Ты меня не помнишь
Шрифт:
Лялька ведет меня в кабинет, где только что беседовала с врачом. Меня тоже осматривают, говорят, что все в порядке. Шок, испуг и ни единой царапины. Лялька помогает врачу заполнить на меня карту, а я до сих пор не могу поверить в то, что случилось. Алекс меня спас, просто закрыл собой и держал, пока в него стреляли, а потом еще пытался унести в машину.
Зачем? Я же подставила его, вся эта заварушка только из-за меня.
— Дня два за вами понаблюдаем. Сами понимаете, сильное нервное потрясение неизвестно как может отразиться
— Что? — не понимаю я.
— Понаблюдаем за вами дня два — повторяет врач.
Киваю, она права, у меня реакция может быть отложенной, и в это время лучше находиться среди врачей, чем на улице. Мне понадобятся только мои вещи и ключи от машины. Два дня, так два дня, но потом я сразу уеду. Хотя, нет, не сразу. В свете открывшихся обстоятельств, появилось еще одно дело, которое я хочу завершить.
Алекс Межницкий
Постоянный шум начинает раздражать. Ощущение, что соседи сверху затеяли ремонт и в спешке передвигают мебель. Неужели обязательно это делать рано утром? Надо будет зайти к ним и попросить не шуметь так сильно. Позже, может, даже завтра, сейчас нет сил, чтобы встать. Пробую заснуть, пока соседи немного затихли.
Проваливаюсь в взякую дремоту. Слышу, как кто-то тихо разговаривает, снится мне или нет — не пойму. Тема не нравится, больничная, пациента какого-то обсуждают, капельницы. Точно снится, расслабляюсь я, но тут же в мое сознание врывается голос матери. Прислушиваюсь и ловлю каждое слово.
— Однолюб, ты Сашенька, однолюб. Хоть в этом в меня пошел — улыбается она на секунду и сразу хмурится — а характером весь в отца, дурной характер.
Может у нее что-то случилось? Надо позвонить, да и вообще настоять на переезде в Москву. Однолюб? В памяти мелькают кадры с Сашей, в лифте, на стоянке, в моей постели... и слова матери набатом звучать в голове: «Увидела отца и все, влюбилась».
Посмотрим — ворчу я.
Ничего плохого мать не сказала, а как-то тревожно стало, заныло в груди. Саша, она ведь на меня обиделась? Из-за чего не помню, но точно знаю, что поругались, ушла она. Разберусь, успокаиваю себя и мать заодно. Сегодня же найду Сашу и поговорим, решаю я и снова отключаюсь. Только сон в этот раз какой-то странный получается, как после хорошей пьянки. Кстати, очень похоже, потому что голова раскалывается, и все тело ломит. Да еще эти соседи орут. Ремонт закончили? Катать больше нечего?
— Да, заткнитесь же вы и не топайте так — пытаюсь высказаться вслух, но резкая боль в горле останавливает.
Ну, точно, все сходится. Опять вчера в клубе накидался. Сколько сейчас времени интересно? Пытаюсь открыть глаза, вспоминаю где вчера оставил телефон. Пусто, ничего не помню. Странное похмелье. Очень. Тянусь рукой, чтобы растереть сонное лицо — не могу, глаза открыть тоже не получается. Боль сковывает тело, болит везде, словно каждая мышца, каждая точка на коже воспалена. Нет, это точно не после клуба.
Тогда что?
— Саша! — словно вспышкой озаряет мое сознание.
Вспомнил, все вспомнил! Я лежу на больничной койке и не могу ни глаза открыть, ни пошевелиться. В горле саднит, и попытка крикнуть или хотя бы промычать что-то снова терпит неудачу. Что с ней? Сильно пострадала? Тысяча вопросов и лишь один я боюсь задавать — жива ли? Надо быстрее вставать и разбираться с теми, кто устроил этот цирк. Тендер, Томский с пушкой. Какого... он палить начал? В голове каша, мысли несутся, опережая друг друга, а я пытаюсь найти зацепку, ниточку, за которую можно размотать этот чертов клубок и отключаюсь.
Просыпаюсь от теплого прикосновения к моей щеке. Легко, практически невесомо, но меня словно током бьет. Потому что узнаю ее. Хочу открыть глаза, подняться и ухватить за руку, но не могу. Саша садится на край кровати, сжимает мою руку ладошками и начинает говорить.
— Прости меня, Алекс. Это я во всем виновата. Если бы я знала, я никогда бы не приехала.
Слушаю внимательно и пока ничего не понимаю. Чувствую, что что-то недоговаривает, надеюсь, досье Камиля будет полным, а сейчас я выслушаю ее версию.
— Спасибо, что спас меня и... если бы ты знал всю правду, не стал бы этого делать.
Она всхлипывает, а я злюсь, что не могу обнять ее сейчас и сказать, да, знал, все я знал, когда мчался на стрелку с Томским.
— Ты бы выиграл тендер, не было бы никакой стрельбы. Алекс, это я украла документы, а потом отдала Бельских. Не хотела, но когда увидела тебя с ней... разозлилась.
Ты ревновала меня, Саша? — Мысль одновременно и приятна, и отвратительна, потому что я идиот. Я ведь тоже разозлился тогда.
— Сейчас у меня все хорошо. Ты тоже поправишься, мне врач сказал. Так что все будет хорошо.
В палате становится тихо, и я начинаю волноваться. Уйдет? Сейчас? Слышу шорох и стук открывающейся тумбочки рядом с кроватью и начинаю нервничать.
— Ты тогда в квартире спрашивал, зачем я все делала — тяжело вздыхает и дрожащим голосом продолжает Саша — ответы здесь, в верхнем ящике твой тумбочки.
Она какое-то время еще сидит рядом, молча гладит мою ладонь, а потом уходит. Встает и уходит! Какое прощай? Куда ты собралась?
— Мне пора — долетает до меня откуда-то совсем издалека, и я вою как раненый зверь, пытаясь заставить свое тело пошевелиться.
Весь день как только вырываюсь из забытья, пытаюсь открыть глаза или хотя бы заорать. Мне нужен Камиль, срочно, потому что в моей тумбочке лежит то, что мне необходимо как воздух. К вечеру мне удается издать слабый писк и открыть глаза, а забежавшая случайно медсестра избавляет меня от дурацкой трубки в горле и зовет врача.
— Камиль, срочно — хриплю я, игнорируя все, что говорит мне доктор.