недоверчиво, но, когда глаза их встретились, вдруг залилась слезами.
Дмитрий молчал, тяжело дыша. Сердце колотилось так, что в глазах темнело. «Пульс сто восемьдесят, давление повышается», – брякнул бы Гоша и посоветовал ввести успокоительное.
– Ты за мной пришел? – прошептала Лёля, и он кивнул, с трудом отводя глаза. – Я тебя звала…
– Да, я знаю, – хрипло выдохнул Дмитрий. – Встать можешь?
– Вроде да.
– Поднимайся. Надо уходить отсюда. Не то этот болтун еще чего-нибудь придумает. Я тут уже наслушался и про твою лейкемию, и про болезнь девочки какой-то…
– Олеся не больна! – горячо воскликнула Лёля. – Я видела ее анализы, все это глупости. Но смешнее всего, что в моей крови тоже нет антител, все это какие-то декорации для Хозяина. По-моему, этот Петр Петрович просто выкачивает из него деньги, как из меня пытался выкачать кровь.
Петр Петрович? Доктор по имени Петр, лейкемия… Богатый человек, которого уверили в болезни дочери… Все сходится! Догадка вспыхнула так внезапно, что Дмитрий даже не успел осознать ее, прежде чем выпалил:
– Зиберов? Так вот ты куда пропал, Зиберов! По тебе вся нижегородская милиция плачет, а ты вон где сидишь!
И вздрогнул, словно от удара в спину, услышав за спиной негромкий голос:
– Брось ружье. Второй раз не предупреждаю.
Он поймал полный ужаса взгляд Лёли – и повиновался: осторожно наклонился, опустил «тулку» на пол.
– Ногой оттолкни, – послышалась команда.
Дмитрий опять повиновался.
– Руки за голову. Повернись.
Повернулся, бросив Лёле ободряющий взгляд. У нее дрожали губы, но попыталась все-таки улыбнуться, а потом, как и он, уставилась на человека, стоящего в дверях.
Странно… Точно знал, что никогда не видел этого человека, а ощущение было такое, что встретил давнего знакомого. О нет, не такого знакомого, к которому можно кинуться с распростертыми объятиями и воплем: «Сколько лет, сколько зим!» Скорее, наткнувшись на него в толпе, невольно попятишься, повинуясь непонятному, необъяснимому холодку между лопаток…
Он был невысок, по-юношески тонок, но крепость зрелого мужчины ощущалась в нешироких вроде бы плечах, строгой осанке. Небольшая голова с мягкими русыми волосами, откинутыми с высокого умного лба. Загорелая, словно бы продубленная ветрами кожа, обтянувшая скулы. Сухой тонкий рот, глубоко посаженные глаза: слишком светлые, почти белые, пугающие. Лицо умного, осторожного, недоброго человека. Даже не поймешь – притягивает оно или отталкивает. Но сейчас Дмитрий только мимолетным взглядом оценил внезапно возникшего незнакомца – не мог оторвать глаз от его правой руки, сжимавшей пистолет.
Это был всего-навсего «макаров», однако незнакомец казался вооруженным до зубов. Никогда прежде Дмитрию не приходилось видеть, чтобы пистолет держали так – будто это продолжение руки, ее необходимая часть вроде кисти. Хотя нет… кажется, он видел уже однажды нечто подобное!
Воспоминание, впрочем, мелькнуло – и растворилось под пристальным взглядом, который устремил на него незнакомец. Удивление, потом ошеломление, потом снова непоколебимое спокойствие человека, абсолютно уверенного в себе, в своих силах.
– Ну? Кто вы и что здесь делаете? – спросил вошедший, и в это мгновение Лёля вскрикнула. Взгляд незнакомца скользнул в сторону. Дмитрий обернулся и успел заметить, как Зиберов выхватил что-то из ящика стола и резко вытянул руку, в которой сжимал нечто вроде электрического фонарика.
Что-то сверкнуло мертвенным синеватым светом, потом Дмитрий увидел – а может быть, ему лишь почудилось, что видит, – две длинные светящиеся нити, которые, змеясь, вылетели из «фонарика» и, подобно иглам, с болью вонзились в его тело. Он попытался схватить, вырвать их, но не смог поднять руку. В следующее мгновение Дмитрий задохнулся от короткого спазма, перехватившего горло. Тело вдруг перестало повиноваться, мышцы сделались какими-то жидкими. Ноги подогнулись. Он еще успел услышать крик Лёли, успел ощутить тупую боль, когда грянулся навзничь об пол. И больше ничего не чувствовал.
Лёля. Июль, 1999
В ту же минуту доктор метнулся к стене, вжался в нее – и, чудилось, продавил своим телом. Через миг, впрочем, стало ясно, что это просто-напросто распахнулась узкая дверца, сквозь которую он и выскочил из комнаты.
Однако Лёля даже не заметила его исчезновения.
Мгновение она неподвижно смотрела на упавшего Дмитрия, потом с криком бросилась к нему, однако была перехвачена за руку и отброшена в сторону. Сильно ударилась спиной о стол, но даже не заметила боли и снова кинулась вперед с криком:
– Дима!
На сей раз ее никто не задерживал. Она рухнула на колени, затормошила неподвижное тело, быстро целовала побледневшее лицо, закрытые глаза, бормоча что-то бессвязное. Сердце, чудилось, вырывалось из груди вместе с хриплыми рыданиями. Наконец, убедившись в своем бессилии воскресить Дмитрия, согнулась на полу, замерла…
– Да ничего страшного не случилось, – послышался сверху спокойный голос. – Подумаешь, получил тысяч пять вольт от электрошокера. Полежит минут пятнадцать – и снова будет как новенький. Перестань причитать и объясни мне, что все это значит. Как он сюда попал?