Ты можешь идти один
Шрифт:
Я вздрогнул и почувствовал, как снова краснею.
– Что тебе интересно?
– Все. Это ведь любовь, так?
Я чуть не завыл в голос.
– Боря, да с какой ты планеты?
Настал черед Бори содрогнуться и выпучить на меня глаза.
– Почему ты задал такой вопрос? – пробормотал он.
– Потому что ты ведешь себя странно, не понимаешь очевидных вещей. Как будто инопланетянин, честное слово.
Боря встал с бревна, прошелся по небольшой полянке, потрогал сосну и повернулся ко мне. На его лице расцвела улыбка.
– Давай так, –
– Но на самом-то деле это не так? – с надеждой спросил я.
– Конечно, нет. Но мы же договорились, что я расскажу о себе позже. А до тех пор ты расскажи мне все, что сможешь. Меня очень интересует любовь!
Будь рядом со мной нормальный человек, я, может, и раскрыл бы перед ним душу. Но Боря ждал не откровений. Он жаждал информации, как одержимый биолог подстерегает очередную лягушку, готовя сачок и скальпель.
– В другой раз, – сказал я. – Когда расскажешь о себе.
Путь через лес с Борей превратился в целый поход. Он останавливался у каждого куста, поднимал листья, шишки, провожал взглядом птиц. Вел себя так, будто это не он двумя часами раньше разозлил самого свирепого парня в школе.
В поселок мы вышли возле частного сектора.
– Где ты живешь? – спросил я.
– Здесь.
Он показал на ближайший частный дом, который, сколько я себя помню, стоял заброшенным.
– Здесь?
– Да. Два дня назад переехал.
– Круто… Ну ладно. Давай тогда до завтра.
Я отошел на несколько шагов, когда Боря меня окликнул:
– Не хочешь зайти?
– В смысле? – обернулся я.
– Ну, зайти в гости. Друзья ведь так поступают, да?
Я озадачился. Почему-то приглашение меня встревожило. Может, звучало чересчур интимно, не знаю.
– На самом деле мне нужна твоя помощь, – признался Брик. – Там целая куча этих учебников и тетрадей. Ты можешь помочь отобрать те, что понадобятся завтра?
Половицы истошно скрипели под ногами, известка сыпалась со стен. Боря включил свет, и тот, прежде чем загореться, несколько раз мигнул. Я поежился, стараясь побороть чувство брезгливости.
– А здесь вообще жить можно? – поинтересовался я.
– Наверное. Никто не запрещал.
Одноэтажный домик состоял из двух просторных комнат, кухни и даже ванной с туалетом. Повсюду громоздились коробки и мешки – чувствовалось, что переехали недавно и не успели обжиться. В прихожей несколько банок с краской – видимо, мадам Брик планировала произвести хотя бы косметический ремонт. Я увидел и ее саму: в одной из комнат висела фотография, на которой Боря, совсем еще ребенок, сидел на коленях у седеющей женщины с усталым лицом. Мне стало грустно от этой фотографии. Матери Брика, должно быть, несладко пришлось в жизни. И наверняка она любит сына, раз уж первым делом повесила на стену фотографию.
Немало не смутившись беспорядком, Боря прошел в комнату и продемонстрировал старинный письменный стол, заваленный учебниками.
– Какие нужны?
Я, воскрешая в памяти расписание, отобрал необходимые учебники. Все тетради оказались чистыми, и я вложил в каждый учебник по одной.
– Вот так вот, – сказал я.
– Спасибо, Дима! – поблагодарил меня Брик. – Кажется, я понемногу осваиваюсь.
Я улыбнулся. Все-таки, он был очень смешон в своей манере говорить все, что приходит в голову.
– Как в школе? – спросил отец, заходя в кухню. Он жевал бутерброд и, кажется, вообще не обращал на меня внимания. Открыл холодильник, достал бутылку пива – первую за вечер.
– Нормально, – ответил я, ковыряя вилкой макароны.
Отец кивнул и вышел. Судя по звукам из комнаты, телевизор готовится показать крайне важный футбольный матч.
Мама сидела за столом напротив меня, уткнувшись в кроссворд. Уловив краем уха вопрос отца, встрепенулась и подняла взгляд:
– Чего наполучал? – Имелись в виду полученные мной оценки.
– «Четыре» по алгебре, – буркнул я.
– А почему «четыре»?
– Не знаю.
– Как ты не знаешь?
– Ну, не знаю. Вызвали, ответил. Поставили «четыре».
– Наверное, плохо ответил?
– Ответил бы плохо – поставили бы «два».
Мать отложила газету с кроссвордом и посмотрела на меня.
– Дима, ты когда за ум возьмешься? – начала она привычный монолог. – Ты понимаешь, что ты уже не ребенок? Это уже жизнь! Я десять лет с тобой бьюсь, а ты… Вот не дай бог в институт не поступишь, в армию тебя загребут – и все! Куда ты потом? Сантехником работать будешь? Стоило тогда учиться столько времени!
Эти разговоры преследуют меня с первого класса. Рассказы о том, что в армии меня если не убьют, то покалечат. Рассказы о том, что всем миром управляет злобное сантехническое божество, так и жаждущее заполучить в свои сваренные из труб лапы очередную зазевавшуюся жертву. Что я мог возразить? Я, не знающий жизни совершенно?
– Все нормально будет, – сказал я, теряя остатки аппетита.
– Ты уроки сделал?
– Нет еще, я ем.
– Ну так ешь быстрее и иди, занимайся!
Я заставил себя проглотить остатки макарон, положил в раковину тарелку и закрылся у себя в комнате. Уроки. Мертвые черные буквы на белой бумаге. Унылые синие линии, которые я вывожу в тетради. Это – жизнь?
Глава 2
В школу я пришел рано, чтобы не столкнуться у входа с Рыбой. Поднялся на второй этаж, посмотрел расписание и отправился на урок литературы. Литература – это мне нравится. По крайней мере, я люблю читать.
В жизни у меня были разные периоды. Иногда я боялся нового дня, иногда ждал его с нетерпением, и только в последнее время пришло равнодушие. Я все острее понимал, что новый день не принесет ничего. «Живи еще хоть четверть века – все будет так, исхода нет». Если уж взрослый человек, общепризнанный поэт и классик изрек такую истину, то почему я должен смотреть на жизнь с оптимизмом?