Твоя навеки
Шрифт:
— Мария, ты само совершенство. Тебе не надо быть худой — ты женственная, сияющая здоровьем и у тебя все на месте. Разве ты сама не видишь, что обещаешь быть шикарной дамой?!
Они обе рассмеялись.
— София, не смеши меня.
— Я говорю правду. Я всегда говорю только правду. Ты хороша именно такая, какая есть.
Мария благодарно улыбнулась ей.
— София, ты особый человек в моей жизни, — призналась Мария.
— Ты тоже играешь в моей жизни особую роль, Мария, ведь ты моя лучшая подруга.
Девушки обнялись, растроганные неожиданным проявлением нежности.
— Так что же, будем готовить торт или
Она вытащила форму с толстыми стенками и наполнила ее жидким тестом, а потом наклонилась и вдохнула аромат:
— О, пахнет божественно!
— Бог ты мой! Надо поторопиться, иначе торт не будет готов вовремя.
Чикита пригласила всех маленьких друзей Панчито из соседних ферм. Она собиралась устроить ему сюрприз. Послеполуденное солнце окрасило террасу в розовый цвет. Дети бегали вокруг стола, и их испачканные шоколадом лица выглядели уморительно. За детьми пристраивались собаки, которые незаметно ловко подхватывали остатки торта.
Фернандо, Рафаэль, Августин, Себастьян, Анджел и Никито тоже заскочили на минуту, чтобы полакомиться тортом и печеньем, перед тем как отправиться в парк поиграть мячом. Санти задержался немного дольше. Он наблюдал за Софией, которая болтала с матерью и тетушками в тени акаций. Ему нравилось смотреть, как она жестикулирует во время разговора, как одаривает собеседника взглядом из-под густых ресниц цвета шоколада, как будто собирается открыть какую-то шокирующую тайну и поджидает удобного момента. Санти понял, что София заметила, как он наблюдает за ней, потому что уголки ее губ дрогнули в улыбке. Прошло мгновение, и она взглянула на него. Он дважды моргнул, не меняя выражения лица. Она вернула послание и улыбнулась так широко, что ему пришлось просигналить ей взглядом, чтобы она была осторожнее. София не отрывала от него глаз, словно купаясь в лучах любви. Ей было дорого в нем все: его лицо, его губы, его сильные руки. Он отвернулся первым, понимая, что если кто-нибудь заметит их сейчас, то сразу распознает в них любовников. Он надеялся, что и ей достанет благоразумия последовать его примеру. Но когда, не выдержав, он снова взглянул на нее, она все еще смотрела в его сторону с прежней высокомерной улыбкой. Мария была слишком занята, чтобы увидеть, как ее брат и кузина обмениваются нежными взглядами. Она занималась детьми: подавала им сандвичи и конфеты, убирала со стола чашки и пустые упаковки из-под апельсинового сока, отгоняла собак, когда те подбирались слишком близко к еде.
Позже вечером Санти и София сидели на скамейке неподалеку от дома. Было темно, и они позволили себе взяться за руки. Когда он сжимал ее ладонь два раза подряд, то это, как и моргание накануне, означало признание в любви. Она отвечала ему тем же. Они готовы были соревноваться друг с другом даже в этом. Вся семья уже спала, в доме было тихо, в воздухе разливалась долгожданная прохлада. Приближалась осень, и верным ее признаком был свежий ветер, нагонявший меланхолию.
— Я чувствую перемены, — сказала София, прижимаясь к Санти.
— Терпеть не могу, когда кончается лето.
— А мне все равно. Я люблю темные вечера у открытого огня, — призналась она, поежившись.
Он привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб.
— Представь, какие безумства мы совершали бы перед камином и как была бы шокирована мама, если бы узнала, — пробормотал он.
— Вот видишь,
— С тобой все окрашивается в яркие краски. С тобой, Софи, не страшна никакая зима.
— Я не могу дождаться, когда буду знать, что и зима, и лето — наши. Мне хочется жить и состариться вместе с тобой, — мечтательно проговорила она.
— Мне тоже.
— Даже если я стану такой же невыносимой, как дедушка?
— Ну, тогда... — протянул он, покачав головой.
— У меня ведь ирландские корни.
— Об этом-то я и беспокоюсь.
— Ты любишь меня, потому что я не такая, как все. Ты сам мне говорил!
Она рассмеялась и прильнула к нему. Он поднял ей подбородок и погладил по щеке.
— Разве можно не влюбиться в тебя? — вздохнул он и поцеловал ее.
Она закрыла глаза и отдалась знакомому чувству: у нее кружилась голова, а по всему телу разливалось тепло от его поцелуев.
— Давай отправимся к дереву омбу, — предложила она, и он многозначительно улыбнулся.
— Только подумать, эта девочка была воплощением невинности всего пару месяцев назад, — пошутил он, целуя кончик ее вздернутого носа.
— А ты оказался змеем-искусителем, — лукаво проговорила она.
— Софи, неужели во всем только моя вина?
— Ты ведь мужчина, Санти, поэтому на тебе вся ответственность за совершаемые безумства. Ты должен оберегать мою честь.
— Честь, — усмехнулся он. — Что от нее осталось?
— Поверь мне, тебе еще есть над чем поработать.
— Софи, как я мог быть таким беззаботным? Немедленно отправляемся к дереву омбу, и я избавлю тебя от остатков чести раз и навсегда, — пошутил он, взял ее за руку, и они оба исчезли в темноте.
На следующее утро София проснулась от тех же позывов к рвоте, что и в остальные дни. Быстро побежав в ванную, она склонилась над туалетом и извергла из своего желудка все приготовленное Энкарнасион и съеденное во время ужина накануне. Потом почистила зубы и помчалась в комнату матери.
— Мама, я больна! Меня тошнит! — мелодраматически воскликнула она, падая на большую белую кровать.
Анна потрогала лоб дочери и покачала головой.
— По-моему, у тебя нет температуры, но я все же позвоню доктору Хиггинсу. Наверное, это какая-то инфекция.
Она поторопилась к телефону.
София лежала на кровати, но вдруг ее словно стальной рукой сжал за горло ужас. Что, если она беременна? Не может быть! Она отбросила эту мысль, ведь они ни разу не занимались сексом без презерватива. Кроме того, научно доказано, что презервативы на девяносто девять процентов уберегают от беременности. Не может она быть беременна. Но страх разоблачения уже закрался в ее душу. Она задрожала при мысли, что может принадлежать к этому несчастливому одному проценту.
Доктор Игнасио Хиггинс был семейным врачом Соланасов уже много лет. Его вызывали, и когда у Рафаэля случился приступ аппендицита, и когда Панчито заболел ветрянкой. Он ободряюще улыбнулся Софии и, расспросив о каникулах, принялся обследовать ее. Доктор задавал ей много вопросов, каждый раз понимающе кивая, когда получал ответ. Когда его старое сморщенное лицо покинула улыбка, и на нем отразилось глубокое беспокойство, София чуть не расплакалась.
— О, доктор Хиггинс, не говорите мне, что это что-то серьезное, — умоляюще произнесла она, и ее большие карие глаза наполнились слезами, ибо она уже знала ответ.