Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
— Дашенька, — ласково спросил он, — где ты взяла мороженое?
— В холодильнике. Кое-что там испортилось, я это выкинула, но мороженому-то что сделается? Тем более, в морозилке, — со всею нежностью ответила жена и уже небрежно добавила, явно подруге: — Слышь, Майка, Ленечка мой пришел. Позже перезвоню.
Отправив сотовый в карман, Евдокия расплела из «лотоса» тонкие ноги и шустро заерзала задиком по атласному покрывалу, сползая с кровати навстречу мужу. Леонид Павлович строго смотрел на жену, мысленно собираясь перед нотацией и размышляя с чего начать: с обуви,
Хотелось говорить обо всем, однако он и слова сказать не успел, как снова затренькал сотовый. Прижав к уху трубку, Евдокия изменилась в лице.
— Ма-моч-ка! Кажется, я сейчас умру! — пропищала она, и в глазах ее отразился такой запредельный ужас, что Лагутин струхнул.
— Что случилось? — воскликнул он, бросаясь к жене. — Нас затопили?! Дома пожар?!
— Хуже! Гораздо хуже! — истерически закричала Евдокия, и нервы его не выдержали.
Леонид Павлович вырвал телефон у жены и лихорадочно прижал его к уху.
— Сначала я не поверила, — неистовой скороговоркой, пронзая барабанную перепонку Лагутина, строчил женский голос, — ну капелька и капелька. Всего одна. Я думала, это варенье вишневое. Сестре-сладкоежке накостыляла, чтобы и близко к роялю не подходила со своими дурацкими бутербродами, а потом вижу, лужица. Лужица, Дуся! А потом целая лужа!
— Что-оо?! — взревел Леонид Павлович. — Какая лужица-лужа?! Какие бутерброды?!
Он в ярости отшвырнул от себя трубку — правда не на пол, а на кровать, на мягкое покрывало — и гневно уставился на жену:
— Хочешь в могилу меня загнать? Довести до инфаркта решила?!
Евдокия нервно икнула:
— Леня, у Евы в доме жуткие творятся дела!
— Ха! У Евы творятся дела! А у меня еще хуже: родная жена издеваться изволит! Взялась меня извести! Неужели не ясно, когда ты так завопила, ноги мои подкосились! Я думал, что в нашей квартире пожар!
Евдокия снова икнула и покосилась на трубку, упавшую рядом с ней:
— Ленечка, я не шучу! У Евы такое творится!
— Да слышал я, слышал, — разом вдруг успокаиваясь, насмешливо констатировал Лагутин. — Все я слышал. Лужица, бутерброды — кошмары, солнышко, еще те. Как тут не посочувствовать. Непонятно, зачем ты сотовый прихватила с собой. Я же тебя просил. То Майка, то Ева… Уверен, о нашем отъезде знает теперь весь белый свет…
Евдокия испуганно затрясла головой:
— Нет, Ленечка, как мог ты подумать? Я с подругами так говорила, что невозможно было понять, в городе мы или нет. Вот если бы мне звонили, а я бы не отвечала, вот тогда бы всем стало ясно…
Оправдания обрывая, опять зазвонил телефон. Евдокия, не решаясь брать трубку, с растерянной мольбой посмотрела на мужа. Леонид Павлович обреченно махнул рукой:
— Чего уж там, бери, слушай про бутерброды. Да не проболтайся, смотри, что мы в Сочи. Впрочем, скоро мы возвращаемся, если вообще когда-то отсюда уедем с такими странными сборами.
Лагутин зло пнул ногой чемодан и тут же, его подхватив, и коробку со шляпами, поспешил вон из номера к автомобилю.
Едва
— Ева! Евочка, это ты?!
Конечно, это была Ева.
— Дуся! — вопила она. — Нас разъединили?!
— Разъединили? Евочка, как возможно такое? Душой я с тобою всегда! Рассказывай, что у тебя происходит? И поподробней!
Об этом и не надо было просить (женщины любят детали), Ева опять застрочила:
— Сначала была капелька, едва заметная капелька крови. На клавише, на одной, на «до» первой октавы. Но я-то не знала, я думала, что вареньем намазано. Вишневым. Юльке накостыляла слегка и успокоилась. Через несколько дней смотрю, капелек уже пять: на «ре», «ми», «соль» первой октавы и на «до», «фа» — второй. Присмотрелась, на варенье совсем они не похожи. Еще присмотрелась — кровь! Ох, как я рассердилась на Юльку, даже ее отшлепала и наказала: «Со своими вечно ободранными лапами к роялю и близко подходить, мерзавка, не смей!» И что же? Через несколько дней на «ре» третьей октавы лужица. А сегодня уже настоящая лужа на «ми», «фа» «соль» пятой октавы и сильно испачканы черные клавиши. Но самое страшное то, что Юлька здесь ни при чем, зря ее колотила. Целых три дня я дома одна! Абсолютно одна!
Оцепеневшая Евдокия, заикаясь, спросила:
— К-куда же все делись?
Ева всхлипнула:
— Я еле живая от страха. На дачу уехала вся семья. Сама их выгнала, чтобы не мешали мне к фестивалю готовиться. Едой запаслась и над новым концертом работала, три дня не выходила из дома.
— Может, кто-то к тебе приходил и решил подшутить, — замирая от ужаса, прошептала в ответ Евдокия.
— Если бы, в том-то и дело, что не приходил в эти дни никто. Одна я была в квартире. Кровь с клавиш начала вытирать и вдруг так страшно мне стало, что потемнело в глазах. С воплем забилась в ванную, под унитазом сижу, выйти боюсь. Слушай, Дуська, ты мне не веришь?
— Про то, что под унитазом сидишь? — удивилась та и озадаченно осведомилась: — Да, в самом деле, Ева, как ты умудрилась забраться под унитаз?
— Ой, Дуся, сижу-то я рядом, но черт с ним, с унитазом моим! В то, что кровь на клавишах появляется, веришь или не веришь?
— Верю! — не задумываясь, выпалила Евдокия. — Я самая первая увидела эту кровь!
— Ой, мамочка! — взвизгнула Ева. — Сейчас я от страха умру! Ты видела кровь?!
— Да! На твоих клавишах!
— Ой, мамочка! Точно умру! Когда?!
— В тот день, когда появился маньяк!
— Да ты что?!
— Евусик, я сидела возле рояля, уставившись в телевизор. Ты на кухню кофе варить пошла. Тут начали про маньяка рассказывать, я разволновалась и на клавиши оперлась рукой, то есть, локтем… Ева, знаю, ты за это ругаешь, инструмент расстраивается и все такое… Честное слово, я по рассеянности, — бросилась оправдываться Евдокия, но подруга ее перебила:
— Хватит, Дуся, мне уже не до клавиш. Дальше-то, что с кровью было?
— Да ничего. Я про кровь только дома узнала, когда блузку сняла. На локте было пятно.