Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
— Боб, не хочу тебя обижать, но иногда ты бываешь ужасно рассеянным…
— Не смей делать из меня дурака! — вспылил Борис. — Или ты забыла, что я здесь по твоей просьбе?! Сначала ты впутываешь меня, а потом… Ты что, издеваешься?
Евдокия пошла на попятную:
— Ладно-ладно, пусть так, как ты говоришь, но от меня-то чего ты хочешь? Ведь не за тем же ты мне звонишь, чтобы впечатлениями поделиться.
— Само собой, не за тем. Дуняша, мне нужен совет врача.
Она испугалась:
— Речь
— Да, я хочу эту кровь сдать на анализ. Чья она: животного или человека? Или это вообще не кровь. Короче, Леня рядом?
— Да.
— Тогда передай, пожалуйста, трубку ему.
Затея совсем не понравилась Евдокие.
— Об этом не может быть речи! — закричала она, с ужасом представляя, что Лагутин узнает о деятельности, которую жена развернула за мужней спиной, нарушив все свои обещания и его запреты.
Борис удивился:
— Не может быть речи? Почему?
— Сейчас объяснить я тебе не могу, но поверь (умоляю!) на слово: у меня от этого могут быть неприятности. И очень большие. Вплоть до развода, — воскликнула Евдокия, нарочно сгущая краси.
Но разве этим Бориса проймешь — каким-то разводом. В развод-то он и не поверил:
— Глупости, пустяки. Леонид Палыч поймет. Он трезво мыслит, тем более, что я сам ему все объясню.
«Ха! Трезво мыслит и потому в кровь на клавишах непременно поверит — вот она, хваленая мужская логика!» — подивилась Евдокия и заявила:
— Как раз твоего объяснения мне слышать и не хотелось бы. Я не позволю с ним говорить.
— Ладно, обойдусь без тебя, — разозлился Борис и чертыхнулся: — Черт возьми, зря только время потратил! И это моя родная сестра! — сокрушился он и вопросил: — От кого же еще мне ждать помощи?
— Боб, миленький, ты пойми…
Но Евдокия не успела оправдаться перед братом: он прекратил разговор, не стал ее слушать. Трубку она укладывала в карман с таким рассеянным видом, что Лагутин тревожно спросил:
— Что-то случилось?
— Нет-нет, все в порядке, — вздрогнув, поспешила ответить она и нервно оглянулась на пса.
Пес не шевелился и почти не дышал.
В его желудке (тесном от частого голода) тяжелел ресторанный ужин. Ничего подобного пес не едал даже во времена своего младенчества — когда он не ходил, а катался толстым смешным клубком и с изумлением пробовал взрослую пищу. Он тогда был прелестным молочным щенком, забалованным щедрым братом-туристом.
Теперь же, когда пес запаршивел — редко еда ему перепадала, все больше тычки, тумаки…
«Не начал бы он храпеть, — с опаской подумала Евдокия. — Обожрался и вот-вот заснет. Эх, и зачем я только с ними связалась: и с псом этим шелудивым, и с чокнутой Евой? Плохо вышло и там, и там. Того и гляди нарвусь на скандал!
В лад ее мыслям Лагутин спросил:
— Если я правильно понял, Боб сейчас у твоей подруги?
— Вроде, да.
Он удивился:
— Вроде? Ты что, не уверена?
— Я уверена! Да! Боб у Евы! — взвизгнула Евдокия.
— А почему ты злишься? — поразился Лагутин. — Часами по сотовому болтаешь, разоряешь меня, я молчу, а ты еще злишься? Даша, где справедливость?
Она сникла:
— Я устала, Леня, прости.
— Устала и поругалась с Бобом, — догадался он.
— И поругалась.
Лагутин усмехнулся:
— Оказывается, моя доброта тебе впрок не идет, оказывается, по телефону болтать не всегда полезно.
Едва успел он это промолвить, как сотовый вновь зазвонил.
— Кто же на этот раз? — нервно спросил Лагутин.
Евдокия вздохнула:
— Ирина-аа. Из Парижа. Что мне делать? — Она воззрилась на мужа. — Если ты против, я не отвечу.
Он отмахнулся:
— Делай как знаешь, мне все равно.
— Но потом не говори, что я тебя разоряю, — проворчала Евдокия, извлекая из кармана трубку.
Ирина подробно про всех распросила. Особенно Майя почему-то заинтересовала ее, точнее, очередная интрижка подруги.
Евдокия, чтобы не выглядеть дурой, не стала рассказывать про ужасы Евы — кто его знает как там оно: что правда, что неправда, пойди, разберись. Поэтому и она с охотой напирала на Майю, расписывая ее новый успех. Когда же дело дошло до «экстремальной страсти-корриды», Ирина ее удивила.
— Майка что же, к себе в дом привела полузнакомого мужика? — строго спросила она. — А на маньяка нарваться Майка уже не боится?
— Майка шутит: «Где он, этот маньяк! Дали бы мне его!» — рассмеялась в ответ Евдокия. — Помнишь тот анекдот, где за групповое изнасилование грузина судили? Судья интересуется: «Подсудимый Чавадзе, вы признаете свое участие в групповом изнасиловании?» Грузин: «Нэт!» Судья: «Группа изнасилованных, встаньте!» Вот так и наша Майка. Дай ей волю, она всех маньяков враз изнасилует. Ой! Я, кажется, увлеклась! — опомнилась Евдокия.
Испуганно покосившись на мужа, она прикусила язык, Лагутин же усмехнулся и покачал головой:
— Ну у вас, девочки, и разговоры. Ладно ты, но Ирина, сорокалетняя женщина.
— Ленечка, ты прости, но подслушивать тоже нехорошо.
— Подслушивать? Ты так громко кричала, что я начал переживать за свои перепонки.
— Больше кричать не буду, — Евдокия виновато пожала плечами и перешла на шепот, обращаясь уже к подруге:
— Ты не волнуйся, Майка ночует в гостинице.
После ее сообщения, Ирина окончательно разволновалась.