Ты следующий
Шрифт:
Совсем другой образ у Льва Давидовича. В нем все скандально. Троцкий происходил из деревенской еврейской семьи!! Его отец был, мягко говоря, кулаком. Молодой Бронштейн слыл интеллектуалом — математиком с талантом публициста (графомана). В его физиономии все какое-то заостренное: нос, подбородок, блеск очков… Бесспорно, это самый яркий представитель еврейской бунтарской стихии, игравшей руководящую роль в русской революции. Одежда Троцкого всегда экстравагантна. Одинаково элегантно он выглядит и во фраке и цилиндре — и в блестящем кожаном пиджаке и тужурке. Этот голливудский красный комиссар поражал сознание масс, вдохновлял Красную армию, гипнотизировал своих слушателей. Бывали минуты, когда практически вся власть оказывалась сосредоточена в безжалостных руках Троцкого.
Даже с детских снимков Иосиф Виссарионович смотрит на нас как ребенок-генералиссимус. А ведь происходил он из глубоких низов бедности и национального угнетения. Его официальный отец — алкоголик — жестоко его избивал. Травма одной руки дополнительно озлобила мальчика. У этого Иосифа не было братьев. Лукаво мудрствующий, скрытный, волевой юноша был обречен служить Богу. Молодой же революционер отпустил бороду и стал носить богемный шарфик. После революции он ходил только в военной форме. Трубка стала его знаком. Как древние маги-дымоходцы, он поднимался по дыму до самого сердца неба. «Ты не устал, Господи, управлять всем на земле? Отдохни. Я заменю тебя…»
Ленин был очень осторожен и всегда озабочен своей жизнью. Заточению он предпочел эмиграцию. Партия содержала его так же, как Энгельс содержал Маркса. В Польше или в Швейцарии — он везде жил тихо и старомодно. Пропадал в библиотеках. Писал статьи и брошюры.
Но на партийных съездах, которые проходили по всей Европе, страстный внутренний огонь Ленина делал его бесспорным лидером.
Когда в 1972 году я впервые попал в Париж (в этом городе заканчивается мой роман), прежде всего я зашел в кафе «Клозри де Лила», чтобы увидеть место, где писал свои ранние рассказы Хемингуэй, где он встречался с Эзрой Паундом и Фицджеральдом и дышал воздухом «праздника, который всегда с тобой». Меня сопровождал хмурый посольский чиновник. Он должен был проверить, что скрывается за безответственным капризом новоиспеченного «ответственного» товарища. Когда мы вошли, моего спутника поразили маленькие памятные таблички, прикрученные к столикам как напоминание о великих клиентах. Чиновник наклонился над первой попавшейся и прочитал: «В.И. Ленин». На его лице засияли облегчение и восхищение:
— Товарищ Левчев, почему же вы мне раньше не сказали? Какой сюрприз! Теперь мы будем водить сюда всех наших гостей.
Я попытался скрыть собственное удивление. Ленин и Хемингуэй в одном кафе! Разумеется, они вряд ли были лично знакомы. Но именно здесь Ленин гладил под столом (после лекций в Лонжюмо) ручку Инессы Арманд. Экие амуры! И подумать только, в те времена перспектива того, что Ленин будет управлять Россией, казалась более абсурдной, чем возможность Хемингуэя стать президентом Соединенных Штатов.
Троцкий переплюнул Агасфера, Вечного жида. Еще в первую свою эмиграцию он ненадолго появлялся в Вене, Цюрихе, Париже, Брюсселе, Льеже, Лондоне, Мюнхене, Гейдельберге и бог знает где еще. Одному ему из этой троицы довелось побывать в Америке. Там на личном опыте Троцкий узнал, что такое концлагерь, и понял, насколько эффективной может быть методика концлагерей. Впоследствии именно он предложил подсмотренный механизм Ленину и наводнил лагерями Россию, как Хрущев наводнил всю страну кукурузой. Троцкий оказался человеком разумным. Ему было к лицу проповедовать идею мировых и перманентных революций. Смерть гналась за ним аж до Мексики и… о господи! Там ей помог сам Сикейрос.
Сталин до 24 лет не покидал пределы Грузии. Конечной целью его первого путешествия из родной долины была Сибирь. Взгляды по поводу будущих концлагерей сформировались именно там. В 1905 году Сталин отправился в Темпере. Но тогда этот финский городок находился в пределах Российской империи. «Курица не птица — Финляндия не заграница». Только в 27 лет он пересек границу и оказался в Стокгольме. В 1907 году Сталин поехал на съезд в Лондоне и два-три месяца провел в Берлине. В 1912–1913 годах дважды съездил в Краков к Ленину и разок в Вену (на родину
В Брюсселе я всегда спешу побывать на большой старинной площади. Среди ее каменных кружев я чувствую себя междометием в некоей мистической легенде. По ступенчатым крышам и островерхим башням моя душа поднимается к зеркальному небу. Тело при этом совсем не против остаться внизу, в средневековом трактире. Я пью пиво «Быстрая смерть» и никуда не спешу. Как-то раз один мой бельгийский приятель упомянул, что напротив этого заведения в кукольного вида гостинице останавливался сам Сталин… Если это правда… Тогда, может, это случилось в 1907 году, по дороге в Лондон? Или на обратном пути? Но важно ли это? Я думал, какими глазами смотрел вождь на всю эту красоту, какие чувства испытывал. Восхищение? Классовую ненависть? Одиночество? Страх?
Когда Джугашвили победил Бронштейна, это, по существу, оказалось победой одной из двух противоборствующих тенденций в советской системе: экспансионизм, трансграничность, авангардизм были побеждены изоляционизмом, эгоцентризмом, догматизмом… Государство, чьим гимном был «Интернационал», превратилось в заколдованный монастырь, в концентрационный лагерь, в мрачный мавзолей светлого идеала. Из записок Троцкого мы узнаем, что когда Зиновьев предложил выдвинуть Сталина на пост генерального секретаря ЦК, Ленин нехотя согласился, пробормотав: «Этот повар будет готовить нам только острые блюда». Большевики считали, что выбирают себе повара. А выбрали себе палача.
Точно так же, как три упомянутых личности различны до невозможности, так и большевики представляют собой невиданную смесь различных созданий, сплоченных не на жизнь, а на смерть неким идеологическим абсолютизмом и общей политической целью.
В 1920 году в статье «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» Ленин пишет: «Большевизм существует, как течение политической мысли и как политическая партия, с 1903 года». Все в том же обозначенном за точку отсчета 1903-м, но уже в книге «Что делать?», мы встречаем первый словесный портрет большевиков, получившийся достаточно пафосным: «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения». Позднее Ленин охарактеризует большевиков как высокосознательный «пролетарский авангард». Вот его черты: преданность революции, выдержка, готовность к самопожертвованию, героизм. Среди причин успеха большевиков он называет самую строгую централизацию и железную дисциплину.
Ленин навязчиво повторяет словосочетание «русский пролетариат». Плеханов и Мартов предупреждали его, что он фетишизирует нечто невидимое и несуществующее, что в России есть рабочие, но нет настоящего, в понимании Маркса, пролетариата. На подобные сомнения Владимир Ильич всегда реагировал злобно и саркастично. Русский пролетариат был ему необходим, чтобы пролетарская партия и ее марксистская программа обрели историческое право на пролетарскую революцию.
После победы Октябрьской пролетарской революции, после того как пролетарская партия пришла к власти и установила диктатуру пролетариата, Каутский снова затронул больное место: «Что Советская власть есть диктатура, это бесспорно. Но есть ли это диктатура пролетариата? <…> Выходит как будто бы, что наиболее безболезненное осуществление социализма обеспечено тогда, когда оно окажется в руках крестьян».