Ты моя жена. Настоящая
Шрифт:
— Не надо, — прошу я, целуя ее в эти слезы.
Мне не хотелось оставлять ее. Хотелось просто обнять и быть все время рядом. Пусть даже здесь, в больничной палате.
Но были вопросы, которые мог разрешить только я. Требовалось мое участие.
Ио каждый раз, закончив, я бежал в клинику.
Василиса уже уверенно сидела в кровати и даже пыталась вставать и ходить.
Она как ребенок радовалась моему приходу и в груди все сжималось от ее улыбки и блеска в глазах. Хотя он уже не был прежним.
В ее взгляде застыла
Нам нужно было поговорить. И я, и она это прекрасно понимали, но я пока избегал этого важного разговора. Она была не готова.
Я боялся.
Боялся, что она опять испытает стресс и это подорвет и без того слабое здоровье.
Боялся услышать то, о чем не хотел думать. Ее обиду на меня. Еще раз прочувствовать свою вину за происшедшее.
Эти дни сильно повлияли на меня. Я уже иначе смотрел на Василису. Нет, конечно, я все также хотел ее. Хотел до боли в висках. Понимал, что те эмоции, которые она мне давала, я не получу ни от кого другого…
Но сейчас, глядя на эти большие глаза, на губы, к которым, наконец, вернулся цвет, я понимал, что не хочу только тело Василисы. Хочу, чтобы она была счастлива со мной. Со мной.
Я не представляю ее жизнь без меня. Что бы она ни решила, я все равно оставлю ее себе.
А поводы для сомнений у меня были.
Я несколько раз пытался приласкать ее, пока мы сидели в обнимку на кровати. Безобидные ласки.
Хотя бы просто коснуться груди, которая каждый раз вздрагивала, когда моя рука оказывалась рядом. Поцеловать в губы. Сжать несильно бедра.
Мне нужно было почувствовать, что она моя.
Но Василиса как будто специально всякий раз останавливала меня, уклонялась. Убирала руку.
— Тебе не нравится? — не выдержав, спросил как-то я. — В чем дело, Василиса? Я тебе противен?
— Дело не в этом, — мягко ответила она. — Я не уверена.
— В чем?
— Хочу ли… этого… Хочу ли быть с тобой, Давид…
Меня как громом ударило. Что значит, она не уверена?!
В тот раз я психанул и, встав с кровати, ушел из палаты. Дошел до выхода из клиники и… вернулся обратно. Но в палату так и не зашел. Сидел рядом на стуле. И думал.
Она не уверена. Кто может дать ей эту уверенность? Только я.
Я потирал глаза ладонями, пытаясь найти правильное решение. Опять Василиса ломала мою идеальную картину.
Я был зол. Очень зол. И мне нужно было эту злость на ком-то выместить.
Дактиф.
Руки чесались в ожидании, когда я набью ему морду. Да, я пообещал его отцу, что заберу Василису и уеду.
Я лгал. Уже тогда знал, что лгал.
Потому что не успокоюсь, пока не увижу кровь на самодовольном лице Дактифа. Пока он не будет передо мной харкать кровью и просить оставить его живым.
Но для этого Василису надо отправить домой.
Глава 20.
Никогда еще я так не хотела домой. Находясь на больничной палате, я решила для себя, что больше никогда никуда не поеду. Никуда.
То, что я пережила за эти дни…
Я не помню, как потеряла сознание. Последнее, что всплывало в памяти, — синяя гладь воды и все пошло кругом. Дальше — провал.
Когда я впервые услышала пикающий звук, я подумала, что умерла. Почему-то именно эта мысль первой выстрелила в моем ожившем мозгу.
Попыталась открыть глаза. И не смогла.
Поднять руку. Тоже безрезультатно.
Но я дышала. Вернее, воздух как-то сам поступал через нос. Я ощущала в нем что-то.
Все это в первый раз длидось очень недолго. Как вспышка. И потом опять провал.
И в следующий раз я прихожу в себя от знакомого голоса. Очень тихого, едва различимого. Но я узнаю его.
Давид.
Где я?
И что он тут делает?
Значит я не умерла?
Я слышу голос, но разобрать слова не могу. Голова не соображает, потому что знакомый голос постоянно перебивает чужой.
Так продолжается несколько раз. Глаза все еще не открываются. И тело не слушается.
Потом эти вспышки сознания становятся все реже и реже и постепенно я уже не слышу голоса, лишь эхо. И я понимаю, что, наверное, это конец. Мне сложно даже вслушиваться. И какая-то усталость накрывает меня. Мне хочется отключиться, не напрягаться.
Я не чувствую свое тело. Расслабляюсь. Уже даже не предпринимаю попытки что-то изменить.
Скоро все кончится.
Но тут резкий толчок. И еще. Меня как будто подкидывает, но я снова падаю. И опять.
Я сопротивляюсь. Не хочу. Мне хорошо тут. Где тихо и спокойно. Но меня не оставляют в покое. Трясут. А потом больно сжимают.
Я впервые за долгое время чувствую боль. Пытаюсь стонать, но получается лишь глубокий выдох.
А потом я чувствую тепло. Нет, даже не тепло, ожоги идут по лицу.
Что это?
Я горю?
И, наконец, я слышу. Слышу опять этот знакомый голос. В самое ухо. Едва различимо.
Мое имя. И слова. Слова, которые возвращают меня к жизни. Заставляют сердце биться чаще. И дышать. Самой дышать. Из носа что-то вылетает и я впервые за все это время делаю вдох сама.
Это настолько потрясает, что я открываю глаза.
И сразу передо мной лицо Давида.
Он внимательно смотрит на меня и целует. Вот откуда эти ожоги.
И мне хочется ответить ему. А еще плакать. Потому что я больше не хочу возвращаться в ту темноту.
Пробую приподнять руки, но вдруг возле нас оказывается сразу несколько человек и они отталкивают Давида от меня.
Я ничего не могу поделать. Просто смотрю, пока его фигура не исчезает за дверью.
Каждую минуту новой жизни я боялась, что все, я опять упаду в пустоту, но мне дарили надежду. Врачи. Но, прежде всего, Давид.