Ты будешь жить
Шрифт:
– Я кричу по рации,- ...у нас стрельба! А мне в ответ:
– Держись, «Север», это мой позывной, ...
– Разберёмся в обстановке, пришлём помощь.... Держаться так держаться, ведём бой, потом выхожу на связь снова. Кричу - у нас заканчиваются боеприпасы!
А из штаба отвечают «ночью посылать бэтээры бесполезно, машины сожгут. Только рассветёт, придёт помощь».
У нас Сашку Голенкова в голову ранило, не поймёшь живой или уже убитый, весь в крови. Прапорщик армеец, поздно вечером через блок ехал, остался до окончания комендантского часа. Так ему разрывная прямо в шею попала. Кровищи как на бойне. Я матом кричу:
– ...Суки...вы
– А нам советуют экономить патроны и постараться продержаться до утра. Мы продержались. Утром пришли вертушки и вевешники хабаровские на броне. Рядом с блоком двенадцать бородатых нашли. Мне тогда заместитель командующего группировкой руку жал. Обещали медаль дать. Только зачем она мне, мы ведь не за награды воевали. А эта крыса штабная, мудаком, при ребятах с ОМОНа.
После выпитых двух бутылок ветераны решили вместе ехать в Чечню, там гибнут наши боевые товарищи. Завтра.
А пока, решили проехать на вокзал и заглянуть в кафе «Кавказ». Смышляев сказал, что это кафе держат кавказцы и там вечерами собираются недобитые боевики. Им стало легко от принятого решения и они выпили ещё, на посошок. Смышляев прихватил с собой гранату.
* * *
Кафе «Кавказ» держали не чеченцы, а армянин Самвел Меликстян. Это был полный представительный мужчина, с большой золотой печаткой на пальце. Воплощенная мечта одинокой женщины после тридцати пяти, о солидном женихе. Но Самвел был женат. У него было пятеро детей. Самвел воспитывал их по армянским законам.
– Дети для армянского мужчины — это святое, — говорил он. — Ты можешь изменять жене, иметь две или три любовницы, но ты никогда не должен забывать своих детей. Армянин, бросивший семью и не помогающий детям это позор.
Сегодня кафе было закрыто на спецобслуживание. Старшему сыну Гарику исполнилось четырнадцать лет. Ребятам, которые пришли в кафе, было лет по тринадцать- пятнадцать. Это были одноклассники, мальчики из одного двора, одна девочка из музыкальной школы. У Элины были черные волосы, зелёные глаза и необычная фамилия — Россолимо. Она была гречанка из Крыма, но любила говорить, что её предки из Италии.
Девочки крутились около зеркала. Мальчики переговаривались грубыми голосами и безостановочно ходили в туалет курить. Гарик- толстый, смуглый, в галстуке бабочка — сидел во главе стола и громко стучал по бокалу столовым ножом.
– Друзья мои, прошу всех к столу. Сейчас будет тост.
Столы были заставлены вазами с цветами, зеленью, блюдами национальной кухни- путук в горшочках, чанахи, хачапури, обязательные шашлыки.
Женька в это время грузил в тачку мешок с рисом.
Раздался звонок в дверь. Самвел, чертыхаясь в полголоса, закричал:
– Закрыто! У нас спецобслуживание- Приоткрыл дверь.
У порога стояли двое мужчин в форме.
– Всем предъявить документы! Милиция.
– Какая милиция- полиция дорогой? У нас спецобслуживание, дети... день рождения.
– Ты что, не понял меня? Какие на хрен дети! Этот жирный тоже ребёнок? Ну-ка руки в гору!
Мирошниченко ухватил Гарика за руку, стал выкручивать её приёмом. Самвел бросился на защиту сына. Схватил Мирошниченко за грудки и они упали на пол, покатились, опрокидывая столы и стулья.
Прапорщик Смышляев выхватил гранату. Девочки завизжали.
Услышав шум драки и крики, Женька выглянул из подсобки. Увидел
Что было сил ударил его по голове стеклянной бутылкой с минеральной водой. В это время, Самвел, сидя верхом на Мирошниченко, стянул со стола скатерть, и ударил Мирошниченко по голове каким то блюдом.
Женька осмотрел упавшую гранату. Чека была на месте. Накрыл её толстой, эмалированной кастрюлей. Бросил Самвелу:
– Гранату не трогай. Отдашь её ментам, иначе у тебя будут проблемы.
Похлопал по карманам лежавшего Смышляева. Из нагрудного вытащил удостоверение, отпускной билет. Хмынул.
– Проблемы будут обязательно. Это менты. Хоть и пьяные. Звони 02, но сначала вызывай адвоката и журналистов. А я пойду.
Самвел запричитал:
– Спасибо брат, дай Бог тебе здоровья. Спас детей, тебе это зачтётся. Что я могу для тебя сделать?
– Дай денег, сколько сможешь. И, постарайся про меня ничего не рассказывать, хотя бы сегодня.
Стараясь не бежать двинулся к железнодорожным путям, на которых стояли товарные вагоны.
Отъехав от города, утром на рынке он купил новенький камуфляж и электричками двинулся в сторону Моздока. Через два дня Женька был уже в Чечне.
* * *
В тесной клетке для задержанных на полу спал Мирошниченко. Ему снился убитый прапорщик Голенков. Он укоризненно качал головой и говорил, вот ты проявил беспечность, а меня убили!
А потом он неожиданно вновь увидел, как задержали они на блоке ржавые жигули с двумя чеченцами в камуфляже и с оружием. Парни показали удостоверения, что из чеченской милиции. Надо было бы их отпустить. Но старшему на блоке не понравилось, что чехи ведут себя слишком дерзко. Будто это не Россия в Чечню вошла наводить конституционный порядок, а наоборот, Чечня наводит порядок в России. Тогда и вызвали по рации подкрепление. Через десять минут примчались два БТРа, бойцы скрутили задержанных, натянули им на голову мешки и умчались. А на следующий день поднялся переполох до небес. Пропали задержанные чеченцы. На джипах приезжали крутые чеченские мужики, все обвешанные оружием. Заходили на блок нагло, как к себе домой. Разговаривали, как допрашивали. И странно, робел Мирошниченко в разговоре с ними. А потом прошёл слух, что нашли ту машину, а в ней обгоревшие трупы. Парни те оказались родственниками очень больших людей в чеченской администрации и тех, кто шастает по горам.
Родственники поклялись найти и кровно отомстить убийцам. Ровно через неделю у Мирошниченко закончился срок командировки и он вернулся в родной УВД. А ещё через неделю ребят, с которыми он на блоке был, расстреляли в городе.
И страшно было Мирошниченко во сне. Как жить теперь в своей стране?
В соседней камере с перебинтованной головой храпел Смышляев.
* * *
Однажды вечером Ахмад Хаджи вместе с Аликом и Андреем уехали в соседнее село. Ночью в Женькину коморку пришла Марьям. Она погасила свет, разделась в темноте. Её горячие соски, выпроставшиеся из под лифчика, твёрдо упирались ему в грудь, и он пугался. Такое с ним было в первый раз. Женька опускал руку на ее горячий и на ощупь бархатный, как у щенка живот, блуждая пугливой ладонью задевал жёсткий завиток чёрных волос. Потом, незаметно для себя, застигнутые полудрёмной чередой образов и воспоминаний, засыпали прижавшись друг другу.