Твой враг во тьме
Шрифт:
– Ну, я что-то не заметил, будто он так уж вне себя, – с тем же оттенком обиды пробормотал Асан. – По-моему, он был очень даже доволен.
– Конечно, доволен, – покладисто согласился доктор, обтирая чем-то душистым, приятно-теплым похолодевшее Лёлино лицо. Она почувствовала, как судорога отпускает мышцы, разглаживаются страдальческие морщины. – Еще бы ему не быть довольным: девушка-то здесь! Он ведь ничего не знает, в каком состоянии вы ее доставили, думает, у нее просто шок, я ему про твое усердие ничего не сказал, заметь себе, дорогой Асан.
– Усердие? Я не понимаю, – пробормотал Асан, – разве усердие может быть плохо? У вас, у русских, все так странно…
– У нас, у русских, говорят: услужливый дурак опаснее врага, – приветливо пояснил доктор. – И еще говорят: оказать медвежью услугу. Так вот: ты со своим усердием оказал Хозяину медвежью услугу, понял? Обычно на восстановление организма после моего укола нужны сутки. После двух уколов – трое суток. А после трех – неделя. Соображаешь, горный баран? К ней нельзя будет подступиться семь дней и ночей! И это после всех усилий, которые мы приложили, чтобы вычислить ее, найти, достать! А ты…
– А я, – запальчиво выкрикнул Асан, – я ее и достал! Ты что, забыл? Именно я ее и достал!
– Да тебе ее на блюдечке с голубой каемочкой поднесли, – с глубочайшим презрением откликнулся доктор. – И все, что от тебя требовалось, это взять блюдечко в зубы и, повиливая хвостиком, принести Хозяину. Он бы тебя погладил по головке и сказал: умница, Асанчик, служи дальше! И Асанчик наш побежал бы служить, опять-таки повиливая хвостиком от счастья и утирая скупую мужскую слезу… Стоять! – гаркнул он вдруг. – Стой где стоишь, руки подними и не дергайся! Забыл, кто ты есть? На место, Асан, на место, вот так, хороший песик! А теперь пошел вон, и если я еще раз только увижу на твоей усатой морде это дивное выраженьице… Никаких мне тут джихадов, понял? Ну, пошел, брысь!
Хлопнула дверь. Загрохотали, удаляясь, тяжелые шаги – и вскоре утихли.
– Бар-раны! Горные бараны! – с ненавистью выдохнул доктор после небольшой паузы. – Пистолет ходячий с курком вместо хрена! Чуть что – сразу мастурбирует! И, зуб даю, как мы клялись в златые школьные года, на дороге в разных местах осталось после этого вояки несколько трупов. А про девчонку, которая его навела на эту барышню, не забыл, интересно? Вот уж кого следовало убирать в первую очередь! Надо бы ему напомнить. Хотя наш чурка скорее перестарается… Кровавый след Асана – какое название для бестселлера, а? Продаю задешево!..
В затуманенной Лёлиной голове что-то проплыло, какое-то неясное воспоминание.
Чей-то отдаленный голос:
– Попомнишь нас, морда кавказская. Мало вас наши… – Потом грохот, похожий на выстрелы, и опять голоса: – Просил же его – не надо так говорить. Я этого не люблю.
– Может, хоть забросаем их получше?
– Ничего, пусть сгниют, псы паршивые…
Да, точно, доктор прав: Асан кого-то убил по дороге, каких-то людей, раньше помогавших ему. Надо сказать доктору… Надо сказать!
Лёля шевельнула горькими от желчи, пересохшими губами, но даже от этого невинного усилия внутри опять заклубилась тошнота, руки и виски стали ледяными.
Нет, лучше лежать и не двигаться, пока не станет легче. Сказать можно и потом, доктор все равно не даст Асану спуску. Доктор заступился за нее, наверное, он хороший человек, во всяком случае, лучше этого Асана!
Лёля услышала, как доктор тяжело, по-стариковски, вздохнул – и вдруг потянул покрывало с ее груди. По прохладе, овеявшей тело, поняла, что на ней нет ничего, вообще никакой одежды. Слабо дрогнув руками, попыталась прикрыться, но не смогла одолеть тяжести, которой вдруг налилось тело.
– Не дергайся, не трону, – буркнул доктор. Голос его теперь звучал устало. – Я еще не настолько спятил. Хотя, надо сказать, голос плоти звучит властно!
Послышалось шуршание, а потом Лёлиной ладони коснулось что-то теплое, но как бы резиновое.
– О-ох… – выдохнул доктор. – Вот же черт… н-ну… До смерти охота перепихнуться с этой куклой! Нельзя, Буян, стоять! В смысле – висеть! Сам не пойму, почему я так возбуждаюсь после стычек с Асаном. Может, я маньяк какой-нибудь? Может, пылаю к нему глубоко скрытой гомосексуальной страстью?
Он взял руку Лёли и попытался сжать ее слабые пальцы вокруг «резинового» предмета. Прерывисто вздохнул, потерпев неудачу.
– Надо попытаться как-нибудь вызвать Асана на драку: может, удастся все-таки кончить в процессе? Вот это, я бы сказал, будет крайнее проявление интернационализма: кончить в тот момент, когда кавказская морда бьет твою русскую морду! Что, между прочим, сейчас и происходит со всей страной: нас бьют по морде, а мы делаем под себя от удовольствия!
Доктор хихикнул, и неприятный предмет исчез из ладони. Опять зашелестела одежда, а потом Лёля почувствовала шершавое прикосновение простыни к телу.
– Ладно, отсыпайся, – проворчал доктор. – Знаю, что ты слышишь каждое слово, так что запомни: все, что сейчас было, – только твой сон. Бред, бредятина. У тебя давно не было мужика, нестерпимо захотелось потрахаться – с кем попало, хоть бы и с незнакомым доктором! – вот и родились такие горячечные видения. А когда откроешь глазки, поймешь, что ничего не было! Кстати, проснешься – первым делом съешь все, что в этих термосах. И выпей хлористый кальций – столовую ложку после еды. – Он побулькал чем-то. – Вот здесь будет стоять бутылочка, и если я увижу, что ты ни к чему не прикоснулась… смотри, как бы твои бредовые видения не стали еще бредовей!
Зашаркали шаги, потом хлопнула дверь.
Лёля лежала не шелохнувшись. Она чувствовала: доктор не ушел, он стоит за дверью, подслушивает. Может быть, даже наблюдает в какой-нибудь «глазок».
Наконец всем своим напряженным существом, обратившимся в слух, Лёля уловила легкий отдаляющийся шелест. Уходит… ушел!
Приподняла с усилием веки, повернула голову. Точно – на двери «глазок». И десяток таких же «глазков» на потолке. Только кажется, будто это лампочки: на самом деле чужие глаза, глаза, глаза!