Твоя капля крови
Шрифт:
Впрочем, для них мы все – гнилое семя…
– Что-то вы ему, ваша светлость, не приглянулись, – не без злорадства заметил хозяин.
После долгих уговоров конек все же позволил себя оседлать.
– Куда ж вы, в самую-то ночь?
Стефан только рассмеялся. В отличие от большинства людей, в темноте он видел прекрасно.
Остаток пути он проделал в седле и позже стал жалеть об этом: с непривычки все разболелось. К имению Белта он подъехал ранним утром, под оглушительный щебет проснувшихся птиц. Над ровными голыми каштанами, вставшими вдоль дороги как в карауле, небо розовело, в яркую щель на горизонте пробивалось солнце. Где-то сипло запела пастушья свирель.
На перекрестке, там, где от дороги отстегивалась другая, ведущая к особняку, ждала его Добрая Матерь.
Стефан спешился, подошел ближе к каменному постаменту, украшенному венками из цветов, и опустился на колени прямо в жухлую траву перед статуей, которая стояла, разведя руки и склонив голову. Стефану всегда казалось, что она и вправду похожа на его мать – веселую добрую Катажину, которую ему никогда не пришло бы в голову назвать мачехой. Или – хоть мысль эта была кощунственной – на ту, которую он никогда не знал, ту, что давно лежала на перекрестке дорог, пригвожденная к не желающей принять ее земле.
Стефан молился про себя, чувствуя, как постепенно сползает с плеч, уходит усталость.
Наконец он встал, отряхнул с плаща приставшую траву и, распрямившись, увидел в конце дороги ворота своего дома.
Спешившись во дворе, он ожидал почему-то, что Рудый прибежит его встречать. Но собака, верно, давно издохла, и Стефан замер посреди двора, заполненного дневной суетой. Он озирался по сторонам, как зевака, вдруг ничего не узнавая: ни серой громады отчего дома с гербом над дверями, ни двора, ни людей.
– Пан Стефек! – раздалось где-то сбоку. – Пан Стефек!
Молодая девушка в платье с яркими лентами подбежала к нему и остановилась в полушаге, явно поборов желание броситься ему на шею. – Приехали!
Белта смотрел на нее, не узнавая, пока она, улыбаясь во весь рот, не спросила:
– А пан мне гостинчика не привез?
– Ядзя!
Когда он уезжал, Ядзя, дочка управляющего, была совсем еще маленькой. Она любила встречать братьев, когда они возвращались домой из поездок, и без церемоний лезла к ним в карманы в поисках гостинцев. Так что они с Мареком привыкли в городе покупать яблоко ли, леденец – для Ядзи.
– Будет гостинчик, – пообещал он, все еще не веря, что эта взрослая девушка – маленькая Ядзя. – Следом в повозке едет.
– Спасибо. – Она присела, придерживая широкую юбку, не сводя с него любопытного взгляда, и тут же вскочила. – Хозяйке-то сказать надо! Радость какая!
– Я уже вижу, Ядзя, – донеслось сверху.
Он поднял голову и увидел Юлию – та опиралась на перила каменной лестницы. И его тоскливо, невыносимо потянуло обратно в Остланд; туда, где ветер почти начисто вымел его сердце, где холода заморозили его душу и он ощущал себя животным в спячке, без особых чувств и желаний.
Стефан не видел Юлию столько лет – должна она была подурнеть? Да и сам он – разве мало пережил, разве не стал умнее?
Но вот ведь… Он вернулся – и все вернулось.
Юлия была совсем такой, как в его воспоминаниях. Будто время специально сохранило ее для Стефана, чтоб подразнить. Высокая, статная, с гордой прямой спиной, прозрачно-светлой кожей и чуть отрешенным взглядом. Тем, кто не знал о ее происхождении, и в голову бы не пришло, что старый Белта взял жену из низкого рода.
Она спустилась по широкому каменному крыльцу, подошла совсем близко. Прядь темных волос выбилась из ее прически, падая на беззащитную шею.
– Добро пожаловать домой, Стефан, – сказала она тихо. – Мы не ждали вас так рано. Ваш отец гостил у пана Ольховского. Они собирались приехать к вечеру, но я не знаю, доберутся ли они сюда до завтрашнего утра…
– Он здоров? – быстро спросил Стефан.
– Слава Матери… Пойдемте же в дом. Вы, верно, устали и голодны…
Верно.
Очень устал. И очень голоден.
– А как же Марек?
– Еще не приехал. Вы же представляете, какими околицами ему приходится добираться…
Незнакомый Стефану конюх подошел забрать лошадь; дворовые сбегались поприветствовать пана и поглазеть. Он и трети из них не знал. Он поднялся на крыльцо вслед за Юлией и все не мог оторвать глаз от тонкой темной прядки, бьющейся о ее шею.
В доме пахло ландышами, этот запах перебивал другой, к которому Стефан привык с детства, – темного дерева и сухих трав. Он обнялся с постаревшим Дудеком, служившим еще покойному деду Белте; тот молчал и смотрел на Стефана так, будто тот вернулся с того света. На тощих ногах приковылял полуслепой рыжий пес, ткнулся в колени.
– Рудый! Смотри, узнал меня! – Он потрепал пса по холке, тот неловко попытался лизнуть ему руку. Рудый не боялся подходить к нему, даже когда на Стефане не было амулета. – Дождался все-таки…
В комнатах его все осталось как было, но Стефану странно было прикасаться к своим вещам, неудобно – как к вещам умершего.
Когда он спустился к ужину, дом был все так же пуст. Под высоким сводчатым потолком столовой собирались тени. Юлия уже ждала его, стоя у почерневшего от времени камина. Стефан взглянул на ее белые руки, протянутые к огню, длинные пальцы, хрупкие запястья… Отвел взгляд. С портрета на стене черными пронизывающими глазами смотрел Филипп, первый князь Белта.
– Буря разыгралась, – сказала Юлия. Стефану показалось, что ей понадобилось усилие, чтобы повернуться к нему и посмотреть в глаза. – Думаю, вашему отцу лучше бы заночевать в деревне…
Они оказались вдвоем за длинным дубовым столом. Свечи загоняли темноту в углы, пламя их плясало от сильного сквозняка.
– Жаль, что не получилось устроить вам лучшего приема, – сказала Юлия с другого конца стола. Рудый пришел от камина, где грел свои старые бока, посмотрел жалостливо.
– Я просто рад быть дома, – тихо сказал Стефан. – Лучшего приема мне не надо.