Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове
Шрифт:
Я вновь и вновь перечитываю «Живых героев» и «Итальянца». И мне кажется, что вернулись мои молодые годы. Вот поднимаем бокалы на встрече Нового года в Тбилиси (выездной пленум Союза писателей на руставелиевских торжествах)… Вот Светлов предоставляет в распоряжение молодежи свою квартиру для танцев – моя дочь Жанна выходит замуж за молодого талантливого прозаика Григория Гаузнера…
Я прохожу через двор нашего дома и вижу двух стариков – это отцы Миши Светлова и Миши Голодного греются на весеннем солнышке. Они обсуждают последние события в Союзе писателей. Все бы хорошо, слышу я, но «формализм» мешает жить спокойно… Вот Светлов ведет своего старенького отца в Камерный театр на «Египетские ночи». Я сижу неподалеку, слышу, как вздыхает Светлов-старший при виде Клеопатры – Коонен. Он явно
В стихотворении, посвященном памяти Иосифа Уткина, Светлов говорит об искусстве. По существу, он обращается к своему читателю, к каждому из нас:
Я тебе расскажу Все свои сокровенные чувства, Что люблю, что читаю, Что мечтаю в дороге найти. Я хочу подышать Возле теплого тела искусства, Я в квартиру таланта Хочу как хозяин войти.Михаил Светлов вошел в эту волшебную квартиру и обитает в ней по праву. Его любили при жизни. О нем не забывают после смерти. Об этом говорит и Ленинская премия, которой он удостоен посмертно.
Светлова часто рисовали, было и несколько дружеских шаржей, где он изображен в виде полумесяца.
Действительно, Михаил Светлов был ясным месяцем нашей поэзии. И в самой фамилии его есть свет, неугасающий свет умного, доброго таланта.
СТИХИ ОБ УЛИТКЕ. Мих. Матусовский
Я мог бы вспомнить о том, как в редакции фронтовой газеты «За Родину» Михаил Светлов приходил к нам в землянку, вырытую в лесу неподалеку от деревни Ситенка. Моя жена встречала его радушно, угощала всем, что оставалось от офицерского доппайка и скромного пайка вольнонаемной, в основном состоявшего из ячневой крупы и селедочных хвостов, как будто интендантам удалось вывести особую породу рыб – без головы, только с одними хвостами, потом она стирала его заношенный, когда-то бывший белым подворотничок и снова пришивала к гимнастерке, укрепляла обрывающиеся, держащиеся на одном честном слове солдатские пуговицы, после чего Михаил Аркадьевич, подзаправившись и обогревшись, щурясь от света и тепла, собирался снова в зимнюю вьюжную дорогу в Первую ударную армию, где он служил военным газетчиком, шутливо приговаривая: «Спасибо за все. Теперь бы дали еще немножко деньгами!»-и уходил в древнерусский мрак валдайской ночи.
Или вспомнить о том, как мы ехали с ним однажды трамваем на Беговую, мимо Ваганьковского кладбища. Погода была омерзительной. Дождь мог бы пробить насквозь самый плотный, непромокаемый плащ. Земля пресытилась влагой по горло и отказывалась больше принимать ее. Кладбище в сочетании с осенним дождем выглядело особенно безнадежно. Ежась от всепроникающей сырости, я заметил: «Наверное, лежать там сейчас очень неуютно», на что Михаил Аркадьевич тут же отозвался: «Почему же? Какие ты имеешь для этого основания? Ведь за все время ни одна жалоба оттуда не поступала».
Или же вспомнить о том, как мы собрались отметить первую годовщину смерти Владимира Луговского. Светлов поднялся из-за стола с невеселой улыбкой, которую можно было принять за плач, и произнес тост: «Что бы я сделал, если бы был богом? Самое страшное, на мой взгляд, в жизни человека ¦- это время, когда ты становишься на путь потерь, когда начинают уходить от тебя близкие и друзья. Так вот, я устроил бы так, чтобы люди покидали этот мир сразу, целым поколением. Прожило поколение, сколько ему положено, и в один и тот же день и час все ушло, уступая место новому поколению. Это было бы справедливо и не заставляло человека страдать и переживать смерть своих товарищей. Давайте выпьем за то, чтобы меня назначили богом».
Но я сейчас хочу припомнить о другом. Мемуаристы любят вспоминать о том, как маститый поэт, признанный метр, вывел их в люди, помог им сделать первые шаги и опубликовать первую книгу. Мой рассказ будет о том, как Михаил Светлов сделал так, чтобы сборник стихов не увидел света. Учась в Литературном институте, я и Маргарита Алигер решили написать вдвоем книжку стихотворений для детей. Писать стихи вдвоем вообще затея неумная. Вдвоем удобно перетаскивать бревна, вдвоем можно ограбить магазин, но писать вдвоем стихи по меньшей мере бессмысленно. И все-таки мы по молодости лет написали сборник стихов, который был ничем не хуже и не лучше некоторых книжечек с картинками, предназначенных для самых маленьких. Недавно попала мне в руки такая книжка-раскладушка, выпущенная издательством «Малыш», в ней были стишки: «Индюк, индючок, расписной сундучок, в голове – бубенчик, в животе – леденчик». Что бы это могло означать? Когда я читал эти стихи вслух, мне было стыдно смотреть в глаза моему годовалому внуку.
В нашем сборнике были стихи про непоседливого Ваньку-встаньку, которого невозможно уложить в кровать, про глупого кота, охотящегося за своим собственным хвостом, про улитку, везущую всюду за собою свой домик. Как это и бывает со средней рукописью, не вызывающей особых восторгов и возражений, наша книга быстро прошла все инстанции и была включена в план. Редактировать ее предложили Михаилу Светлову.
Поэт ознакомился с рукописью и через несколько дней вызвал авторов к себе. Маргарите Алигер на этот раз повезло, ее в это время не оказалось в Москве, и весь огонь светловского сарказма я должен был принять на себя. Улыбаясь и лучась одними глазами и все же оставаясь серьезным, Светлов перелистывал нашу рукопись с таким видом, словно не знал, какое ей можно найти применение, приговаривая: «Так, значит, вы решили стать детскими поэтами? Очень хорошо. Вы задумали написать сложное философское стихотворение об улитке: «Улитка, улитка, встань на порожке, высунь рожки». Я понимаю, вам одному было не под силу решить проблему улитки, и для того, чтобы написать эти восемь строк, вы пригласили в соавторы Маргариту Алигер. Ну, что вам сказать, – книжка как книжка. Даже издать ее можно. Давайте только условимся о следующем: вы возьмете рукопись на несколько дней домой и выкинете из нее семь-десять стихотворений. Любых, каких угодно, на ваше усмотрение. Вы спрашиваете, зачем? Это будет полезно и мне и вам. Я буду говорить в издательстве, что проделал как редактор большую и вдумчивую работу, снял десять стихотворений и тем самым улучшил сборник. Вы же получите возможность жаловаться вашим знакомым на редактора, который выбросил самые лучшие стихи, что будет служить для вас некоторым оправданием».
Я поблагодарил Светлова, унес папку со стихами домой и просмотрел их еще раз. И тогда я подумал: что же это за сборник, если из него безболезненно можно вынуть любые десять стихотворений? Не лучше ли тогда вообще не возвращать сборник в издательство. Так мы и поступили. И так Михаил Светлов помог нам не предавать книгу печати, за что мы всегда будем ему благодарны.
Ольга Берггольц
Девочка, что пела за заставой…
Виссарион Саянов
…Девочка за Невскою заставой,
та, что пела, счастия ждала,-
знаешь, ты судить меня не вправе
за мои нескладные дела.
Потому что я не разлюбила
чистого горенья твоего, -
в бедствии ему не изменила
и не отрекалась от него.
Юности великая гордыня!
Все – во имя дерзостной Мечты, -
это ты вела меня в пустыне,
в бессердечных зонах мерзлоты…
…И твердили снова мы и снова:
– Сердце, сердце, – не робей, стерпи!-
И военная свирель Светлова
пела нам из голубой степи…
…Потом была война…
И мы, как надо,
как Родина велела, – шли в бои.
И с нами шла «Каховка» и «Гренада»,
прекрасные ровесники твои.
О, как вело, как чисто пело Слово!
Твердили мы:
– Не сдай! Не уступи!
…Звени, военная свирель Светлова,
из голубой, из отческой степи!..