Твоя жизнь и твоя смерть принадлежат мне
Шрифт:
ХунЮн поневоле восхитился выдержкой и стойкостью Талтала. К нему применили пытки первой и второй степени, а он ещё дерзит. После пыток третьей степени во многих случаях казнь уже не требовалась.
— Так что же привело тебя в столицу способом, который Устав военной службы не предусматривает?
Талтал молча разорвал кромку своего нательного халата и вынул из подгиба какую-то бумагу. С поклоном протянул её принцу. «Так вот почему он сорвался с места», — понял ХунЮн, прочитав коротенькое письмо, скорее, записку, состоящую всего из одного предложения.
— Как это письмо попало
— Подбросили в мой шатёр.
— Ты догадываешься, кто мог это сделать?
— Кто-то из тех, кто находился в лагере. Гонцов не было ни в этот, ни в предыдущие дни.
Принц повертел записку в руках и забрал себе. Помолчал, разглядывая Талтала. Его пыточных дел мастера постарались на славу, но он всё ещё мог стоять перед ним, принцем, с гордо поднятой головой. Но, сколько ни тяни время, всё равно имя Хеджин должно всплыть в разговоре. Принц ещё раздумывал, какую часть правды рассказать Талталу, как вдруг послышался голос его слуги:
— Ваше высочество! Срочные вести из гарема. Мне можно войти?
— Входи!
Слуга подошёл и сказал шёпотом, чтобы узник не услышал:
— Ваше высочество! Вашу наложницу Гюри отравили.
— Она жива? — непроизвольно повысил голос ХунЮн.
Талтал судорожно вцепился в прутья своей клетки. О ком речь? Кто жив? Они говорят о Хеджин?
— К ней отправили лекаря, а я поспешил к Вам, господин.
— Едем! Быстро!
— Ваше высочество! Спасите Хеджин! — выкрикнул Талтал вслед принцу.
Его высочество остановился, развернулся вполоборота к своему бывшему чжихуэю, спросил из-за плеча:
— Ты так любишь свою сестру?
— Я люблю Хеджин! — честно ответил Талтал.
«Вот, значит, как! Он любит её как мужчина, а не как брат», — понял принц, но думать над этим ему было некогда. Надо было торопиться в гарем.
— Не доверяйте Ловенсу, Ваше высочество! — последнее, что услышал принц от Талтала.
Услышал, но не обернулся. И не остановился. Он тоже уже не доверял Ловенсу, с которым провёл бок о бок целых десять лет. Но было ещё кое-что, что нужно было проверить, прежде чем принять окончательное решение о его судьбе.
Талтал в изнеможении сел на пол своей темницы. Невыносимо болели обожжённые ступни. Раздробленные колени не могли удерживать вес его тела, хотя он и похудел, выглядел, как скелет, обтянутый кожей. Кровоточили раны на спине и ногах от ударов плетьми и бамбуковыми палками. Разговор дался Талталу нелегко. Но он сделал всё, что мог. Прости, Хеджин! Моя единственная любовь! Теперь только принц может тебе помочь.
Талтал помолился и задумался о предстоящей ему казне. Вряд ли она будет публичной. Значит, почётная для воинов казнь путём отсечения цзянем головы или позорная через повешенье ему не грозит. Шнурок, чтобы повеситься самому, который обычно выдавали неугодным сановникам, ему не положен. Медленная смерть в пещере, с такими же, как он преступниками, прикованными к стене — такая роскошь ему тоже не светит. Ведь умирать не одному, а в компании, где можно с кем-то поговорить, это, действительно, было роскошью. Если Его высочество смилостивится и пошлёт ему быструю смерть, то это будет яд. Если решит, что
38 — камера для смертников в Когурё. Узкая, около 50 см в диаметре, и глубокая, 3 м, яма в камне, куда бросали преступников, обрекая их на мучительную медленную смерть без питья и еды. Верх такого каменного мешка закрывался решёткой со сложным замком. Дотянуться до решётки было не возможно. Узника палило солнце, поливал дождь, накрывал снег. Зачастую, следующего бедолагу кидали туда прямо на труп предыдущего. Главное, чтобы он не смог дотянуться до решётки.
14
Когда принц примчался во дворец, Гюри ещё была жива. Ждала прихода принца. Не хотела умирать без него. Перед её комнатой столпились наложницы, служанки, евнухи. Был среди них и лекарь. На немой вопрос принца отрицательно покачал головой и отвел глаза.
— Сколько ей ещё осталось? — спросил принц.
— Несколько минут.
Принц зашёл в комнату Гюри. Она лежала на кровати и тяжело дышала. Принц быстрыми шагами пересёк комнату наложницы и обнял её.
— Гюри, держись! Я привезу к тебе другого лекаря. Мы обязательно найдём того, кто посмел это с тобой сделать!
— Не надо никого искать… И лекаря не надо… Я сама.
— Сама?! Но почему, Гюри? Тебя кто-то обидел?
— Разве я позволю кому-нибудь себя обидеть, Ваше высочество?
— Но, тогда, почему? Почему ты с собой это сделала?!
— Я люблю Вас, Ваше высочество, а Вы отдали свою любовь другой… Мне невыносимо видеть её сияющее от счастья лицо… И прозябать в гареме, среди отвергнутых Вами, эта жизнь не для меня…
— Я бы отпустил тебя, Гюри.
— Куда мне идти? В монастырь? Вы представляете, я и монашки? — горько рассмеялась Гюри и мучительно закашлялась, — Да и куда от себя денешься? Без Вашей любви мне моя жизнь не нужна…
— Ты так молода! Встретила бы новую любовь.
— Нет! Я оказалась однолюбкой… Представляете, Ваше высочество. Сама от себя не ожидала… Прежняя я, не задумываясь, отравила бы соперницу, а не себя… Я знаю, моя смерть причинит Вам боль. Но не такую сильную, как смерть Соа… Я не смогла сделать Вам так больно, Ваше высочество… А ещё раньше я хотела отравить Хеджин, вот такая я кровожадная.
— Хеджин? Откуда ты знаешь Хеджин?
— Он сказал, что вы любите друг друга… И она моя главная соперница… Предложил её украсть… Но он наврал…
— Кто он?
— Не знаю… Кто-то из дворца…
Гюри опять закашлялась. Потом откинулась на подушки и закрыла глаза. Пожаловалась:
— Так больно…
Принц уже ничем не мог помочь бедной Гюри. И как ни было ему её жалко, всё-таки попытался узнать что-нибудь о Хеджин. Ведь это была первая ниточка, появившаяся после месяцев поиска Хеджин.
— Она жива? Скажи мне, Гюри, Хеджин жива?
— Я не стала её убивать… Смелая оказалась девчонка… Пыталась сбежать…Так Вы её всё же любите, Ваше высочество?