Ты — все для меня
Шрифт:
Уэстмор кивнул, почти ничего не соображая. Он потерялся в ее плоти, ее запахе, ее мелодичном голосе, и конечно, в ее руке, гладящей его медленно, но неистово.
Рука поднялась, расстегнула ему ремень, а затем «молнию». Теперь ее шепот был едва слышен. Он стал каким-то призрачным, неземным.
— Но я не считаю, что это будет неверность, — теперь ее губы были у самого его уха. — Снимайте же их.
Очередной смешок.
— И судя по тому, что у вас в штанах, я не думаю, что у вас есть
Не отрывая рта от сосков, Уэстмор стянул с себя штаны.
Он содрогнулся, почувствовав, как ее горячая рука тут же сжала его гениталии. Его член буквально истекал предэякулятом, и она воспользовалась им вместо смазки. Соединив большой и указательный пальцы в кольцо, она принялась мучительно медленно надрачивать Уэстмору. Ноги у него напряглись, ягодицы приподнялись над сидением. Он хотел просто продолжать сосать. Но почувствовав его движение, она слегка оттолкнула его назад и прошептала:
— Просто откиньтесь, чтобы я могла смотреть. Мне нравится смотреть, как парень кончает…
И тут Уэстмор кончил — совершенно спонтанно. Он ахнул, вытянул шею, и в момент оргазма почувствовал, как его член напрягся и выпустил струю спермы. Казалось, каждое нервное окончание у него трепетало, а эрегированный член продолжал выбрасывать струю за струей. При каждом обильном выбросе Истер издавала высокий смешок. Первая струя попала ему на подбородок, вторая — на шею, третья — на рубашку в районе солнечного сплетения, остальные — на живот. Уэстмор просто лежал, ошеломленный, чувствуя, как, наконец, стихают спазмы. В паху гудело. Он не мог шелохнуться.
— Ну, надо же, Уэстмор! — воскликнула она, словно мать, игриво ругающая ребенка. — Только посмотрите, какой бардак вы навели, — она наклонила лицо к его заляпанной и промокшей рубашке. — Похоже, вы долго в себе копили, судя по такому количеству спермы…
Ее слова щекотали его. Уэстмор закатил глаза, когда ее рука принялась играть с его опустошенными яичками. Он заметил, что взгляд у Истер стал пристальным, а лицо светилось каким-то потворством. Она придвинулась еще ближе и простонала:
— Просто позволь мне все здесь убрать, только… ммммм, я очень люблю запах мужского семени… а еще его вкус. Не представляю, почему. Оно такое противное и липкое, но… Оно просто меня заводит.
И потом…
О, это уж слишком, — подумал Уэстмор, находясь в посторгазмическом тумане, потому что теперь ее губы принялись собирать капли спермы с его подбородка и шеи, потом опустились и стали собирать склизкие сгустки с ткани рубашки. Что ж, — подумал он, — это определенно превосходит все эротические фантазии мужчины средних лет.
Несколько минут спустя его рубашка была высосана начисто. Неизменная улыбка Истер стала слегка развратной. Сглотнув, она издала горлом щелчок, отчего член у Уэстмора съежился.
— Это было… черт. Просто здорово, — произнес он пересохшим ртом. — Спасибо вам…
Она засмеялась, помогая ему натянуть штаны и застегнуть ремень.
— Не нужно благодарить меня за то, что вам подрочила. Пустяки…
Ничего себе, «пустяки»… Он жадно смотрел, как она натягивает на себя блузку, и совершенно бессознательно прохрипел:
— Вы действительно очень красивая, Истер…
На лице у нее сияла улыбка, но в глазах блестели слезы.
— Вы доставляете мне просто неземное удовольствие, потому что именно это Нут всегда говорил мне. А то, как вы смотрели на меня весь день? Нут смотрел на меня точно так же…
Уэстмору было душно. Это суровое испытание — как и весь день — казалось каким-то странным, неправдоподобным и захватывающим.
Истер снова проверила содержимое рюкзака, убедившись, что мемо-рекордер на месте, а затем ее улыбка слегка погрустнела.
— Пора расставаться, Уэстмор. Больше мы не увидимся, но… спасибо вам за все, что вы сделали.
Уэстмор уставился на нее.
— Я хотел бы остановиться на некоторое время. Мог бы… пригласить вас на ужин или вроде того, — он тут же поморщился, осознав, какую нелепицу несет.
— Нет. Понимаете, теперь, когда Нут умер, я пойду дальше… в том смысле, что уеду отсюда куда-нибудь…
По непонятной причине ее ответ показался ему каким-то противоестественным, или даже зловещим. Он хотел спросить ее, куда она собирается переезжать, но понял, что в том нет никакого смысла. Это поставило бы ее в неловкое положение, поэтому он лишь сказал:
— Желаю вам всего самого хорошего.
— И вам того же, — ответил она призрачным голосом и слегка чмокнула его в губы. — И удачи вам с вашей книгой про Крафтера…
Уэстмор невесело рассмеялся.
— Я смогу написать ее лишь благодаря вам.
Тут ее глаза внезапно прищурились, словно она задумалась о чем-то.
— Подождите-ка. Чуть не забыла…
Она порылась в рюкзаке, и из блокнота выскользнули неподшитые листы манускрипта и фонетические транскрипции ее дедушки.
— Мне тут пришло в голову, что мне уже не понадобится все это, так что…
Она протянула ему эти, по всей видимости, бесценные листы.
— Я хочу, чтобы они были у вас.
Такого Уэстмор не ожидал.
— Истер, я ни за что не могу принять эти листы. Это самое ценное, что есть у вашей семьи. Фамильная реликвия.
— Нет. Пожалуйста, порадуйте меня, возьмите их. Для чего мне они? Но вы, вы питаете к ним интерес. А такой умный писатель как вы сможет изучить их и однажды узнает, о чем в них речь.
— Я не могу их взять, — сказал Уэстмор, как бы ему не хотелось этого.