Ты - мое дыхание
Шрифт:
Борис собирался что-то ответить, но Поля только горько покачала головой, повесила на плечо сумочку и быстро сбежала вниз по ступенькам террасы.
Сначала она летела бегом, петляя от улочки к улочке и слыша за спиной торопливые шаги. Потом шаги куда-то пропали. Поля остановилась и прислушалась. Бориса и в самом деле не было. Она расстегнула сумку, достала сигарету и прикурила. Курилось плохо, без удовольствия, дыхание все еще не восстановилось после незапланированной пробежки. Кроме того, противно дрожали пальцы. Сделав три или четыре глубокие затяжки, она бросила окурок на землю и затушила его носком туфли. Где-то за соседним забором яростно и громко залаяла собака. Поля поправила ремешок на плече и быстро пошла вниз по улице. В самом деле, уже надо было торопиться:
Больше всего было жаль новых туфель с сеточкой на пятке и маленьким каблучком. Даже в темноте было видно, что грязь налипла на них сплошным вязким слоем. А еще было жаль ногу. Выбравшись из канавы на дорогу, Поля осторожно ощупала лодыжку и поняла, что та угрожающе распухла. О переломе, слава Богу, можно было не думать: идти худо-бедно она могла, но все равно приятного было мало.
Как назло, поблизости не валялось ничего даже отдаленно похожего на палку. Импровизированную трость сделать было не из чего. Сильно припадая на одну ногу, Поля заковыляла вперед. Домишки, еще пять минут назад выглядевшие аккуратными и довольно компактными, теперь почему-то стали длинными, как самолетные ангары. Ей уже казалось, что улица эта в принципе не может закончиться, когда впереди вдруг огромным зеркалом блеснуло море.
Оно и вправду было похоже на зеркало, старинное, тусклое, отражающее бесконечное звездное небо. Теперь, ночью, в нем не было и тени полуденной, пляжной беззаботности. И даже не оттого, что на волнах не колыхались людские тела, резиновые матрасы, мячи, игрушки, а в воде не висели студенистыми цветками медузы. Дело было в другом. В какой-то особенной, первозданной тайне, которой дышало все вокруг.
Поля опустилась на песок, осторожно вытянув вперед больную ногу, и тихонько заплакала. И почти тут же услышала за спиной шаги.
— Вот ты где? — Борис сел рядом и обнял ее за плечи. — А я тебя ищу!.. Ну, надо сказать, от погони ты скрываешься профессионально и ловко, как заяц.
Она с улыбкой кивнула и отвернулась, чтобы он не увидел блестящих на ее лице слез. Но он все-таки заметил, провел пальцем по щеке, вздохнул тяжело и виновато.
— Поль, а, Поль, прости меня, пожалуйста… Я сейчас разговаривал с тобой, как последний свинтус. Лену эту Сидорову зачем-то в пример взялся приводить? Прости, а?
— Нет, это я — свинтусиха, с этим своим замужеством дурацким… Ты только не подумай, что для меня эта тема действительно такая животрепещущая. Просто я сегодня подслушала в саду ваш разговор с Олегом, и так мне стало обидно… И из-за кино из-за этого, и из-за салатиков. Ну ты ведь и сам все знаешь…
— Знаю, — Борис подобрал с песка ракушку, крупную, витую, похожую на веретено. — Так давай на время забудем об обидах и поговорим обо всем спокойно.
— Мы не будем больше об этом говорить, — Поля взяла ракушку из его пальцев и прижалась к его раскрытой ладони щекой. — Мы не будем об этом говорить, ладно? И давай считать, что этого сегодняшнего разговора не было никогда вообще. В принципе его не было, понимаешь? — она немного помедлила. — Потому что, ты будешь смеяться, но я боюсь… Говорят же, что мужчины стремительно сбегают, когда начинают подозревать, что их хотят охомутать!.. Так вот, я не хочу, чтобы ты убегал, я ведь и без всякого штампа в паспорте люблю тебя, правда…
Он усмехнулся, взъерошил пальцами волосы:
— Эх, Полечка!.. Куда же теперь от тебя убежишь, если все тайные намерения рассекречены? Знаю-знаю,
— Но я…
— Да шучу я! Шучу! Господи, Полька, какая же ты иногда бываешь глупенькая!.. Я ведь тебя тоже люблю. Хотя почему «тоже»? Я тебя просто люблю…
Это потом уже она подумала, что после признания в любви в контексте предыдущего разговора вполне логично должно было последовать предложение. Потом оценила быстроту и готовность, с которой Суханов согласился не возобновлять душещипательных бесед на тему семьи и брака. А тогда она тревожилась только о том, что Борька обязательно испачкает руки об ее омерзительно грязные туфли. Впрочем, опасения оказались напрасными: снял он их осторожно, придерживая двумя пальцами за каблучки. Отставил в сторону и по очереди поцеловал обе ее горячие ступни. Потом поднялся губами к коленям, медленно собирая гармошкой платье.
— А если кто-нибудь решит ночью искупаться? — с тихим смешком спросила Поля, ложась спиной на песок.
— А кто решит искупаться, тот сам виноват, — Суханов торопливо расстегнул ремень на шортах. — Ночью спать надо, а не по пляжу шарахаться…
Потом ей вдруг подумалось, что ночь не только нежна, но и бесстыдна. Иначе почему бы она смотрела на них отовсюду тысячеглазыми крупными звездами? Впрочем, что была нежность ночи по сравнению с ласковой горячностью Бориса? Что было тепло раскаленного за день воздуха по сравнению с теплом его сильного, близкого тела? Даже на песок, лезущий в глаза, забивающийся в волосы, Поля тогда не обращала внимания. Вспомнила о нем уже потом, когда Борис сел, натянув светлые шорты, и энергично встряхнул головой, как собака, только что выбравшаяся из воды.
— Что, романтика требует жертв? — с улыбкой спросила она, смахивая с платья осевшие на него песчинки.
— Ох, и еще каких! — пожаловался он. Но главная жертва ему еще только предстояла: до самого дома Полю с ее распухшей щиколоткой Суханов нес на руках…
С Галкой Лесиной она познакомилась три месяца спустя в пахнущем хлоркой холле женской консультации. Народу было еще очень много, а до конца приема оставалось всего каких-нибудь полтора часа. Женщины нервничали, обсуждали врачей, которые больше чай пьют, чем делом занимаются, нашу систему здравоохранения, которая заставляет людей вот так давиться в очередях, пациентку, которая зашла в кабинет в чрезвычайно узких, супермодных брюках и не выходит вот уже целую вечность, потому, наверное, что не может их с себя стянуть… Не психовал, пожалуй, только пушистый сибирский кот, вальяжно прогуливающийся от окна к окну, да еще Галка, с завидным спокойствием читающая книгу, обернутую в «Московский комсомолец».
Тем временем из мини-операционной, куда только что зашла врач, понеслись жалобные душераздирающие крики. Поля вздрогнула и скорее для себя самой, чем для Галки, произнесла:
— Господи, это что же там делают?
— Спираль удаляют — меланхолично отозвалась та, не поднимая глаз от книги.
— А что, это так больно?
— Ну-у, кому высморкаться трагедия, а кому и родить, как чихнуть, — Галка философски пожала плечами и наконец соизволила взглянуть на собеседницу. — А ты что, тоже со спиралью?
Лет ей было, наверное, около тридцати, но стильно небрежная прическа, беззастенчиво выдающая в ней парикмахершу, щедро добавляла еще года три-четыре. Темно-русые волосы, обесцвеченные «перьями», густо пахли лаком, в ушах поблескивали крупные серьги с рубинами.
— Да я, в общем-то, тоже по этому поводу… — пробормотала Поля, уже жалея, что начала разговор. — Но мне казалось, что в удалении спирали нет ничего страшного.
— Это точно… Кстати, будем знакомы, меня зовут Галина… Так вот, что я хотела сказать?.. Ты на это, — она кивнула в сторону белой двери с металлической табличкой, — внимания не обращай. Там психическая одна. Не в том смысле, что натуральная шизофреничка, а так, особа нервически-анемическая. Она кровь из пальца сдала и то в кресло упала, как подкошенная… А спираль удалять не больно. Поверь мне, есть множество вещей и побольнее. Ты, кстати, замужем?