Ты меня не помнишь

Гриневская Марья

Стуча зубами, шлепаю в спальню. Я все сделала, хочется добавить правильно, но не могу. Потому что уже не понимаю, как правильно. Еще вчера я была уверена, что правильно отпустить прошлое и попробовать жить так, как мне нравится. У меня даже что-то получилось, а сегодня... Сегодня я ничего не отпустила.

— Отомстила? — хитро уточняет внутренний голос.

— Да, и никаких угрызений совести не чувствую.

Потому что никогда не прощу, то, что он сделал.

— Ни-ког-да — вырывается у меня. Меня, наконец, мог дождаться вечером и устроить сцену ревности. Мог, но предпочел снять шлюху на ночь и оттянуться по

полной.

Сволочь!

Кобель!

Просто в голове не укладывается. Переворачиваюсь набок и закутываюсь в одеяло с головой. Если бы сама все не увидела, так бы и сидела дома, мотая сопли на кулак и придумывая ему оправдания. Сейчас, конечно, тоже мотаю, но по-другому случаю. Я знаю, что это конец, и что никаких ванильных романтических сцен примирения у нас не будет.

Точка.

Ничего не осталось, даже надежды нет, а когда не остается надежды, все остальные чувства загибаются на раз-два.

Проверено.

Кутаюсь в одеяло, и чувствую, как вместе с теплом по телу разливается слабость. Веки тяжелеют, и я не сопротивляюсь, проваливаюсь в глубокий и спокойный сон. Сейчас он для меня все: отдых, спасение, лекарство и анестезия.

Сон, обычный сон, без пробуждений и сновидений. Сколько он уже длится?

Неважно. Мне хорошо.

Раздражают лишь изредка прорывающие черную пелену сна звуки. Сначала это дребезжащий звонок, стук, а потом чей-то голос. Отгораживаюсь от них, убегаю и прячусь.

Глава 43

Алекс Межницкий

— Уволь того, кто тебе помогал — крутится как заевшая пластинка в голове.

Меня распирает от возмущения. Вокруг меня творится какой-то треш, а я, походу, марионетка в чьей-то игре! Я, Алекс Межницкий!

Подхожу к бару и достаю оттуда бутылку виски и бокал. Медленно двигаюсь к дивану и задаю себе всего один вопрос: «Где я просчитался, где ошибся?».

Бокал ставлю на стеклянный столик, а сам сажусь на диван и вскрываю коллекционный алкоголь. Пробка летит на пол, она вряд ли уже пригодится. Тянусь и, зацепив край бокала пальцем, тяну его на себя. Скребущий звук, разрезая тишину квартиры, бьет по нервам словно ультразвук. Тру пальцами виски, вдавливая их с такой силой, словно стараюсь вскрыть себе черепную коробку.

— Идеально было бы, вскрыть, промыть все в вискаре — кидаю взгляд на пустой бокал и сглатываю — а потом запихнуть обратно. Все... или не все?

Олю-Сашу я бы точно не запихивал обратно. Утопил бы в этом чертовом бокале стерву.

Наблюдаю, как напиток заполняет бокал, в нос ударяет запах алкоголя с примесью древесно-ореховых ноток.

— Сука! — выкрикиваю в темноту свой тост и, запрокинув голову, опустошаю бокал — сука...

Уволь того, кто тебе помогал, говоришь? Камиля уволить? Неужели друг теряет хватку? Не поверю, но с Камом поговорю серьезно. Если он что-то упустил, будет до Нового года бесплатно работать. Благо осталось каких-то два месяца. Опрокидываю в себя очередную порцию алкоголя и иду искать телефон.

Захмелевший мозг отказывается вспоминать где я его оставил, зато с садистским удовольствием подкидывает веселые картинки вечера. Вот она опирается спиной на Бельских и смотрит на меня. Взгляд, это взгляд... морщусь и наливаю в бокал новую порцию анестезии, словно она заморозить меня хотела. Безразличие, в нем было полное безразличие. Зато несколькими минутами раньше... Теплый виски вызывает легкую тошноту, но приятно обжигает горло, и бокал со звоном возвращается на столик. Раньше, в спальне, в ее глазах читалось совершенно другое чувство. Обида, боль и я бы даже сказал, что ревность. Поверил бы, что ревность, если бы не знал, какая она продажная сука. Встречаться с тремя мужиками! Причем за одного даже замуж собиралась! Пустой бокал до сих пор в моей руке, надо бы еще выпить, но сначала надо вспомнить где мой телефон. Свободной рукой растираю лицо и обхватываю пальцами переносицу. Вспоминай, Алекс, вспоминай, но мозг снова подкидывает картинку, когда Саша смотрит на меня с таким разочарованием, что жалею, что не сдох там, на кровати.

Так, надо подниматься и идти искать телефон, или подождать, когда мне кто-то позвонит. Последний вариант мне очень нравится, только уже почти девять, Алекс. Кто тебе может позвонить вечером? Друзья? Девушка? Коллеги? Три раза ха-ха, на хрен ты никому не нужен, кроме матери, но она спит уже давно. Даже если я сегодня здесь упьюсь и сдохну, никто раньше понедельника меня не хватится и то, потому что на совещание не приду. Блин, а вопрос-то спорный. Скорее всего, даже не позвонят, обрадуются и разойдутся по домам. Мысль неприятно кольнула, и внутри что-то перевернулось. Неприятненькая картинка получается, и это еще мягко сказано.

Поднимаюсь с дивана и решаю начать поиски телефона с прихожей. Пошатываясь, пересекаю гостиную и оказываюсь перед большим зеркальным шкафом. Секундный взгляд в зеркало, где мое отражение просто кричит о том, что пить больше не стоит, и я резко отодвигаю дверь. Карманы пальто проверяю первыми, прохлопывая их ладонями. Пусто. Сумка. С трудом фокусирую зрение на содержимом, все на месте, но телефона нет. Разворачиваюсь, держась за шкаф, и направляюсь в спальню, там должны быть брюки и пиджак. Перед глазами проплывают круги и комната размножается в геометрической прогрессии. На пятой проекции дивана и арки говорю себе стоп и перестраиваю маршрут. Надо в ванную, умыться холодненькой водичкой, как-то привести себя в чувство.

— Душ? Не-е-е, опасно, могу там до утра остаться.

Опираюсь руками на раковину и стараюсь не смотреть на себя в зеркале. На счет три, командую себе, включаем водичку и засовываем голову под кран.

— Три!

Я, кажется, ору на всю квартиру. Ледяная вода льется по волосам, скатываясь на лицо, и затекает попеременно то в рот, то в уши. Фыркаю, трясу головой, а когда хочу выключить воду, случайно увеличиваю напор.

— А-а-а — Поток холодной воды устремляется по шее сначала на спину, а после стекает по груди. Ору так, что меня точно слышат на улице.

Шлепаю по крану и перекрываю воду. Надо найти полотенце. Оно на месте, но я тяну руку в совершенно противоположном направлении. Яркие упаковки не оставляют сомнений — это Сашино. Беру в руки одну и читаю: «Бальзам для тела».

— А для души? — хихикаю как идиот. Понимаю, глупо, но все равно стою и ржу — для души есть вискарь.

Ставлю на раковину тюбик и осматриваюсь. Нахожу еще несколько баночек, непонятные махровые кружочки. Что? Стоять на ногах становиться все сложнее. Присаживаюсь на крышку унитаза и верчу в руках махровые штуковины.