Ты умеешь хранить секреты?
Шрифт:
Убираю мобильник в сумочку и стараюсь сосредоточиться на эпизоде из «Фолти тауэрс». [9]
Может, стоит снова начать считать? Триста сорок девять, триста пятьдесят. Триста пятьдесят о….
Черт! Моя голова дергается. Почему самолет опять провалился? Неужели столкновение?!
О'кей, не буду паниковать. Это лишь воздушная яма. Уверена, что все лучше некуда. Мы, возможно, натолкнулись на голубя, или что-то в этом роде. Так, на чем я остановилась?
Триста
9
Британский комедийный телесериал, снятый в 70-е гг. XX в.
И все рушится. Вот оно! Тот самый момент. Действительность распадается на осколки.
Над моей головой волнами проносятся крики еще до того, как я осознаю, что происходит.
О Боже! О БожеоБожеоБожеоБоже, ой. ОЙ! НЕТ. НЕТ. НЕТ.
Мы падаем. О Боже, мы падаем.
Летим носом вниз. Самолет как камень разрезает воздух. Вон того мужчину только сейчас подбросило и ударило головой о потолок. Лицо залито кровью. Я задыхаюсь, вцепившись в подлокотники и стараясь не подскочить. Но меня упрямо тянет вверх, будто сила тяжести внезапно изменила направление. Времени подумать не остается. Да и голова не работает…
Повсюду разбросаны сумки, из опрокинутых стаканчиков льются напитки, стюардесса упала и хватается за сиденье…
Мать твою!..
О Боже, О Боже!.. О'кей, кажется, становится потише. Обошлось?!
Я смотрю на американца. Он стискивает подлокотники. Так же судорожно, как и я.
Меня тошнит. То есть вроде как… тошнит. О Боже.
Ладно. Похоже… похоже… все образовалось.
— Леди и джентльмены, — доносится голос из динамика, и все дружно вскидывают головы, — с вами говорит капитан.
Сердце трепыхается в груди. Не могу слушать. Не могу думать.
— Мы попали в зону турбулентности, и поэтому попрошу пассажиров немедленно вернуться на свои места и пристегнуть ремни безопасности…
Очередной страшный рывок не дает ему договорить. Голос тонет в общих воплях и криках.
Все это как дурной сон. Кошмар с «американскими горками».
Бортпроводники торопливо пристегиваются ремнями. Одна стюардесса вытирает с лица кровь. Минуту назад она безмятежно раздавала арахис в меду.
Все это происходит с другими людьми в других самолетах. С людьми в фильмах по технике безопасности.
— Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, — твердит капитан. — Как только мы получим дополнительную информацию…
Сохранять спокойствие?
Да я дышать не могу, не то что сохранять спокойствие.
Что нам делать? Что?! И мы должны просто сидеть здесь, пока самолет брыкается, как взбесившаяся лошадь?!
Кто-то позади читает молитву Богородице, и новый удушливый водоворот паники утягивает меня на дно. Люди молятся. Все это происходит с нами.
Мы умрем.
Мы все
— Простите?
Сосед-американец смотрит на меня. Лицо белое и напряженное.
Неужели я произнесла это вслух?
— Мы все умрем.
Я смотрю ему в лицо. Наверное, это последний человек, которого я вижу перед гибелью.
Я жадно вбираю глазами морщинки вокруг его темных глаз; решительный, потемневший от щетины подбородок.
Самолет неожиданно снова дергается вниз, и я невольно взвизгиваю.
— Не думаю, что мы действительно умрем, — роняет он. Тогда почему же сам боится отпустить подлокотники? — Говорят, это лишь турбулентность…
— А что еще они могут сказать?! — Я отчетливо слышу истерические нотки в собственном голосе. — Неужели вы ожидали, что они заявят: мол, отлично, люди добрые, на этом все, вам конец?
Самолет ныряет носом вниз, и я в панике хватаюсь за соседа.
— Нам не выжить. Я точно знаю, не выжить. Это все. Господи, мне только двадцать пять. Я еще не готова. Ничего не достигла. Не рожала детей. Не спасла ничью жизнь…
Взгляд случайно падает на статью «Тридцать дел, которые нужно успеть совершить до тридцатилетия».
— Я ни разу не поднялась на гору. Не сделала тату. Не знаю даже, есть ли у меня точка G.
— Простите, — растерянно повторяет мужчина, но меня уже понесло.
— Моя карьера — полная чушь. Я вовсе не топ-бизнесвумен. — Я почти со слезами показываю на свой костюм. — И никакой команды у меня нет. Я всего лишь вшивый стажер и только что проводила первое настоящее совещание, которое обернулось полным провалом. До меня почти не доходило, о чем они вообще толкуют. Не знаю, что такое логистика, никогда не получу повышения, должна собственному отцу четыре штуки и никогда по-настоящему не любила…
Я дергаюсь и замолкаю. Что это со мной?
— Простите, — бормочу я, прерывисто вздыхая. — Наверное, вам все это неинтересно.
— Ничего страшного. Все в порядке, — кивает мужчина.
Господи. У меня просто крыша едет.
Кроме того, я наврала с три короба. Сказала, что влюблена в Коннора. Должно быть, на такой высоте мысли путаются.
Я раздраженно откидываю волосы со лба и пытаюсь взять себя в руки. О'кей, придется опять считать. Триста пятьдесят… шесть. Триста…
О Боже. О Боже! Нет. Пожалуйста…
Самолет снова трясет. Мы летим носом в землю.
— Я никогда не давала повода родителям гордиться мной, — выпаливаю я, прежде чем успеваю прикусить язык. — Никогда.
— Уверен, что это не так, — любезно отвечает сосед.
— Чистая правда. Может, они когда-то и гордились мной, но потом у нас поселилась моя кузина Керри и мои родители словно перестали меня, замечать. Видели только ее одну. Тогда ей было четырнадцать, а мне — десять, и я думала, что нам вместе будет здорово… ну, вы понимаете. Все равно что иметь старшую сестру. Но все сложилось не так…