Ты для меня?
Шрифт:
А, нет! С таким звуком стеклянный стакан, сминаемый левой рукой Германа, разлетелся вдребезги, под гнетом его дикой и необузданной мощи. Осколки впились в мягкую плоть, и спустя мгновение, белоснежная скатерть окрасилась багрянцем. Лера вздрогнула, будто от сильнейшего удара, ощущая его боль, как свою собственную. Давыдов не шелохнулся, словно и не заметил вовсе. Продолжал смотреть, все так же пронзительно. Не мигая. А кровавое пятно на столе становилось все больше. Она прослезилась, едва сдерживаясь от душераздирающего вопля.
Почему он не пытается остановить
А вот Алина столь сдержанной не являлась — вскрикнув, искренне ужасаясь, принялась услужливо промакивать салфеткой травмированную ладонь, предварительно удалив кусочки стекла.
С*чка! — Ревело подсознание, толкая на безумства. — Не смей к нему прикасаться!
Хотелось ринуться к нему, оттолкнуть в сторону его бывшую любовницу, и обнять. Крепко. Чтобы уже никогда никому не отдавать. Однако Лера продолжала стоять, будто парализованная. А он продолжал пытливо смотреть, словно…ожидая чего-то. Но, чего? Сердце вдруг пропустило болезненный удар, а потом принялось надрывно гонять кровь по венам.
Господи! Он ведь ждет подтверждения слов Глеба, или их опровержения! И просто сатанеет от неизвестности.
Осознание данного факта привело в чувства быстрее, нежели внезапно свалившийся на ногу кирпич.
— А теперь, — громко и зло обратилась к другу, — давай проясним ситуацию, пока нас не сожгли на костре, как главных извращенцев года!
Не только Глеб знал ее, как облупленную. Лера могла похвастать тем же. И по сурово сдвинутым бровям, понимала — вредничает! Ну, вредничает, же! Неужели, заметив на приеме брата, решил показать, что хотя бы, в отношениях с ней, превзошел его?
— Да, мы дороги друг другу, как родные. Но! Кровного родства у нас нет.
Ей показалось, или люди в зале наконец-то начали шевелиться? До этого сидели, замерев. Как статуи.
— Ребенок, которого упоминает мой друг, существует в природе. Его зовут Савелий, ему четвертый годик. — Взгляд на Германа. Глаза в глаза. — Это сынок Ланы и Валька. Мы крестили его, за пару дней до моего двадцатилетия. А Церковь, как известно, запрещает крестной и крестному одного и того же ребенка, вступать в интимные отношения. Вот, что пытался сказать Глеб. Не более…
Она слышала вздох облегчения, слетевший с губ Давыдова, даже сквозь внушительное расстояние. Ощущала, как если бы стояла рядом. В такт движениям его грудной клетки, дышала и сама. Видела расслабленное лицо, и, наконец-то, опущенные веки. Поправочка! Блаженно опущенные веки.
Поверил! Хвала небесам, поверил!
Лера не знала, что чувствовала в тот миг. Банально, конечно, но так хотелось реветь, от переизбытка эмоций! Вместо этого, лишь глупо улыбалась. И когда почувствовала себя в крепких объятиях Глеба. И когда зал разразился бурными аплодисментами, вновь выкрикивая «молодцы», «какие вы хитрюги», «продуманы» и «аферисты малолетние». Улыбка не сползала с лица ровно до того момента, пока Герман, словно ото сна очнувшись, заметил свою поврежденную кисть, и воркующую над ней Покровскую. Нахмурившись, мужчина отнял руку. Наспех перетянув раны матерчатой салфеткой, быстрым шагом направился в сторону
Лишь ее слова сейчас в памяти пульсировали, вгоняя в еще большую агонию:
С кем бы ни был, кого бы ни тр*хал, всегда ко мне возвращается…
Всегда ко мне возвращается…
Ко мне возвращается…
Руки сжались в кулаки, и каждая мышца на теле превратилась в камень.
Почему? Чем она лучше? Не отдам!
Она не уловила тот момент, когда ее перехватили на середине пути, и притянули за талию к твердой груди. Заторможено вскинула голову, силясь сосредоточить взгляд на наглеце. Впрочем, девушка уже догадывалась, в чьих руках оказалась.
— Привет, кукленок! — Льдисто-голубые глаза светились юношеским весельем. — Эффектное появление. Впечатлен!
— Виктор Сергеевич, мне надо…я тороплюсь…
— Потанцуем? — Терехов закружил ее в танце, раньше, чем успела ответить. Сердце бешено стучало в груди. — Тише, Лера. Спокойно. Не зыркай так. Просто танец.
Она с ним. В туалете. Наедине!
— Выдохни, девочка. — Криво усмехнулся. — Твоей ярости хватит, чтобы разнести мне весь клуб. Уверяю, происшествий на своей вечеринке я не допущу.
Валерия пыталась расслабиться. Честно, пыталась. Глубже дышала, позволяя мужчине вести в танце. Но ком, стоящий в глотке, причинял вполне реальную боль. Душил! Ее наизнанку выворачивало при одной мысли, чем эти двое могут там заниматься.
— Держи лицо, кукленок, — шепнул на ухо, успокаивающе блуждая рукой по спине. — Без сцен. Теперь ты член моей корпорации. За тобой очень пристально наблюдают. Ни одна пчела не стоит твоей загубленной репутации.
Ошеломленно вперилась в Терехова затуманенным взглядом. Как он понял? Как?
Лишь горькая ухмылка растянула его губы в тонкую жесткую линию.
— Да уж, эта твоя пчела…способна жалить очень и очень болезненно. Жало у нее, что надо. Не знаю, почему сразу не догадался…
— Виктор Сергеевич?
— Да, милая?
— Либо обнимите меня крепче, чтобы глупостей не наделала, — процедила сквозь зубы, — либо не мешайте!
Замерев всего на мгновение, Терехов стиснул ее столь сильно, что воздух вышибло из легких. А сам он сдавленно прошептал:
— Господи, Лера…
Чужие руки. Чужие объятия. Они не были ей противны. Нет. Просто…не ее. Что и требовалось доказать. Еще немного, и девушку накрыла бы истерика. Так же, как и после первого раза с Леней. Он тоже был не ее!
— Девочка, — Виктор мягко коснулся губами пылающей девичьей щеки. — Ты только скажи, и я…
— Нет! — Холодно и жестко. Валерия остановилась, прерывая танец. — Я люблю его столько, сколько себя помню!
Осторожно высвободилась из объятий Терехова.
— Обещаю не скандалить, — натянула на лицо фальшивую улыбку. — Спасибо за танец.