Ты покоришься мне, тигр!
Шрифт:
Бросок зверя так быстр, что не успеваешь осознать спои чувства, — может быть, мне и впрямь страшно в этот миг, но нет времени задумываться.
Непонятное все-таки существо человек. Мало того, что он добровольно лезет в пасть к зверю (а некоторые закладывают туда голову), сам предлагает себя как угощение, он еще старается обставить это поэффектнее, придумать трюки позамысловатее. Мечта каждого циркового артиста, и дрессировщиков в том числе, — сделать такое, чего ни у кого еще не было.
Стремление к хорошей сенсационности, эффектности — немаловажный двигатель циркового искусства. Оно порождено духом соревнования. А каждый новый
Я стараюсь не быть одинаковым на каждом представлении, потому что это прежде всего наскучит мне самому, а потом и зрителю. Не люблю холодной виртуозности когда человек, как заведенная машина, всегда делает одно и то же и с одинаковым отношением. С цирке это самая главная причина гибели номеров. Уж такова специфика нашего искусства: изо дня в день одно и то же движение, один и тот же номер. И если не искать каждый раз какого то особого отношения, особого настроения, то невольно попадешь во власть шаблона. А шаблон — это смерть всякого искусства. Я стремлюсь использовать малейшую возможность в поведении животных, чтобы внести в номер какую-нибудь новизну. Впрочем, из того, что я рассказал о своих «партнерах», видно, что с ними не соскучишься. У меня живой «реквизит», и мне… легче!
Конечно, риск, каким его замечает зритель, — так и быть, открою вам мою тайну — порой просто расчет. Зрителю кажется, что я нахожусь между жизнью и смертью, а на самом деле это отрепетированная сцена. Прошу поверить на слово: мои тигры настолько хорошо дрессированы, что без всякого принуждения, беспрекословно могут исполнить любой трюк, и мне стоит больших трудов показать их вам непокорными, злыми, противными. Если бы вся работа шла без сучка и без задоринки — она была бы неинтересной, и в кассе цирка было бы мало денег. Сцены, где происходит усмирение «взбунтовавшегося» тигра, заранее выучены и являются трюками, ежедневно исполняемыми по разработанному сценарию: здесь зверь должен наброситься, а здесь дрессировщик должен «чудом» спастись. В этой игре подыгрывают и ассистенты, чтобы картина была наиболее впечатляющей.
Понятно, что нельзя бросаться из-под купола цирка без расчета, сломя голову. Когда Клиф Аэрос исполнял свой номер — зрители видели смертельный прыжок. Артист же точно его рассчитывал. Хотя и здесь, конечно, была доля риска.
Затушевать такой риск нельзя — это снимает остроту трюка, успокаивает зрителей, делает их равнодушными. Без риска цирк превращается в спортивное развлечение.
Демонстрация продуманного риска имеет большое воспитательное значение, она пропагандирует мужество, твердость духа, хладнокровие в минуту опасности. Именно об этом должны думать зрители и не бояться за мою судьбу: арена — место работы, а не кладбище для артиста.
Здесь нет противоречия или исключающих друг друга понятий — рисковать и не волноваться. Артист должен собственным чутьем определить границы того и другого, чтобы одно не мешало другому, а подчеркивало его. Что бы не было смакования, но и равнодушия тоже.
Конечно, даже играть со зверем, как я уже не раз говорил, опасно. Помимо точного расчета, доведенного до десятой доли секунды, моя нервная система должна уподобиться инстинкту зверя. Со временем неизбежно вырабатываются почти звериные инстинкты: настороженность и быстрота реакции, обостренное ощущение, восприятие пространства и времени. Точность работы этого «хронометра» отрабатывается ежедневными репетициями. Трезвая голова — вот что прежде всего.
Трюки, имитирующие игру, опасны тем, что они постепенно могут перейти в настоящую схватку.
После трюка «хождение по буму», исполняемого Раджой, мы стоим друг против друга, глаза в глаза, пронзая один другого взглядами, — психологическая игра «кто дольше выдержит».
Мой партнер — уссурийская громадина весом в триста сорок килограммов, злодей и анархист, инициатор всех драматических склок во время работы. Посмотреть такому тигру прямо в глаза, когда вас не отделяют прутья решетки, — волнующий момент. Только профессиональная закалка помогает мне свыкнуться с этим взглядом. Тигр в этом трюке всегда сильно возбужден и в своем наступлении на меня проявляет упорство и напористость.
Чьи нервы выдержат? Кто сделает первый неверный шаг? Я этот шаг сделать не имею права, ибо что сделает Раджа в следующее мгновение — лучше даже не догадываться. Я обязан выдержать его взгляд.
Недаром во время гастролей в 1958 году в Югославии газета «Вечерние новости» крупным шрифтом через всю страницу напечатала:
«ГЛАЗА В ГЛАЗА С РАДЖОЙ» КАЖДЫЙ ВЕЧЕР В 9 00 ПОДПИСЫВАЕТ СЕБЕ СМЕРТНУЮ КАЗНЬ АЛЕКСАНДР ФЕДОТОВ. Каждый вечер в 9.20 Александр Федотов остается жив. А может и не остатьсяИтак, для большей эффектности представления и для моей безопасности мы с тиграми как бы заключили некий договор против зрителей. На некоторых трюках я заставляю зрителей поволноваться, хотя сам остаюсь спокойным, и звери мои тоже не сердятся по-настоящему, мы просто хотим расшевелить публику, привести ее в активное состояние.
Этот «уговор» помогает мне и номер сделать увлекательным и сохранить свои силы свежими до конца представления. Я не хочу, чтобы обо мне говорили: «Как же ему, бедному, трудно приходится!» — не хочу вызывать сожаление, это противоречило бы тому героическому образу, который я стараюсь создавать на манеже. А какой уж тут герой, если зрители, уходя из цирка, облегчено вздыхают: «Слава богу, укротитель остался жив! Трудный кусок хлеба!»
Если я не сумею найти точную меру зрительского волнения, то меня начнут жалеть, а это унизительно. Слишком большой страх за укротителя не в его пользу, тут уж ставится под сомнение его мастерство. А в красном углу моей гримерной висит маленький плакатик с пословицей: «Дело мастера боится».
Интересно, что репортеры Югославии просили сообщить им мой возраст. И когда узнали, что я укротитель уже немолодой, неожиданно обрадовались: «У нас в цирке любят смотреть опытных мастеров».
Как ни странно это звучит, но я хочу, чтобы зрители после моего страшного номера уходили радостными — человек победил.
Еще больше установлению хорошего настроения служат юмористические сценки.
Леопард Ранжо частенько между своими трюками, закрыв глаза, дремал. Заметив это, я подходил к нему и ударял слегка ладонью по носу. Он моментально просыпался и в недоумении смотрел на меня. Я же знаками показывал ему, что здесь спать неудобно — все работают. В ответ Ранжо отрывисто рычал и брызгал слюной. Он бывал очень недоволен, что нарушили его покой и выставили перед всеми его слабость, и долго возмущался. А зрители смеялись — уж очень комически выглядел леопард.