Ты - мое дыхание
Шрифт:
Поля поправила на плече светлую, расшитую бисером сумку, с трудом удержалась от того, чтобы не сдуть челку со лба, и, пройдя мимо кафедры, поднялась по лесенке на свое обычное место. В этой аудитории она всегда сидела в одном и том же ряду, напротив выцарапанной на пюпитре надписи: «Студент, не храпи на лекции! Ты мешаешь спать товарищу». Вообще народ старался придерживаться определенных мест. Вот и сейчас позади нее, как всегда, обосновалась троица девчонок из ее группы во главе с Надей Хорошиловой. Впрочем, Поля сильно подозревала, что Надя как раз в дамском кучковании («ой, девочки, давайте поболтаем!», «ой, пойдемте вместе на лекцию, в библиотеку, в буфет, в туалет и т. д.») активного и вообще какого бы то ни было участия не принимала, а просто равнодушно терпела присутствие приятельниц. Постороннему человеку, наверное, трудно было бы сразу догадаться, что компания именно «во главе» с ней, что она здесь — главный и единственный центр притяжения. Вот и сейчас Надя хранила
— Нет, ну я не могу! — заливалась Наташка, мелко-мелко тряся узенькими плечиками. — Я от имени Борис вообще вымираю! Вот привел Господь одногруппничка!
— Главное, сам посмотрел в журнале список группы и говорит: «Отметьте, пожалуйста, Суханов Борис». А имя свое с таким пафосом произнес: «Борис!» — будто «Александр Македонский», — подхихикивала Ленка Головина. Она смеялась тихонечко, прикрывая острый носик и аккуратно подкрашенные губки ладошками, сложенными домиком.
— У меня от этого имени мандраж еще с первого курса, — продолжала Наташка. — Помните Борю Кислицына, которого отчислили после зимней сессии? Ну того, с которым я еще немножко подружила?.. Так меня мало того, что собственная сестра успела заколупать этой дурацкой считалкой: «А жена его Лариса — замечательная крыса!» — так еще и с сельхозработ воспоминаньице осталось… Я не помню, рассказывала вам или нет? В общем, гуляем мы после работы с Борей по центральной колхозной авеню, а сзади тащится какая-то бабка и через каждые пять минут с укоризной так зовет: «Боря! Боря!» Кислицын раз обернулся, второй обернулся. «Я с ней незнаком!» — говорит, а сам весь уже как рак красный, что делать — не знает. А бабка со своим «Боря, Боря» не отстает. Короче, тащилась она за нами минут двадцать, пока наконец из кустов козел не вышел. Старушенция так обрадовалась, запричитала: «Ой, Боренька нашелся, голубчик мой нашелся!»… А я, увидев этого козла, впервые поняла, что финал наших романтических отношений чрезвычайно близок.
Наташка смеялась собственному рассказу радостно до отвращения, Ленка машинально покусывала заусенцы на пальцах, а Надя молчала все с той же легкой, невесомой улыбкой.
Поля хорошо помнила Борю Кислицына, о котором шла речь, его смешную прическу ежиком, по-девчоночьи красивые зеленые глаза и вечно обветренные губы. Легкомысленная и непостоянная Наташка бросила его перед самой сессией, не из-за имени, конечно, и тем более не из-за этого дурацкого колхозного происшествия. Но все равно в том, что она сейчас вот так запросто, со смехом рассказывала об этом бедном мальчике, с которым когда-то, казалось, не могла расстаться ни на минуту, было что-то злое и неправильное. Кстати, свое собственное имя Полина тоже не любила и одно время даже активно ненавидела. Ее совершенно не утешали тогда рассказы о всевозможных великих Полинах, а при упоминании Полины Виардо она просто начинала мелко дрожать от бешенства. Дело в том, что Поля пыталась петь, и вроде бы даже это у нее неплохо получалось. До того самого дня, когда однажды гостья родителей, высокая крашеная шатенка с золотыми зубами, после маленького семейного концерта заметила: «Да, из вашей девочки вполне может получиться оперная примадонна! Главное, голосу есть откуда вырываться!» Тетка рассмеялась добродушно и беззлобно, видимо, довольная своей удачной шуткой, а Поля чуть не разрыдалась от обиды и унижения. В детстве, да что там в детстве, лет до четырнадцати она была довольно толстенькой. Это уже потом от детской полноты, с возрастом прошедшей, осталась только мягкая округлость, завершенность линий да привычка двигаться плавно и неторопливо, как кошка. А тогда она вдруг мгновенно представила, как выходит на сцену в длинном концертном платье, а конферансье с плохо скрываемым сарказмом объявляет: «Поет Полина Тропинина!» И имя Полина прозвучит именно так, как должно прозвучать. В нем послышится и «полная», и «дубина», и еще черт знает что. И оно будет идеально подходить для толстой дамы, завернутой в блестящую сценическую парчу. Она даже одно время отказывалась отзываться на это имя, требовала, чтобы ее называли Людмилой или Анастасией, а потом все как-то прошло, утихло…
Значит, «поэта» зовут Борис… В том, что разговор шел именно о нем, Поля была совершенно уверена. Все-таки мальчик действительно яркий и симпатичный, а значит, достойный внимания женской половины курса. Если бы родители не наградили его именем, к которому можно придраться, девчонки смеялись бы сейчас над его манерой активно жестикулировать, над его почти сросшимися на переносице бровями, над его «атосовской» челкой, в конце концов… Впрочем, Полина догадывалась, что до всего этого еще дойдет черед. Так же, как потом — до многозначительных взглядов, до поцелуев, до торопливых объятий в темных общежитских коридорах или пустых подъездах. Кто станет героиней его романа? Ленка? Наташка? Или, может быть, Надежда? Во всяком случае, ей это не будет стоить никакого труда. Хорошилова была Примой. Всегда, везде, в любой компании, где были мужчины. И поначалу Полю этот факт чрезвычайно удивлял. Внешность у Нади была довольно обыкновенная. Средний
Поначалу Поля пыталась относиться к ней доброжелательно, стыдила себя, мысленно говоря: «Дорогая, да ты же просто завидуешь? Это обычная бабья зависть!» Но что-то внутри сопротивлялось этому. И наконец она поняла. Надя изначально и уверенно ставила себя выше остальных, на девчонок, имевших несчастье оказаться с ней в одной компании, взирала свысока, со снисходительной усмешкой. Две ее подружки, Наташка и Ленка, выторговали себе спасение от убийственной, демонстративной иронии и, следовательно, падения в глазах парней откровенным подобострастием. Надежда поднималась на свой престол, унижая и презирая… Это было мерзко. И Поля просто решила, что будет держаться от нее подальше.
Между тем «поэт» Борис уже вовсю косил озорным глазом в сторону Хорошиловой. Поля вдруг с грустью подумала о том, какие же мужики — идиоты, как легко покупаются они на смазливую мордашку. Что и «поэт» попадется, и, наверное, этот второй парень, со смешным упорством складывающий свои шариковые ручки. Только у «поэта» есть реальный шанс, а светловолосый останется отвергнутым, незамеченным, несчастным. И Поле вдруг почему-то стало его ужасно жаль. Конечно, надо было вовремя успокоиться, понять, что виновата во всем только дурацкая заколка, испортившая ей настроение на все утро, но досада и желание что-нибудь изменить вдруг поднялись в ней с такой силой, что она просто не успела об этом подумать. Поля вообще не успела подумать ни о чем. Просто, отодвинув в сторону сумку, встала со своего места, опустилась на две ступеньки и остановилась рядом с «поэтом». Промелькнула мысль: «Я подойду к этому светловолосому и познакомлюсь с ним сама. Пусть этот парень почувствует себя привлекательным и интересным!». Мысль мелькнула и исчезла, но следом за ней появилась другая — здравая и холодная: «Ну и зачем все это? Господи, детский сад какой-то!» А отступать уже было поздно. Прямо перед ней в вежливой и недоуменной улыбке расплывалось лицо «поэта» с картинно приподнимающимися бровями.
— Привет, — произнесла Поля как можно более легко и независимо. — Меня зовут Полина. Мы с вами, похоже, будем учиться в одной группе, вот я и подумала, что нужно начинать знакомиться.
«Поэт» выдержал такую же отвратительно эффектную, как и его смахивание челки со лба, паузу, окинул ее изучающим взглядом и спросил:
— А вы что, наша староста?
Он начинал ее раздражать. Поля вообще не любила позеров. И, кроме того, своим широким плечом он полностью закрывал от нее лицо светловолосого, ради которого она, собственно, сюда и подошла. Но выказывать раздражение не хотелось.
— Нет, я не староста группы и даже не главный цветовод, — бросила она небрежно и прохладно. — И хочу вам напомнить, Борис, что вежливый человек сначала должен был представиться.
«Поэт» как-то уж слишком удивленно и высоко вздернул брови, за его плечом с сухим треском попадали на пол дурацкие шариковые ручки, послышалось сдержанное чертыхание, а потом уже откуда-то снизу появился взлохмаченный светловолосый.
— Вообще-то Борис — это я. Его зовут Олег, — сказал он с какой-то виноватой улыбкой. — И мне, конечно, очень приятно познакомиться с вами, Поля…
Она даже вздрогнула от неожиданности. Все ее скоропалительные умозаключения, замешанные на псевдопсихологизме, мгновенно полетели в тартарары. Он совсем не нуждался в ее защите, он просто сидел, возводил шалашик и разговаривал со своим другом. А девчонки обыкновенно и мирно строили глазки. И только она влетела, как Дон Кихот, или, скорее, как заполошная курица, защищать неизвестно кого неизвестно от чего… А он просто сидел перед ней и улыбался. В Полиной голове вдруг ни с того ни с сего закрутилась считалка про «предводителя дохлых крыс», и она подумала, что имя и в самом деле какое-то смешное: Борис… Надо же, Борис! А глаза у него оказались удивительно красивыми: серыми, с темным ободком вокруг радужной оболочки и частыми мелкими крапинками. В них прыгали озорные, суматошные искорки, радугой вспыхивающие на светлых ресницах. Чувствовалось, что происходящее его очень забавляет. Как и «поэта», сползшего с сиденья и смешно, но вроде бы искренне извинившегося за собственную невежливость. Впрочем, все, что говорил и делал Олег, было как в тумане. Поля и сама не могла понять, почему ей так нравится смотреть на Бориса. Нравятся и его выгоревшие лохматые брови, и взгляд, смешливый, но в то же время спокойный и уверенный. Обычно ее привлекали мужчины совсем другого типа, с красотой роковой, демонической и непременными черными волосами, оттеняющими, желательно, высокий лоб.