Твоя чужая жизнь
Шрифт:
Незаметно пролетела осень. Подошёл Новый год. И однажды Стёпа не вернулся с охоты. До поздней ночи Юля и Коля ждали друга. На улице, как назло, было темно, и жутко вьюжило. А следы заметало в считанные секунды. Ребята выходили на улицу, звали друга, но отдаляться от дома в такую погоду не решались. К утру они провалились в сон со слабой надеждой на то, что знающий эти места товарищ где-нибудь переждёт непогоду и скоро вернётся. Дни летели, надежда таяла. Коля пытался обойти ближайший лес, но в сугробах ничего было не разобрать.
— Минус один, — как-то вечером произнесла Юля.
Как бы ни давила потеря,
— Ты можешь вернуться домой, — произнёс Коля. — У меня документов с собой не было, и они понятия не имеют, где искать. Да и время прошло. Мать, наверное, с ума сходит. Там всё-таки лучше будет, чем здесь. Скоро не останется ни соли, ни круп.
— А как же ты?
— Мне соваться в твой дом не резон. Сразу вычислят. Да и папашу твоего видеть желания не испытываю.
— Зря ты так на него зол.
— Поверь, всё не просто так.
— А если ты вернёшься, и мы попытаемся вместе с ним поговорить? Объяснить. Вдруг поймёт? У него деньги и связи. Вдруг удастся прижать и заставить?
— Ага, после чего он уберёт и меня? Благодарю. Почему-то мне захотелось жить.
— Он никогда не поступил бы так! — воскликнула Юля.
— Тебе лучше знать. Может, я и тебя зря спасал? Яблочко от яблоньки, как говорится…
Разгорелся нешуточный скандал. В итоге, Юля ушла первой. Коля до вечера метался по дому и наконец-то тоже решился ехать в город. Продуктов с натяжкой хватит на месяц. Денег уже почти нет. Да и, отсиживаясь в этой глуши, ничего не решится ни с местью за отца, ни с возвратом собственного тела.
К утру, собрав свои скромные пожитки, он простился со Стёпиной могилой. Закрыл дом, более полугода служивший верным убежищем, и направился к посёлку. Солнечные зайчики, отражаясь от мокрой молодой листвы и луж, слепили глаза. Под ногами противно хлюпала раскисшая земля. Утренний автобус уже ушёл, а следующий шёл поздно вечером. Искать попутки в такой глуши — дело безнадёжное, тратить последние деньги на такси — глупо. Пришлось бесцельно слоняться по округе почти целый день. На доске объявлений возле магазина нашлась злосчастная реклама о наборе молодых сотрудников.
— Сколько наивных дураков там уже загнулось, — с горечью подумал он и, сорвав листок, выбросил его в мусорный бак.
Садясь в автобус, он кинул прощальный взгляд на уходящую в поля дорогу.
«Я отомщу виновным!» — в очередной раз мысленно пообещал он отцу. «И сделаю всё, чтобы уничтожить осиное гнездо…» — обратился он к Стёпе. «И… верну своё тело», — последняя клятва, данная самому себе, даже в мыслях прозвучала неуверенно.
— Чтобы больше ничего… ничего не связывало с ней! — вырвалось вслух.
Глава 7
Юля за время поездки до города уже несколько поостыла и начала сожалеть о столь глупо разгоревшейся ссоре, но, считая себя правой, перебороть гордость и вернуться она не могла. Благо теперь было известно, куда идти, перспектива ютиться на чердаках ей не грозила.
Улица, на которой располагался нужный дом, оказалась абсолютно невзрачной, таких в городе было много. Рядами стоящие пятиэтажки. Ничем не примечательный универсам с нагромождением рекламных щитов: ремонт обуви, изготовление ключей, парикмахерская. Таких сотни в городе. На парадной даже домофона не обнаружилось, подъезд встретил стойким амбре проспиртованной мочи, разрисованными стенами, вдоль которых стоял строй пивных банок и бутылок, ковром хабариков и отсутствием лифта. Поднявшись на третий этаж, Юля немного постояла перед обитой потрёпанным от старости дерматином дверью и нажала на звонок.
Открылась дверь на удивление тихо, без ожидаемого скрипа. Женщина лет сорока неверящим взглядом смотрела на Юлю и молча плакала.
— Коля… Коленька… как же ты, милый, так? Куда ж запропастился? Настя себе места не находит…
— Простите… — только и смогла выдавить Юля, не зная, как реагировать.
— Глупости это… всё глупости. Пошли домой! Скоро Настя со школы придёт. Вот радости-то будет…
Женщина что-то ещё говорила, но Юля уже не слышала. Всё её внимание было сосредоточено на окружающем. Сказать, что квартирка была крохотной и бедной — это равносильно тому, что промолчать. В каждой вещичке сквозила не бедность! Здесь всё было насквозь пропитано нищетой. Узкая прихожая с гвоздями вместо вешалок, висящая прямо на проводе лампочка под довольно низким потолком, обшарпанные двери в санузел, комнатушку и кухоньку, где и вдвоём не развернуться.
Сама хозяйка делила старый потрёпанный диван со своей дочкой, предоставив тахту в распоряжение Юли, возле двери стояли старенький секретер и шкаф, возле окна притулился небольшой столик, на котором и ели, и делали уроки.
Женщина, не прекращая о чём-то говорить, усадила Юлю за стол. Тут же появились старая, щербатая тарелка, алюминиевая ложка. Из недр допотопного холодильника появилась не более современная кастрюлька с постными щами. Неизбалованная в последнее время разносолами Юля проглотила набежавшую голодную слюну, готовая съесть всё, что угодно. Запылала конфорка, и вскоре перед носом исходила паром весьма вкусная на вид жидкость. Юля слушала и ела, лишь иногда кивая в ответ.
Попытки что-то разузнать у сына потерпели крах, и женщина заволновалась:
— Коля… ну, если что плохое случилось, ты скажи? Вместе мы всё преодолеем… мы надеялись, что ты жив, ждали — и пожалуйста… Ты, главное, не отмалчивайся.
«Как сказать любящей матери, что её сына здесь нет… бред… не бред. Но никто в это не поверит».
— Я ничего не помню… прости… — произнесла Юля, решив, что так проще всё объяснить.
— Господи… — хрупкие женские ладони сцепились на груди женщины, затем поползли вверх, словно она пыталась отгородиться от окружающего, не видеть правды. — Совсем, совсем?
— Угу.
Тут же рядом, как по волшебству, очутился толстенный фотоальбом. Женщина листала странички, мельком бросая взгляд на снимки и что-то рассказывая, вглядываясь в глаза сына в надежде увидеть узнавание.
— А это кто? — Юля указала на высокого респектабельного мужчину на фото.
— Это твой отец, — грустно ответила женщина.
Обращённый к Юле взгляд потускнел. Девушка поняла, что зацепила что-то очень болезненное в душе собеседницы. «Может, она его очень любила?»