Ты, уставший ненавидеть
Шрифт:
На этом, собственно, дхарская история и закончилась. Пять сотен лет те, кто не обрусел и не забыл родной язык, жили тихо, занимаясь охотой и ремеслом и продолжая тайно поклоняться прадедовским идолам. Патриархи, а позже Синод жестоко преследовали жрецов, то сжигая их в деревянных срубах, то ссылая в Сибирь. Последние процессы над «язычниками» состоялись уже в начале XX века, незадолго до Первой революции. По иронии судьбы молодой дхарский учитель Родион Геннадьевич Соломатин, примыкавший в молодости к анархистам, был сослан в Восточную Сибирь как адепт тайного языческого культа.
Правда, Синод действовал не столь уж и глупо – Рох кна Гхели,
О ссылке Соломатин рассказывал мало. Он учительствовал в небольшом сибирском селе где-то неподалеку от Иркутска и вернулся в Столицу лишь в начале 1921 года…
В 20-е, казалось, судьба начала улыбаться дхарам. Появились первые школы, в Столице был организован Дхарский культурный центр. На основе кириллицы возник новый дхарский алфавит, начали издаваться книги. Это продолжалось до лета 35-го – чья-то рука намертво перекрыла кран, по которому понемногу, по каплям, поступал воздух. Теперь, в 37-м, дхаров официально просто не существовало. Народ исчез, словно стертый с географической карты и страниц истории…
Орловский понемногу увлекся. Писалось быстро, никто не мешал, к тому же здесь, в тюрьме, он мог уже не бояться всевидящей цензуры, на которую приходилось оглядываться при работе над самыми невинными статьями. Какая уж теперь цензура! Здесь, в тюремной камере, можно не сдерживаться и называть кошку – кошкой. Можно писать «насильственная русификация» вместо «добровольного сближения братских народов», называть депортации депортациями, а репрессии – репрессиями. Это могло не понравиться улыбчивому «Косте» и его неулыбчивому начальству, но что можно ожидать от ЗК Орловского, статья 58 через 10 и 11, получившего от родной власти «четвертак» в зубы да еще «пятерку» по рогам?
Исписанные страницы ложились одна на другую. Получилось их не двадцать пять, а все сорок, а еще оставался неописанным – последний, сегодняшний этап горькой дхарской истории. Правда, тут сам Орловский не очень отличал правду от легенды. Говорили-и неоднократно, – что еще в 30-м, когда начались первые депортации из района Печоры, несколько сот дхаров ушли в недоступный лес в районе деревеньки Якша. Даже сам Родион Геннадьевич не знал, правда ли это: район был закрыт, там шло какое-то важное строительство. Последнее, что услыхал Юрий уже совсем недавно, – будто по чьему-то решению разрушен Дхори-Арх – великое святилище, возле которого находились могилы Фроата Великого и Гхела Храброго…
«Костя» не пришел через два дня, не пришел и через три. Юрий смог спокойно дописать свою импровизированную статью и даже не спеша перечитать ее. Он остался немного недоволен: написанное походило больше на памфлет, чем на научную работу. Хотя, в самом деле, что он мог написать после всего случившегося? Юрий решил оставить все так, как есть, сложил листки стопкой и принялся за книги.
Его не трогали. Надзиратели были молчаливы, но достаточно вежливы. Еда, естественно, оказалась вполне тюремной, зато ему позволили гулять. Почему-то Орловский представлял тюремные прогулки как хождение по кругу в огромном дворе, окруженном высокими стенами, на которых разгуливает охрана. Вышло же все совершенно по-другому.
Когда его первый раз повели на прогулку, «вертухай» объяснил несложные правила. По хлопку надлежало повернуться к стене и ждать, покуда не прозвучит другой хлопок. Разъяснений не последовало, но после первого же случая Юрий, повернувшись по этому несложному сигналу, успел заметить, что по коридору идет кто-то другой в сопровождении конвоира. Очевидно, здесь хотели оградить зэков даже от мимолетного знакомства. Итак, хлопок – лицом к стене, снова хлопок – иди дальше.
Его повели почему-то не вниз, во двор, а наверх. Наконец пахнуло свежим ветром, и Юрий прошел в небольшой дворик, действительно окруженный стенами, но невысокими, по периметру которых была натянута густая «колючка». Во дворике он оказался один. Осмотревшись, он сообразил, что находится на крыше, а рядом, за стеной, размещены такие же дворики для прогулки. Здесь можно было гулять, причем вовсе не требовалось бродить по кругу – можно просто стоять у стены, дышать холодным осенним воздухом или курить, поглядывая на затянутое тучами сентябрьское небо.
На обратном пути, после очередного хлопка, Юрий постарался стать так, чтобы заметить лицо того, кого должны провести мимо. Нет, этого человека в военной форме со споротыми петлицами он не знал. Да и странно, если было бы иначе. Среди сотен тысяч зэков у него, конечно, были знакомые, но едва ли они окажутся в этой странной тюрьме…
Итак, Юрий взялся за книги, сразу же пожалев, что его «опекун», вероятно в приступе служебного усердия, принес лишь научные издания. Он бы почитал что-либо другое – хотя бы то немногое, что хранилось дома. Орловский много дал бы за то, чтобы здесь оказалось старое, еще дореволюционное издание Овидиевых «Метаморфоз» или хотя бы читанная в детстве нравоучительная книга про маленького лорда Фаунтлероя…
На четвертый день он не выдержал и обратился к надзирателю. Тот удивился: оказалось, в тюрьме существовала библиотека. Через полчаса худой молчаливый зэк принес три книги ~ выбирать здесь, очевидно, не полагалось. Приходилось доверять вкусу здешнего библиотекаря. Увы, Юрию не повезло. Первой книгой оказался «Цемент» товарища Гладкова, которую он даже не стал раскрывать. Другая была столь же идейно выдержанной ~ «Падение Даира» бывшего красноармейца Малышкина. А третьими, так сказать, на десерт, последовали повести мадам Чарской – чтиво, от которого воротило еще в детстве. Юрий решил выбрать наименьшее зло и засел за Малышкина… «Костя» появился на пятый день, волоча раздувшийся от бумаг портфель.
– Эннах, Юрий Петрович! – улыбнулся он с порога, с облегчением ставя портфель в угол.
– Энна, эд-эрх, Константин, – невольно улыбнулся в ответ Орловский. Решили окончательно перейти на дхарский?
– Ну… Вы же сами, Юрий Петрович… Произношение у меня как? – Скверное произношение. Впрочем, у меня не лучше. Дхарская фонетика совсем не похожа на русскую. Гортанные звуки… – Ну да, ну да… Малышкиным увлеклись, Юрий Петрович? И как вам? Орловский поразился: «Падение Даира» лежало на столе вниз обложкой – неужели этот тип предварительно наведался в библиотеку?
– Любопытно. – Юрий взял книгу со стола и медленно перелистал. – Два мира… Товарищ Малышкин очень неплохо сумел показать и белых, и большевиков. Культура, эстетство, нервы – и тупая тьма…
– Эк вы! – крякнул «Костя». – Вас послушать, так вы сами у Врангеля воевали!.. В 20-м ему уже было шестнадцать. Он хотел уехать на фронт, надеясь добраться до Крыма, но заболела мать. А в ноябре, когда над Столицей падал первый мелкий снежок, газеты сообщили, что все кончено и красные уже в Севастополе…