Ты сияй, звезда ночная
Шрифт:
— Я пришла за советом. Насчет искусственного оплодотворения.
Доктор Какие застывает на месте.
— Э-э, ну да… подожди минутку, — запинаясь, выдавливает он из себя. — Может, нам лучше обсудить этот вопрос за обедом? — Он здорово разволновался.
— Извини, никак. Мне сразу же после тебя надо срочно ехать в другое место, — говорю.
Все. Теперь ему деваться некуда. Я официально договорилась о визите, даже карточку страховую с собой принесла. Я зашла слишком далеко, слишком много пережила, — и черта лысого у него теперь получится просто от меня отмахнуться!
Меня
— Знаешь, нет никакой необходимости мне гинекологический осмотр устраивать, — говорю. Меня так передернуло, — доктор Какие даже хмыкнул, когда увидел.
— Да не бойся ты, — говорит. — Просто здесь нас сестра не услышит.
А ведь я и забыла — Муцуки тоже в этой больнице работает! Стыдно за собственную безалаберность — ужас. И в карточке так и записано: «Секо Кишида»! Я, конечно, не постоянная пациентка, но сделать вид, что я никак не связана с Муцуки, вряд ли получится.
— Ну ладно. — Тыльной стороной ладони доктор Какие поправляет сползающие с носа очки. — Ты сказала, что хочешь побольше узнать об искусственном оплодотворении, так?
На время, которое у него ушло, чтоб объяснить мне, что к чему, доктора Какие словно подменили. Он не заикался. Не грыз ногти. Говорил спокойно, уверенно — самый настоящий врач! — и отлично сочетал симпатию ко мне с профессиональной дистанцией. Я от такой неожиданной перемены чуть на пол не села.
Единственная проблема: все, о чем он говорил, было скучно, мочи нет. Он совсем не затрагивал темы, которые интересовали меня, — как все происходит, как это делается, сколько стоит… Прямо директор школы на торжественном собрании: общие слова, снова общие слова и еще раз общие слова! Он углублялся в унылые детали какого-то «Кодекса этических правил» Японской ассоциации гинекологов («Законной силы он не имеет, — ораторствовал он, — так что принудительным его считать нельзя, однако, согласно ему, врач производит соответствующую операцию, только если у женщины нет совершенно никакой надежды забеременеть иным способом»), в общепринятые медицинские воззрения Американской ассоциации борьбы с бесплодием, в законы, принятые правительством Великобритании, и так далее, и тому подобное… чертова уйма всякой ерунды, которую я не знала и знать не желала!
Я сидела и терпеливо ждала — когда ж наконец доктор Какие закончит читать мне лекцию! Закончил. Теперь начинаю спрашивать и снова спрашивать я. Пытаюсь выяснить то, что мне действительно необходимо знать. Разобраться в вопросах, куда более приземленных (и, уж коли на то пошло, важных), чем все кодексы этических правил, вместе взятые.
Доктор Какие отвечает мне с полной серьезностью. Он, конечно, периодически пытается объехать на кривой некоторые серьезнейшие пункты, — зато я по крайней мере получаю любопытный урок в области медицинского сленга.
— Однако как бы ты не относилась к этой проблеме, — по-моему, доктор Какие говорит это, просто чтобы положить конец моим вопросам, а
По пути домой из больницы заезжаю к своим родителям. Главное событие нынешнего дня, что да, то да. Поднимаюсь на холм по хорошо знакомой улице, тихонько уходящей вверх. Большой белый дом справа. Лохматая живая изгородь из ароматных масличных деревец — слева. Прохожу мимо особняка с большой собакой, огибаю огромный многоквартирный дом, и — вот он, домик, который я называла родным больше двадцати лет, светло-коричневые стены, голубая черепичная крыша… В этом домике я выросла! Тяжелые красно-коричневые ворота. Потускневшая деревянная табличка у дверей, имени на ней — почти не разобрать… Нажимаю на кнопку звонка. Мама всегда говорит мне: «Да не церемонься ты, входи, и все», — но я просто ничего не могу с собой поделать. Мне никогда и в голову не приходило, что в этот дом можно войти как-то по-другому!
— Да? — раздается из домофона голос мамы.
— Это я, Секо, — говорю.
Сижу на татами, вытянув усталые ноги, потягиваю чай и смотрю на эбеновое дерево в саду. Тихий, солнечный летний день медленно клонится к закату.
— Хоть бы предупредила заранее, что придешь! — Мать нарезает на кухне груши. — Есть совершенно нечего. Если б я знала, что ты к нам собираешься, — купила бы что-нибудь. И отец сегодня только поздно ночью вернуться должен… а если бы знал, что ты придешь, — появился бы пораньше.
Что отца сегодня дома нет — я знала. Честно говоря, именно поэтому и решила зайти именно в понедельник. У моего папочки — гениальная теория, мол, выпивать с сотрудниками лучше по понедельникам — очень уж по пятницам везде народу много. Несчастные ребята, работающие на моего папеньку, — вечно им в самом начале рабочей недели таблетки от похмелья глотать приходится!
— Я пришла сообщить тебе новость, — говорю, стоя в углу кухни. — Муцуки порвал со своим дружком.
Матушка так и замирает над разделочной доской. Откладывает нож. Смотрит на меня, в глазах — смесь надежды и сомнения.
— Правда порвал? — спрашивает она.
Я старательно изображаю на физиономии выражение полнейшей непроницаемости и серьезно киваю.
— Я сказала ему, что он совершенно не обязан, но он, по-моему, хочет начать все с чистого листа. Ну, типа, нормальная семейная жизнь, нормальные дети, все такое.
— Нормальные дети… все такое? — Лицо у матери — подозрительное.
— Да. Понимаешь, я думаю, он хочет начать… ну, все такое нормальное. Как у всех нормальных супругов, вот.
На секунду мамочка затихает. А потом хихикает, как девчонка:
— Ой, как смешно!!!
Я пытаюсь засмеяться в такт, но ситуация в целом настолько нелепа, что смешок у меня выходит жиденький.
— Я решила — ты будешь довольна. Вот и приехала, чтобы тебе рассказать, — говорю обиженным голосом, и мама наконец-то мне верит. В ее изумительных глазах, осененных длинными, загнутыми ресницами, загораются восторженные огоньки.