Ты мне не сестра
Шрифт:
— Моя, моя, только моя.
И что-то в этом «моя» мне не понравилось. Но думаю я об этом после. Уже с утра, когда Макс, удивительно беззаботный, кормит меня апельсинами. Сок слизывает с шеи, губы сладко целует. И бросать его в такие вот моменты счастья совсем не хочется.
На дне души теплится надежда, что он нормальный. Что он самый лучший. Звание любимого он и так завоевал очень давно.
Об этом и думаю, когда внезапно в наш эротический мирок врезается трель звонка.
И шмели, давно позабытые, врываются в мозг целым роем. Кусают, жгут сознание дебильным предчувствием.
— Давай не будем открывать, — предлагаю я, откладываю поднос и тяну Макса на себя. Он не сопротивляется, даже когда переворачиваю его и сажусь сверху. Что-то не так. Пусть перестанут звонить. Пусть. Только пусть уйдут. Трусь влажными половыми губками об его член. Ласкаю пальчиками голые сосочки. Отвлекаю и он прекрасно отвлекается. И к моему счастью звонить прекращают. А глаза Макса уже прикрыты. Он безумен.
Скалится, хватает меня за бедра и сам решает, какой будет ритм. Заставляет чуть подняться, словить отверстием свой член и проскакать несколько километров. До общего крика, до феерии оргазма. Кайф, не меньше. И шмели вроде подутихли.
— Даже жаль, что ты не беременна, — гладит он мою грудь после, обрисовывает контуры ореола. – Я бы увидел, как набухает твоя грудь. Как растет твой живот. Удивительно, как конча может сотворить такое чудо.
— Ну что за выражения, — морщусь я и млею от счастья. Может сказать ему о ребенке? Он тогда меня никуда не отпустит, и я постараюсь сглаживать углы. И спать с ним каждую ночь. И у ребенка будет отец. А у меня любимый мужчина.
— Нормальные. Мне нравится, когда она на твоем теле. Особенно на твоем языке, — очень пошло говорит он, а я все равно улыбаюсь. Он в любви-то, наверное, никогда не признается. Прошло то время, но вот это все дает мне возможность верить в настоящее счастье. Возможно ли оно между нами?
— Ты возьмешь на себя управление компанией Андронова? — спрашиваю осторожно и он кивает, продолжая смотреть мне на грудь, потом целовать живот.
— После удаления некоторых аспектов.
— Типа рабства?
Это было именно то, с чего началась моя ненависть к Андронову. Макс во время очередной ссоры рассказал, что мой, так называемый, папочка забирает детей из детдома и их отвозят заграницу. Там их ждет разная судьба и нет гарантий, что счастливая. Тогда Макс указал, что я живу на деньги Дьявола и хотел помочь некому Самсонову убрать его. Судя по всему, помощь подзадержалась.
— Типа него.
— А ты в курсе, что ты сам самый настоящий рабовладелец?
Она закидывает руку за голову, и я любуюсь, как заглянувшее в окно солнце ласкает его лицо. Расслабленное. Довольное.
— С самой сексуальной рабыней, и можешь не надеяться на вольную… Никогда.
— О, мой господин, помилуй, — молюсь игриво я. – Не применяйте розг.
— Боишься, что понравится? — хохочет он и подминает меня под себя. Ненасытное животное. Откуда у него столько энергии?
Его вопрос. Он очень правильный. Я уже боюсь, что не захочу уходить. А его член, из-за которого я сейчас выгнулась, будет лучшей наградой за его несносный характер.
— Завтрак? — предлагает он, когда очередной заход закончен, а член, наконец, перестал угрожать мне очередной расправой.
—
Время замедляется. Что-то не так. Есть смутное чувство тревоги, но я отбрасываю его, как ненужную игрушку ребенок.
Все глупости. Все хорошо. Да и уйти я всегда успею. Максим жесток, но и с этим можно смириться. Ведь в отношении меня он жестокости как таковой не проявлял. Всегда возносил на высоту наслаждения. Бросал в пропасть похоти.
И любит меня. Безумно. По больному. Но любит. Может быть ребенок сделает его мягче?
Не успеваю намылить голову, как в горячий душ врывается поток холодного воздуха. По коже тут же бегут мурашки. Смотрю сквозь стекло и вижу на пороге силуэт. Темный, недвижимый.
— Макс?
Молчание. Мне оно не нравится. Я выключаю воду, отодвигаю дверцу и замираю, когда вижу натянутое до предела лицо Максима. Не его лицо. Напряженное, злое, лютое. И руки в кулаки сжаты.
И на меня не смотрит как будто, а режет по живому. Проворачивает нож. Откуда столько ненависти? Откуда ж ей взяться за несколько минут? И тут, сметая все вопросы ударом топора по мозгам, слышу голос. Тот самый голос, снившийся мне в кошмарах.
— Посмотри на меня, девочка. Посмотри, как хорошо твой папочка тебя трахает.
Глава 37.
Все, что мне сейчас хочется — это стать слепоглухонемой. Только чтобы не видеть обжигающего, на грани безумия, взгляда. Не слышать тяжелого дыхания. Не открывать и закрывать рот как рыба. Чтобы… Чтобы… Чтобы что? Оправдаться?
Но разве можно объяснять что-то зверю, который решил тебя сожрать.
Нельзя делать резких движений.
Я просто все объясню. Макс…Он же умный. Он должен будет понять. НО, очевидно, что мое облачение в полотенце в планы не входит.
Только я тянусь к нему, как Макс в два счета отбирает тряпку и бросает на мокрый пол, а по квартире, вырезая мне дыру в душе, слышится пыхтение Андронова и мои приглушенные стоны. Ненастоящие, но выбора у меня было немного….
— Выключи, — взмолилась я, решительно поднимая взгляд, и лучше бы этого не делала.
Такой адовой злобы я не видела никогда, даже когда Антон Громов заносил надо мной свой нож. А ведь тому было за что мстить. Я его лишила возможности заниматься сексом.
— Тварь! – орет Макс, раскрывая пасть, кидается и хватает пятерней за волосы. Подносит лицо к своему и, взревев «Что ты наделала?!», кидает в сторону.
Мой визг сочетается со звоном бьющегося зеркала. Страх иглами протыкает все тело. Одна лишь страшная мысль, что порежусь, но Макс буквально толкает меня в сторону звуков секса.
Вспоминаю, что сильная. За это ведь в свое время полюбил меня Максим.
Мой Максим, а не это животное, что не дает мне отползти и за ногу тянет в сторону гостиной. Тащит, как преступницу, не обращая внимание на мои крики. Туда, где на огромной плазме вчера мы ухахатывались с крошки Вуди Вудспекера, а сегодня картинка диаметрально противоположная. Грязная. Пошлая. Отвратительная, как и пятна засосов на моей молодой коже.