Ты всё ещё моя
Шрифт:
– Ты как? Нормально? – выдыхает подбежавшая ко мне Сонечка.
Она тоже полностью мокрая. Плавать совсем недавно научилась, а уже не боится сигать с такой высоты, да сразу на глубину. Однако чему я удивляюсь? Это ведь Соня. Она, в отличие от меня, всегда была бесстрашной, пылкой и в какой-то мере азартной.
– Нормально, – заверяю ее. Подмывает разныться о своей усталости, нервном напряжении, придумать какие-то дела и уйти. Это я и пробую провернуть: – А что мы будем есть? Может, я пойду уже…
– Боже, Лиза… Не вздумай! – ругается Сонька шепотом. – Есть прислуга. Это тебе не дома! Тут никто сам не готовит.
– Странно… Раньше не было, – отзываюсь так же тихо.
Глядя на нарастающие набеги морских волн, вспоминаю зачем-то, как Артем рассказывал, что его мама сама на кухне справляется. Он даже говорил, что она любит это дело.
Воскрешаю и то, как мы с ним вдвоем на этой кухне готовили. Уносит в те дни резко и неожиданно. И отзывается то забытое счастье отнюдь не лайтово.
Разряд. Тряска. И взрывается то, что пару минут назад от Чарушина хлебнула.
Боже…
Когда же это теперь утихнет?
– Лиз, пойдем к девочкам, – вырывает меня из этих мыслей сестра. – Все там болтают, сплетничают… – указывает на край пирса, где и расположилась вся компания.
– Ладно. Только недолго. Я потом пойду в сад. Почитать хочу и…
Договорить не удается. Со стороны лестницы снова шум доносится – парни поднимаются. Я инстинктивно напрягаюсь. Не верчусь и взгляд не поднимаю. Жду, пока они пройдут. Но… В какой-то миг ощущаю жесткий удар в спину, в меня с разбега кто-то впечатывается.
Тугое кольцо рук. Жар чужого тела.
Одуряющее чувство невесомости – мы в воздухе.
– Вдыхай.
Вдыхай… Вдыхай… Вдыхай…
Резкий выброс адреналина. Судорожное сокращение диафрагмы. Стремительное расширение сердечной мышцы.
Вдох. Темнота. Полное оцепенение.
Едва мы влетаем в воду, внутри меня яркой волной взмывает паника.
«Это он… Это он… Это он…», – лишь это напоминание позволяет сдержать инстинктивное желание поддаться истерике и закричать.
Ладони Чарушина скользят сначала вниз – к моим бедрам, а потом столь же быстро и уверенно вверх – под грудь. Больно сдавливая ребра, прокручивают. В следующую секунду я получаю возможность вцепиться в него всеми своими конечностями. На контрасте с холодной водой твердое тело Артема ощущается попросту огненным. И все же наше столкновение нельзя назвать обыкновенным воспламенением. Чарушин прижимает так крепко, что кажется, будто внутрь меня просачивается раскаленная магма. И заливает она весь мой организм. Каждую клеточку тела, от макушки до стоп.
Сердце колотится так, словно вознамерилось не одну меня, но и Артема уничтожить.
Давление со всех сторон усиливается, и мы начинаем движение. Точнее, Чарушин. Я просто сижу на нем, как на ракете.
Ладно… Даже если мы умрем, не так уж и ужасна эта смерть…
Последний толчок неясного характера мне между ног приходится. Проанализировать не успеваю, как нас выбрасывает на поверхность.
Взрыв звуков, красок, ослепляющего света.
Отрывисто втягиваю тяжелый и влажный воздух. Отчетливо ощущаю, как он заполняет легкие. И лишь после этого осознаю, насколько плотно мы с Артемом склеены.
Я чувствую, как сокращаются мышцы его живота… Как подрагивают каменные мышцы груди и рук… Как вжимаются в мою кожу горячие ладони… А между ног, через ничтожно-тонкую ткань трусов, жалит эрегированный пенис.
Господи… Внутри меня вырабатывается и вскипает собственная лава.
Неосторожный рывок – глаза в глаза. Его – горят. А мои?
Дыхание двусторонне срывается. Соединяется, вступает в какую-то реакцию и нас же этим химическим выходом опаляет. Мускулы на лице Чарушина подрагивают. Подозреваю, что и на моем тоже.
Вода продолжает качать нас, но она больше не мешает восприятию. Напротив, каким-то волшебным образом обостряет все ощущения. Вероятно, в это чертово море упал провод высоковольтной линии.
Нас трясет. Трясет неистово.
Неловко и, должно быть, несколько грубо отталкиваюсь. Едва не ухожу обратно под воду. Чарушин не особо деликатно ловит обратно.
Ничего не говорит. Минимизируя контакт, прихватывает меня одной рукой чуть выше талии и молча подтаскивает к бетонной лестнице. Практически не глядя, помогает взойти на нее и с тем же отчуждением подталкивает подниматься.
Ноги дрожат. Кажется, что в один миг и вовсе откажутся выполнять свои функции. Но я буквально взбегаю на пирс. А когда решаюсь обернуться, вижу, как Чарушин уходит. Движется в сторону дома, так ничего и не сказав.
А мне что думать? Как понимать?
Что это было? Что это, черт возьми, было?
4
Мои чувства не в прошлом. Они настоящие.
Вы когда-нибудь готовили холодец? Знаете ту степень кипения, которая нужна, чтобы мясо и кости хорошенько проварились, а жидкость при этом не сделалась мутной? Бабушка когда-то учила: свидетельством того, что бульон варится, должен быть лишь один слабо ползущий на поверхность пузырек воздуха. Вот внутри меня именно так кипит. До самого вечера.
Медленно. Беззвучно. Едва заметно. Но, боже мой, так ощутимо!