Ты моя надежда
Шрифт:
— Давай не будем забегать вперед, Микки, — говорит комиссар, сидящий напротив меня. — Ты же знаешь, что этого не произойдет.
Его последние слова привлекают мое внимание, и я поворачиваюсь к нему, не обращая внимания на то, как спина детектива выпрямляется, и он направляется к Хейнсу.
— Сэр, — говорит полицейский и выпрямляется, ожидая, может быть, объяснений комиссара? Я не уверен. Между ними идет поединок с сильным напряжением, которое душит.
Комиссар приподнимает бровь, как будто не понимая, чего добивается Микки.
— Он свидетель, он фальсифицировал доказательства с места преступления…
— Ни один судья не допустит предъявления обвинений с таким небольшим количеством доказательств.
— Чушь собачья…
— Дело сделано, — говорит Хейнс, и резкость тона поражают молодого человека, заставляя его остолбенеть, глядя на комиссара сверху вниз, переводя взгляд с меня на него.
Я ничего не знаю о законности. Не знаю, сколько доказательств достаточно, чтобы посадить меня. Что еще более важно, я отказываюсь верить чему-либо, сказанному человеком, которого мой отец считал другом.
— Найди больше улик или отпусти его. Все просто. Мы ничего не передадим в суд, если не сможем добиться обвинительного приговора, вбейте это себе в голову.
— Вы так же коррумпированы, как и они, — с презрением говорит детектив, прежде чем повернуться спиной к комиссару и выбежать из комнаты.
Прежде чем он успевает захлопнуть дверь, я вижу знакомое лицо с приподнятыми бровями в дверном проеме, его сопровождает молодая женщина-полицейский с хвостиком. Она переводит взгляд с полицейского, который только что ушел, на комиссара Хейнса.
— Я полагаю, мой клиент может идти? — спрашивает мистер Миллард, перекладывая кожаную ручку своего черного портфеля из одной руки в другую и наблюдая, как женщина-полицейский закрывает дверь в комнату. — Я уверен, вы знаете… — начинает мистер Миллард, но не заканчивает.
— Я уже говорил с судьей, — выдает комиссар Хейнс, снова откидываясь на спинку стула и пристально глядя на меня, как будто размышляя, кто я такой и имеет ли для него значение мое существование.
— Он свободен, — продолжает он, когда мой семейный адвокат кивает один раз и быстро открывает дверь в комнату для допросов. — Нам нужен убийца, и только он. Улики доказывают, что Мейсон не является нашим подозреваемым.
Мне не нужно еще одно приглашение, чтобы уйти. Резко встав, я бросаю последний взгляд на комиссара, который все еще смотрит прямо перед собой, но уже не на меня. Только пустой стул, хотя в его глазах то же самое выражение.
Мой пульс учащается, когда я иду по участку, чувствуя, что все смотрят на меня, и слушая звук наших шагов, когда мы выходим.
— Просто так? — говорю я себе под нос, когда мистер Миллард открывает передо мной большую стеклянную дверь.
Он приподнимает бровь, когда я прохожу мимо, все еще глядя на него и ожидая неприятностей. За ту сделку, которая была заключена, и за то, чтобы выяснить, кому я теперь должен.
Он один раз кивает головой, выглядя смущенным, но больше ничего не добавляет.
Это не первый раз, когда мне все сходит с рук. Легкое наказание за вандализм и тому подобное дерьмо. Но это?
Я смотрю на своего адвоката, гадая, что он знает и что думает обо мне, когда мы уходим без предъявления обвинений.
Воздух очень холодный, и снег на улице почернел, но на тротуарах он по-прежнему ослепительно белый, и от этого поздний вечер кажется светлее.
— Просто так, — подтверждает Миллард, повторяя мои слова и оглядываясь через плечо, прежде чем перейти улицу. Я следую за ним и жду. Всегда жду, что будет дальше.
— Домой, мистер Тэтчер? — он открывает пассажирскую дверь своей машины и говорит.
Я отрицательно качаю головой. Налетает порыв ветра, и воздух проникает сквозь мою одежду, пронизывая меня до костей. Мистер Миллард ждет, как будто ожидая, что я передумаю. Но меня это не интересует. Я снова качаю головой, засовывая руки в карманы.
Мой адвокат прочищает горло и смотрит в сторону участка, прежде чем со щелчком захлопнуть дверь и направиться ко мне. Его оксфордские ботинки хрустят по снегу под ним, когда он наклоняется ближе ко мне.
— Никому ничего не говорите.
Он выдыхает, и воздух превращается в туман, когда он оглядывается в последний раз.
— Конечно, потребуется пара месяцев, чтобы все это утихло. Но найденные на месте преступления улики, которые могли бы связать вас с убийством, уже отвергнуты. Теперь вопрос в том, чтобы найти мотив и подозреваемых. Судья никогда не предъявит обвинение Тэтчер, и он не хочет, чтобы кто-то копался в обстоятельствах смерти вашего отца.
Впервые мистер Миллард смотрит на меня так, как будто думает, что я мог это сделать, но в его взгляде нет ни презрения, ни отвращения, только любопытство.
— Для тебя все кончено. Несколько месяцев, и все это похоронено. Просто сидите тихо и ни с кем не разговаривайте. Не давайте им повода вернуться к вам. Они полагают, что убитые последовали за вами, произошла стычка, но четвертый неизвестный застрелил их обоих. Улики доказывают, что вы не стреляли из пистолета. Они не могут этого изменить. Полицейские могут выследить только четвертого…, а вы понятия не имеете о личности этого человека. Если кто-нибудь спросит, скажи спасибо, что он не пристрелил и тебя тоже.
Я киваю головой, чувствуя тяжесть всего происходящего и то, как все это почему-то кажется тяжелее. Зная, насколько это несправедливо. Что несколько избранных уже решили судьбу этого дела.
Я лицемер, потому что именно это я и сделал, когда увидел это выражение в глазах Андерсона. Улыбка на его лице, когда я выходил из его кабинета. Я сделал то же самое. Его судьба была решена. Даже взгляд на фотографию на его столе не остановил меня.
Я видел ее. Я знал, что он женат. Знал, что она принадлежала ему. Но я сказал себе, что мне все равно и что это не имеет значения. Он должен был умереть. Это то ошеломляющее чувство власти, которое сделало первый ход костяшкой домино, когда я повернулся к нему спиной, зная, что его судьба решена.